Маркиз де Сад - Томас Дональд Серрелл - Страница 85

• Предыдущая
• 85/91
• Следующая

О том, что Суинберн намеревается заполучить том «Жюстины», принадлежащий Милнесу, прослышал сэр Уильям Хардман, общий знакомый обоих мужчин. Это обстоятельство его обеспокоило, так как он опасался, что книга может нанести определенный вред. Однако эта реакция показала его знакомство с ее содержанием. Но в случае с Суинберном, опасения Хардмана имели более глубокие корни, поскольку со школьных лет в Итоне тот получил больший заряд знаний, чем требовалось. Без всякой помощи со стороны Сада Суинберн и сам внес вклад в тайный мир викторианской литературы. Он стал автором «Бичевания Реджинальда» в «Уиппинхемских записках» (1888) и «Романса о телесном наказании, или Откровений школы и спальной» (1870). Материалом для подобных творений его снабжала жизнь, а не литература.

Все же книгу у Милнеса он получил. В августе 1862 года на квартиру писателя на Ньюмен-стрит заглянул Дж.П.Бойс. Там он нашел Суинберна, Данте Габриеля Россетти и группу друзей, приготовившихся к слушанию «Новой Жюстины» в исполнении хозяина дома и Россетти. Книга, эффект воздействия которой состоял, по выражению Суинберна, в том, чтобы довести «кюре и учеников кюре до сумасшествия и гибели», вызывала некоторую неловкость. Действительности, едва началось чтение книги, как в комнате послышались звуки неподдающейся контролю истерии. Впоследствии Суинберн объяснил это следующим образом: «Я вполне ожидал, что список жертв одаренного автора пополнится. В самом деле, можно задохнуться от смеха или лопнуть… Мне казалось, я не переживу одну сцену между господином де Вернеем и мадемуазель д'Эстервал. Прочитал ее — и аудитория взревела и покатилась со смеху. Потом Россетти зачитал вскрытие находившейся в интересном положении Розали и ее младенца, и все остальное, относившееся к этому освежающему эпизоду; я с недоумением подумал, как это мы своими визгами и хохотом не переполошили весь дом».

Реакцией Суинберна на самое худшее из творений Сада было: «И это все?» За тонкое искусство садизма маркиз выпадал из программы публичных школ викторианской Англии. Одержимость Суинберна Садом как мифологической фигурой вскоре наскучила и его друзьям, и его читателям. Он даже обращался к Милнесу не иначе, как «мой дорогой Роден», и со всей напыщенностью непререкаемых истин предпочитал говорить о литературных проникновениях в творчество маркиза. В 1865 года писатель поразил мир сообщением, что один Сад «видел насквозь и богов, и людей». Эту фразу в свете их общего энтузиазма встретили с некоторой долей веселья.

Сие страстное стремление пробиться в последователи явно не было лишено пародийности. Во Франции на отдыхе с Джорджем Пауэллом, валлийским эсквайром, преданным поклонником музыки Вагнера, Суинберн встречался с Ги де Мопассаном, который сообщал, что друзья в честь героя «Философии в будуаре» переименовали дом в «Коттедж Дольмансе», а подъездную аллею — в «Авеню Сада».

И все же в девятнадцатом веке Суинберн не являлся самым ярким подобием Сада. Библиотека Ричарда Монктона Милнеса многим обязана поставкам книг от капитана Фредерика Ханки, проживавшего в Париже в доме номер два по улице Лафитт. Этот дом, близ бульвара Итальянцев, выходивший на Английское кафе и «Опера Комик», благодаря ряду известных жильцов, получил прозвище «клитор Парижа». Ханки служил пажем при дворе королевы Виктории, затем офицером шестого гвардейского драгунского полка, а в пятидесятые годы, уволившись со службы, приехал в Париж. Его отец, генерал, сэр Фредерик Ханки, был губернатором Мальты, брат, Томсон Ханки, — первым директором, а потом — управляющим «Бэнк оф Ингланд».

Фред Ханки обладал внешностью, весьма подходящей для последователя маркиза. Он был хрупкого телосложения, имел соломенные волосы и голубые глаза, бледный, мрачный вид и такую светлую, светящуюся кожу, что виднелись голубые прожилки. Коллекционер Генри Спенсер Эшби считал его, как и Сада, человеком «без интеллекта». Сэр Ричард Бертон знал его в качестве приятеля, умолявшего привезти из Африки кусок кожи девушки, оговаривая, чтобы ее непременно сняли с живого объекта для усиления восторга от текстуры. Бертон, ни на минуту не усомнившись, что Ханки шутит, кожи, естественно, не привез. Впоследствии седьмой том своего перевода «Арабских сказок» он посвятил Ханки и его возлюбленной Анни. Сумасшедшие фантазии Фреда в действительности компенсировались протестами против насильственной смерти и убийства животных ради еды. Вероятно, Ханки не выглядел бы так мертвенно-бледен, если б не его стремление продержаться на вегетарианской диете в годы, когда еще не выделили такие важные компоненты, как витамин B12.

