Обратно в ад (СИ) - "Amazerak" - Страница 30

— Я сам попрошусь перевестись, — сказал Максим так, чтобы слышал только я. — Ты был прав: мне тут не место.

Я не ответил. Хотелось просто дать ему в рожу, вот только это ничего не изменит. Почему должно случиться что-то ужасное, чтобы люди хоть чуть-чуть задумались над своим поведением? Неужели слов оказалось недостаточно, чтобы понять простые истины? Теперь-то Макс всё понял, но было уже слишком поздно.

— Извини, — сказал он. — Я поздно спохватился. Я хотел подбить тот сраный броневик. Первый же я подбил, ну вот думал…

— У его родителей прощения проси — не у меня, — буркнул я себе под нос. — А теперь заткнись и работай.

Пока работал, мне чудилось, будто рядом кто-то стоит и смотрит. Поднимаю голову, оглядываюсь — никого. Принимаюсь копать — опять чудится. Глюки. Из-за усталости они снова принялись донимать меня. К ним примешивалась головная боль, которая началась после перестрелки и с тех пор не затихала.

Мы сделали неглубокую продолговатую яму, сложили туда труп Даниила и в полном молчании завалили землёй.

Парни улеглись спать. На этот раз сон отряда первым сторожил Паша. Меня же капитан отозвал в сторону и попросил подробнее рассказать, что случилось во время операции. Выслушал молча и невозмутимо, после чего произнёс:

— Очевидно, Артём, вы поступили правильно. К сожалению, иногда подобные вещи случаются.

У меня внутри было иное чувство, но разум говорил, что капитан прав. В конце концов, во время весеннего наступления я потерял почти весь взвод. Но был ли я в этом виноват? Был ли я виноват в том, что у врага в том месте имелась сильная оборона, а нас кинули фактически грудью на амбразуру? Нет, нельзя было подобные вещи принимать близко к сердцу.

— Вы что-то ещё хотите сказать? — поинтересовался капитан, видя моё замешательство.

— По поводу того происшествия вчера вечером. — вспомнил я. — Вы убили гражданских. Я считаю это не правильно.

— Что ж, можете считать всё, что угодно, — равнодушно произнёс Оболенский.

— И что, это нормально? Вот так просто убивать людей, которые, может, вообще к этой войне непричастны?

Глаза Оболенского секунд пять сверлили меня пустым взглядом. Капитан просто не мог понять, о чём я говорю.

— Да, я считаю, это нормально, — произнёс он, наконец, и добавил, — в данном случае.

Оболенский явно ничего не собирался мне объяснять.

— Когда вы приказали схватить и допросить тех людей, вы ведь уже знали, что убьёте их.

— И? Мы занимаемся важным делом, а вы забиваете голову всякой, простите, ерундой, хотя, казалось бы, уже участвовали в войне раньше…

— Раньше я в таком не участвовал, — перебил я. — Я не занимался уничтожением мирных жителей. И никто на памяти моей таким не занимался. Думаю, я должен буду поставить в известность подполковника. Это — нарушение международных соглашений. Да, война — есть война, но истреблением мирных жителей… Нет, это не лезет ни в какие рамки.

— Ставьте, — пожал плечами капитан. — Поверьте, мне совершенно всё равно. Скажу даже больше: подполковнику тоже всё равно. Никому нет и не будет дела до двух дохлых простолюдинов. А если вы хотите продолжить службу, советую меньше забивать голову столь несущественными вещами. Пока вы показывали себя с выгодой стороны. Хотелось бы, чтобы так было и впредь. У вас есть все данные, чтобы быстро пойти на повышение: происхождение, сила, навыки. Но ваши странные суждения могут стать проблемой. Подумайте на досуге. А теперь идите спать. Времени мало.

Капитан отправился к месту отдыха.

— Часто вы такое делали? — спросил я вдогонку. — Убивали безоружных людей?

— Случалось, — капитан обернулся. — Идите отдыхать, сержант. Это приказ.

Кажется, лишь сейчас передо мной открылась вся истина о том, что такое спецотряд. Это не только экзотическая тусовка для знатной молодёжи, но и подразделение хладнокровных убийц, которым плевать, кто перед ними: безоружный человек, женщина, ребёнок. В тех, кто остаётся здесь, умирает всё человеческое, если конечно, оно в них было прежде. Война оскотинивает даже обычных людей, что говорить о тех, кто и раньше считал себя высшим существом?

