Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL" - Страница 14

Стоило мне спуститься с крылечка ресторана, как что-то с силой врезалось мне в ногу пониже колена, и я упал плашмя на тротуар, ободрав о сухой асфальт ладони. Чудом не приложился еще и головой! Справа от меня на подоконнике ресторана сидел Антон. Из окна за его спиной струился белый яркий свет, оттеняющий его абсолютно темное настроение. Будучи в окружении света погруженным в темноту, Антон был как никогда похож на озлобленного демона, но, присмотревшись, я не заметил в чертах его лица ни обиды, ни злости — только вязкую вселенскую тоску. Он подпирал голову правой рукой, поставив локоть на колено. Левую кисть он держал как-то странно, неестественно развернув ладонью к себе.

— Ты не ушел, — наблюдательно подметил я, продолжая лежать левой щекой на асфальте.

— Да, решил не тратить время, — спокойно, словно никакого скандала и не было, проговорил он. — Я мог сбежать: мы бы не виделись три дня, потом ты, не выдержав, заявился бы снова ко мне домой, мы бы помирились и опять бы общались ровно до следующей грандиозной ссоры.

— Как много «бы», — вздохнул я. Рядом со своим лицом я заметил чей-то обслюнявленный окурок и поторопился подняться с тротуара. Ободранные ладони припекало, но в данный момент меня больше заботил Антон: — Что с левой рукой?

Он приподнял кисть, стараясь лишний раз не двигать пальцами, взглянул на нее и позволил ей снова обмякнуть.

— Слегка порезался, когда бокал лопнул.

Без лишних слов я подал ему руку. Какое-то время он медлил, виновато разглядывая выступающие из моих ссадин мелкие капли крови, но все же встал с подоконника и протянул свою левую руку ладонью вверх. В свете уличного фонаря я смог рассмотреть его рану: она была неглубока, но в крайне неудачном месте — каждое малейшее движение пальцев будет отдавать резкой болью, пока рана полностью не зарастет. Хорошо, что рука левая… хотя, постой-ка…

— Ты левша? — спросил я, не выпуская из пальцев его ладонь. — В первую нашу встречу ты ударил меня левой рукой.

— Не совсем левша. Я амбидекстр.

— Значит, можешь лупить меня и правой, и левой рукой — какое разнообразие!

Он улыбнулся, но тоска его никуда не делась. Заметив, что из окон ресторана на нас бросают встревоженные взгляды посетители, я предложил Антону пройтись. Миновав перекресток, мы ступили на тропку, ведущую через плохо освещенный парк. Над нашими головами смыкались переплетения черных на фоне темно-фиолетового неба ветвей, шумела летняя листва, изредка проносились небольшие, но чрезвычайно стремительные громкие птицы. Стена из деревьев глушила шумы улиц, ограняющих этот кусочек природы, застрявший среди многоэтажных каменных махин, машин и светофоров. Под ногами шумели мелкие камни и пропитанный грязью песок — невероятно умиротворяющий звук, если идти, как мы, не спеша. Как только я сунул руки в карманы брюк, Антон взял меня под руку, осторожно перевесив больную левую кисть через мое правое запястье. Я постарался идти ровнее, чтобы лишний раз его не трясти, но попасть в его шаг все никак не получалось.

— Куда мы идем? — спросил он без особого интереса. Кажется, так же, как и для меня, сейчас путь был для него важнее точки назначения.

— Ко мне домой: обработать твою рану. И мои ссадины тоже.

— Прости за них… — как-то уж слишком тихо произнес он, фокусируясь на совершенно ничем не примечательной урне справа.

— Я заслужил. Да и это я должен извиняться за то, что ляпнул в ресторане, не подумав. Язык мой — враг мой…

— Я, только когда вышел, понял, почему ты это сказал.

— И поэтому решил меня дождаться?

Антон кивнул, набирая в грудь как можно больше свежего вечернего воздуха. Со стороны мы наверняка выглядели как пожилая супружеская пара, коротающая вечерок за совместной прогулкой с вплетениями теплой ностальгии.

— Ты ведь испугался, что я изощряюсь над кем-нибудь еще? — проницательно блеснул глазами в сумерках Антон.

— Мне не нравится слово «испугался», — поморщился я, ничуть не отрицая его правоту. — Я… пару дней назад, когда ты заснул у меня на диване, я сунул нос не в свое дело и прочел письмо, которое было в твоем пиджаке.