Другие люди, видевшие Фреда в Париже, относились к его эксцентричности с меньшей терпимостью. Братья Гонкур, повстречавшись с ним в опере, в ужасе отшатнулись. Ханки не делал секрета из своих садистских развлечений, которым предавался в Лондоне. Он рассказывал о посещениях публичного дома Мэри Джеффрис со своими собратьями офицерами, где их любимой забавой было сечь плетьми девочек четырнадцати-пятнадцати лет. В 1885 году содержательницу этого заведения, в конце концов, привлекли к судебной ответственности и приговорили к 250 фунтам штрафа. В представлении европейцев Ханки все же оставался прототипом садиста-англичанина, а не последователем Сада. Его репутация оказала значительное влияние на образ маркиза Маунта Эдкамба в романе Габриэля Д'Аннунцио «Il Piacere»[27] (1889) и «сэра Артура Глостера» в «Высшей добродетели» (1900) Жозефа Пеладана.

В романе Д'Аннунцио главный герой, Андреа Сперелли — дитя наслаждений, давший книге название, — любит Елену Мути, но вынужден уступить ее Маунту Эдкамбу, морально испорченному английскому аристократу, продав ему девушку. Примером пристрастий Маунта может служить его увлечение картинами Франсиса Редгрейва. Побудительными импульсами для такого искусства, образцы которого приводятся в романе, являются позывы «распущенности, скелета, фаллоса, ректуса». Эдкамб также обладал библиотекой эротической литературы, куда входили книги таких авторов, как Петроний, Аретино и Андреа де Нерчиат. Венцом коллекции являлось богатое издание сочинений Сада с роскошными иллюстрациями. «Это портрет Елены работы сэра Фредерика Лейтона, — говорит Маунт Эдкамб Сперелли. — А вот полное собрание сочинений Сада… Вам, безусловно, это издание незнакомо. Осуществлено специально для меня Эрисси с использованием элзевирской печати восемнадцатого века и имперской японской бумаги. Тираж составил всего двадцать пять экземпляров. Божественный маркиз заслуживает такой чести».

Но обладание Еленой еще глубже затягивает Маунта Эдкамба в Садовский мир. Как и Ханки, он является клиентом заведений Мэри Джеффрис. Д'Аннунцио описывает «элегантные дома Анны Розенберг и миссис Джеффрис, потайные комнаты с плотно прилегающими дверьми, обитые от пола до потолка подушками, дабы заглушить вопли жертв, исторгаемые из них жестокими пытками». В двадцатых годах нынешнего столетия эмоции страдавшего старческим слабоумием Д'Аннунцио явно имели налет садовской сексуальности. Любовные страсти старик удовлетворял, выписывая девушек из Милана и других мест, с которыми предавался извращенным утехам в монументальном, перегруженном излишествами великолепии Витториале, с бипланом времен первой мировой войны, свешивавшимся с потолка, и списанным военно-морским крейсером «Пуглиа», напоминавшим сюрреалистический променад, установленный в саду, выходившим на озеро Гарда.

Поль-Жан Туле в «Господине де Поре» (1898) видел отражение идей Сада в умах мужчин и женщин Англии и Франции. Его «Санкта-Сесилия», зловещая частная школа для девочек мисс Уэлкинсон, находится в мрачном городе Сэмбридж. Ряд учениц, не имевших близких родственников, или из семей, проживавших в далеких колониях, попав туда, больше нигде не объявлялись. После отъезда мисс Уэлкинсон там обнаружили потайную комнату с железными кроватями, снабженными кожаными ремнями для удержания жертвы. Возница, видевший кое-что из происходившего, говорит об этом лишь намеками, «демонстрируя смешанное чувство отвращения и похотливости». Домовладелица Мэри Робин вспоминает приезды доктора Уэлкинсона, брата хозяйки, и некой «французской дамы». Сама француженка сдала в школьный гарем девочку, лет четырнадцати-пятнадцати. В Санкта-Сесилию она наведывалась раз в неделю в сопровождении развратного английского «милорда». «Хозяйка замечала, что, возвращаясь из школы, французская дама всегда находилась в состоянии крайнего возбуждения, но, в то же время, выглядела в высшей степени усталой». Впоследствии были обнаружены тела двух девушек.

• Предыдущая
• 85/91
• Следующая