Я задумался: смогу ли однажды стать таким же? Да, это было вероятно. Но хотел ли я?

С этими мыслями и уснул.

Оставшийся путь я много думал о словах Оболенского. Они казались ужасными, а ещё более ужасным казалось отношение капитана к человеческим жизням. И речь ведь шла не о врагах, не о солдатах, с которыми мы воюем. У меня пока были некие внутренние границы, через которые я не хотел бы переступать, у капитана — нет.

Мы опять брели через заросли. Обошли поле с самоходками и под вечер оказались в местах, где должны были находиться наши части. Но наших тут не было, зато доносились звуки идущих неподалёку боёв.

В деревеньке, через которую пролегал наш маршрут, наткнулись на миномётную батарею повстанцев. Прямо на дороге рядком стояли тяжёлые колёсные миномёты, преграждая нам путь. Солдаты суетились, заталкивая мины в стволы. Эта встреча стала сюрпризом как для них, так и для нас.

Перестрелка началась внезапно. Мы открыли огонь с близкого расстояния, а Оса выпустил последние два энергоконцентратных снаряда. Минуты не прошло, как в дорожной пыли оказалось два десятка трупов, несколько из которых были обезображены энергетическими взрывами.

Задерживаться не стали — побежали дальше. По нам кто-то открыл огонь, когда пересекли одну из улиц, но мы не собирались ввязываться в бой. Приоритетом было как можно скорее добраться до своих.

Переправились по мосту через речушку и, свернув с дороги, углубились в сосновый лес, скрывшись под пологом сгущающихся сумерек.

Мы продолжали путь, но позиции регулярной армии СРК так и не нашли. Лес был совершенно пустым.

Спустя часа два брожения в сосновой чаще, наткнулись на дачные участки. Небольшие деревянные домики боязливо выглядывали из-за раскидистых яблонь и прочих фруктовых деревьев. Мы брели между ними в кромешной тьме, включив ночное зрение на наших приборах. Далеко позади ухали орудия, а здесь царила тишина. Однако следов от попаданий снарядов встречалось так много, словно недавно тут шёл бой: то завалившаяся яблоня встречалась, то обрушившийся дачный домик, то просто воронки в огородах.

Шли осторожно. Вслушивались в тишину, которая была здесь зловещей и пугающей. В зеленоватом свете ночного зрения я увидел фигуру, что стояла за ближайшей оградкой. ЦУ не сработал, и я решил, что это — очередной глюк.

— Движение, — Паша поднял ствол ручного пулемёта и направив в сторону, где только что я видел призрака. Теперь там никого не было.

— Ничего не вижу. Где? — произнёс Акула, вскинув карабин.

— Исчез, — озадаченно произнёс Паша. — Я видел. Там кто-то есть.

— Кто-то из местных, — лениво промямлил Оса, осматриваясь по сторонам.

— Где видел? — капитан передёрнул затвор автомата. — Там? Проверить дом.

Дверь была не заперта. Я и Акула вошли внутрь и осмотрелись, другие прочесали прилегающий участок и ближайший огород. В доме оказалось пусто. Оболенский передал по рации, что всё — чисто и приказал продолжать путь. Мы с Акулой вышли на улицу.

Вдруг — стрельба. Затарахтел пулемёт Паши Жирнова. Мы бросились к нему.

Паша стоял перед кустами смородины, по которым только что выпустил длинную очередь.

— Что случилось? — спросил я.

— Там кто-то был. Я видел, — Паша судорожно озирался.

— Кто? Что конкретно ты видел?

— Не знаю… Но я точно кого-то видел.

— Призрака что ли? — усмехнулся Акула. — Или оленя.

— Не знаю, ЦУ его не засёк, но там был человек, — Паша волновался, но старался говорить твёрдым голосом.

— Я кого-то видел, — крикнул Макс, подбегая к нам. — Там за деревьями что-то мелькнуло. ЦУ не работает. Тут какая-то хрень творится.

Капитан тоже явился на стрельбу, но разбираться не стал — сказал, что тут никого нет и велел двигаться дальше. Говорил Оболенский обычным спокойным тоном, но мне показалось, что в голосе его звучат тревожные нотки. Впрочем, возможно, я просто выдавал желаемое за действительно. Но то, что глючит не только меня — это был очевидный факт.