Антон в недоумении остановился. Мне пришлось тоже, чтобы не сломать ему руку.

— Письмо?..

— Да, написанное на блокнотном листе. «Мой дорогой А.» или как-то так…

Его лицо просветлело, он кивнул и коротко рассмеялся. Ну вот, значит, в чем-то еще я допустил глупую, сбивающую меня же самого с толку ошибку…

— Засунь руку мне под куртку — туда, где нашел письмо, — попросил он. — У меня ведь рука ранена…

Я послушно расстегнул до конца молнию его светлой легкой куртки и коснулся хлопковой рубашки на его груди.

— Здесь… нет кармана, — отрапортовал я, все еще скользя пальцами по приятной на ощупь ткани. Случайно пройдя ладонью по его соску, я хотел вернуться и проделать весь путь еще раз…

— А я про карман ничего и не говорил, — кокетливо усмехнулся он. — На то письмо, про которое ты упомянул, мне ответили…

Я потускнел, опуская греющуюся в тепле его тела руку. Значит, все-таки его написал сам Антон… кому-то…

— Хочешь угадать, что написал под моим признанием «получатель»?

— Не очень, если честно… — глотая боль, сказал я.

— Он написал мне «зачтено», — весело поделился Антон.

«За…чтено»?.. Я поднял на него глаза, абсолютно ничего не понимая.

— У нас в качестве дополнительных занятий ввели двухнедельные психологические тренинги, и психолог дал всем задание написать письмо самим себе, чтобы состоялся внутренний диалог. Написать в виде любовного письма. Ты приревновал меня ко мне же, гений.

Я стоял, не меняясь в лице. Любая эмоция, пропущенная наружу, стала бы автоматическим признанием моей необъятной глупости. Упорно отказываясь признаваться даже самому себе в очевидном, я потащил Антона дальше через парк, игнорируя его тихий смех и самодовольную улыбку, сверкающую при приближении к редким фонарям.

Впервые я был счастлив, чувствуя себя полнейшим идиотом…

— Ну, вот и готово! — Я бережно прошелся пальцами по краям большого квадратного пластыря, покрывающего рану Антона, и убрал антисептик в прозрачную пластиковую коробку, заменяющую мне аптечку. — Надо торопиться, уже поздно. Отведу тебя домой, пока твой отец не сошел с ума от беспокойства.

Антон не спешил подниматься с барного стула. Изучающе разглядывая пластырь, он произнес:

— Я бы хотел остаться. У тебя. На ночь. Или я буду мешать?

— Не сказал бы, что мне по душе эта идея, — деликатно попытался я выразить мысль, пряча аптечку в верхний кухонный шкафчик. — У меня здесь, так уж получилось, совершенно нет замков на внутренних дверях…

— Ты опасаешься, что я что-нибудь тебе сделаю? — скептически поднял брови Антон, посмеиваясь. — У меня рука порезана — как я смогу?

— Ты сам признался, что амбидекстр. К тому же, поход в ресторан уже доказал, что для «ухаживаний» руки тебе не нужны!

Антон рассмеялся, и на пару секунд я замер, с глупой улыбкой вслушиваясь в его смех…

— Ладно, — как обычно сдался я. — На улице непроглядная темень, так что, оставшись дома, мы оба здоровее будем. Только предупреди отца, чтобы он тебя потом с собаками по всему городу не искал.

Абсолютно удовлетворенный таким стечением обстоятельств, Антон выудил из кармана джинсов мобильник, и пальцы его здоровой руки забегали по сенсорному экрану.

— Я бы перекусил, — добавил он, прикладывая телефон к уху. Мда, ужин в ресторане не слишком задался: добрую половину заказа мы бросили, разругавшись. Пока я делал бутерброды из белого хлеба, ветчины и свежих помидоров, Антон дозвонился до Влада: — Да, все в порядке. Сегодня я заночую у друга… Да, у него… — с нотками раздражения подтвердил он. — Хорошо… — Антон отнял трубку от уха и протянул ее мне: — Он хочет тебе что-то сказать.

Удивившись лишь самую малость, я отложил кухонный нож и взял телефон.

— Слушаю, — отозвался я.

Голос Влада был тих, но предельно четок: