Смерти подобна (СИ) - Мелевич Яна - Страница 30

Первый раз я убил живое существо в три года. В тот день в парке вместо привычного детского крика выдал неконтролируемую волну магии. Несколько голубей, пролетающих над нашими головами, просто попадали с неба на асфальт с истерзанными внутренностями. Тогда мать очень испугалась. Мой отец уже вливался в ряды противоборцев царской власти, и мы жили в страхе, что за нами придут тайные службы.

Мало кто знал, кроме посвященных, что магии Хаоса нельзя научиться. С нею рождаются, она течет в наших жилах, спрятана в глубинах сущности. Это пожизненное проклятие, с которым ты живешь и умираешь. С виду мы обычные люди с даром, поэтому порой так сложно вычислить обладателей проклятой крови.

Если бы не церковь, правительство давно вышло бы на меня. Но моя мама знала, что ничто не спасет ее сына, кроме обители Бога. Именно благодаря ему я все еще жив. Власть Святейшего Синода, церкви — она так же сильна, как воля императора. И пока я сижу тихо, никто не сможет предъявить мне обвинения.

«Василий Шумский, давно вы его знаете?»

Чуть притормаживаю прежде, чем нырнуть в кожаный салон автомобиля. Кристина нетерпеливо вертится на сидении, но я продолжаю стоять, прислушиваясь к голосам там, в отделении. Полог тишины офицер жандармов ставить не умеет, он всего лишь управляет гончими да призывать мелких бесов способен.

«О чем вы? А, наш диакон? Да нормальный парень. Чудной немного, все за Кристинкой ухлёстывает. И вот что я вам скажу, Ваше благородие. Дурная она девка, ой, дурная…»

Невольно хмыкаю над таким определением Крис, забираясь в машину. Если бы Замогильная сейчас услышала слова Виталика, сына Гулько, не поздоровилось бы ему.

Лопата заботливо устроена поперек в салоне. Одним концом упирается в соседнюю дверь со стороны Кристины, а ковшом в пол, пачкая землей дорогие коврики. Я ей не нравлюсь, она мне тоже. Пару раз опасно мигнула символами, вырезанными на поверхности древка, куда-то меня, видимо, посылая.

Гадкий артефакт. Сжечь бы его в печи церковной, а ковш расплавить на гвозди.

— Итак, я жду твоих идей. Ингу надо спасать и мощи ваши дурацкие искать. Чует душа моя некромантская, не просто так их сперли, — говорит Кристина, когда я захлопываю дверь, давая водителю сигнал везти нас в церковь. Поворачиваю к ней голову. Чуть наклоняясь вперед и заставляя отклониться с удивлением.

— Ты чего? — пищит Замогильная, упираясь ладонями мне в грудь, чуть отталкивая. Не слишком упорно, скорее чисто из упрямства. Ощущаю колебания фона вокруг, лопата Кристины недовольна моими поползновениями к ее хозяйке.

— Люблю тебя, — честно признаюсь, наверное, в сотый или тысячный раз.

Если мне суждено попасть под трибунал, я бы хотел, чтобы она это знала и перестала отвергать. Сегодня мне удалось избежать эксцессов, однако события в стране разворачиваются не в мою пользу.

«Террористические акты заставляют Святейший Синод действовать. И не только их. Военное министерство, сенат, государь — все обеспокоены сложившейся обстановкой», — я слышал в голосе патриарха беспокойство и панику. Тогда, на собрании в Царицыне, он очень боялся. Того, что грядет.

«Правительство не сможет долго прикрывать магические взрывы и диверсии в других городах природными катаклизмами. Как церковь, мы должны быть максимально готовы».

Вера людей в государя и церковь падает. Начало конца, о котором все время твердил отец перед тем, как исчезнуть из нашей с мамой жизни. Именно этого когда-то добивалась «Красная заря». Уничтожить построенное трудами предков, низвергнуть в хаос и получить власть.

Там, где нет веры — не будет ничего. Ни прошлого, ни будущего, лишь печальное настоящее и страна в разрухе.

— С ума сошел? — зашипела Кристина, ударяя меня по плечу. Темные волосы растрепались, а шляпа давно была на полу. Потянувшись к ее лицу, я убрал прядь, заправив за ухо Замогильной и вздохнул.

— Нам нужно твое зелье. Если мощи не найти в ближайшее время, в городе начнутся беспорядки и паника.

Все всегда начинается одинаково. Воруют святыню, начинается паника. Затем вспышки магии Хаоса. Десятки жертв, подобных Инге, но не всегда удается спасти невинные жизни. Люди злятся, магия церкви больше не защищает их. Бога нет, веры тоже, а затем приходит первозданное зло.

— Ничего не понимаю. При чем тут мое зелье, мощи и все остальное? — хмурится Кристина, кладя свою ладонь поверх моей руки. Большим пальцем поглаживаю ее щеку и, вздохнув, отвечаю:

— Мне бы самому знать. Кому, зачем и почему.

— Ладно, нагонятель туманностей и загадок. План по поиску есть? Зелье не покажет всей картины. Если полиция не нашла, мы тоже вряд ли сумеем.

— Ну, у полиции нет разрешения посещать все тайные закоулки церкви, — улыбнулся я хитро, слыша довольное хмыканье в ответ. — А у меня есть. И у тебя теперь тоже.

— Ты мне расскажешь, как уговорил настоятеля взять меня на работу? Кстати, а зарплату мне платить будут?

— О, меркантильная женщина. Неужели не хочешь помочь во имя высшей цели?

— А высшая цель мне на туфли княгини Долгорукой не заработает!

Глава 21

Коричневая малопривлекательная жижа пузырилась на дне кастрюли. Пока Вася морщился от горького запаха полыни, которой щедро было сдобрено будущее зелье, я носилась по квартире с вещами.

Приличная женщина, даже если она некромантка, должна держать свои хоромы в чистоте. В моем случае: книги по подчинению зомби подпирали дверь туалета, а черные свечи валялись в ворохе грязного белья. Бардак представлялся мне творческим хаосом. Вася же ошарашенно оглядывался. Череп по имени Геннадий вовсе вызвал у него легкое чувство брезгливости. Как ни старался Шумский, но все равно морщился. И это уже не говоря о заспиртованных пауках, змеях и даже органах человека.

Что? Я — некромант. Нам анатомию знать положено. И нечего так разглядывать глаза в банке, которая рядом с солью в шкафчике на кухне стоит. Неприлично так пялиться.

— Знаешь, — говорит мне диакон, отходя на всякий случай от плиты подальше. — В детстве я думал, что все зелья варятся в котлах. Как в сказках

Мерзкая жидкость уже загадила все вокруг, сколько я ни оттирала. Кафель, индукционная плита, паркет, тумба — все в отвратительных жирных разводах. В местах, где зелье при первом нагревании стреляло, вовсе остались отвратительные бурые пятна. И ничем их не оттереть. Я пробовала и выкинула пять тряпок с двумя полотенцами в горошек, презентованных и заговоренных самой Бабой Ягой!

— Побойся Смерти, Шумский, — морщусь я, заталкивая в уже переполненную корзину с грязным бельем еще пару кофточек. — Двадцать первый век на дворе. Антипригарные сковородки и умные холодильники.

Стоило мне это сказать, как Вася коснулся дверцы, отчего мой хранитель пищевых продуктов истошно заорал:

— Не жра-а-а-а-ать! Шесть часо-о-ов! Шесть часо-о-ов!

Вздрогнув, Шумский перекрестился и покосился на меня. Его брови приподнялись, а затем улыбка коснулась губ. Я прямо видела, как он едва сдерживает смех.

— Замогильная, только не говори, что это работает, — хохотнул диакон.

Я попыталась сделать независимое выражение. Приподняла голову, поправила волосы и, бросив попытки затолкать белье в корзину, произнесла нейтральным тоном:

— Первые две недели работало.

— А потом?

— Ночная жрица захватила мой разум, — со вздохом призналась я, услышав безудержный смех в ответ.

Было странным стоять вот так, посреди моей обители. Подойдя к дверям, я застыла в проходе, разглядывая Васю. До этого дня он ни разу не был у меня в гостях так, чтобы можно было спокойно поговорить за чашечкой кофе или чая. А ведь мы знакомы уже много лет. Можно сказать, почти друзья. Я так привыкла к его присутствию, что было бы странно, если бы Шумский вдруг исчез.

«Всего полчаса назад ты собиралась спасать Ингу», — напомнило мне подсознание.

Да, собиралась. И даже знаю, чем мне это грозит. Пособники почитателей Хаоса наказывались не менее строго. Не смертная казнь, но пожизненное заключение в петербургской тюрьме «Кресты» или Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Это в лучшем случае, если суд признал бы пособничество минимальным. А могли вовсе сослать на Орловскую каторгу, где, по слухам, были просто отвратительные условия проживания и было разрешено применять насилие по отношению к заключенным.