Скажи, что любишь меня (СИ) - Мелевич Яна - Страница 11

— Яр, — осторожно позвала, хмуря брови, обеспокоенно вглядываясь в лицо Тасманова. — Пойдем наверх? Тебе надо прилечь. Ты пьян.

— Я всегда пьян, это мое нормальное состояние, — хохотнул, распуская шелковистые кольца волос, обхватывая ладонью ее щеку. Вздрогнула, переведя взор с руки опять на глаза, с удивлением осознав. Сколь внимательно он на нее смотрит.

— Тасманов? — прошептала тихо, почувствовав его горячее дыхание, с трудом прислушиваясь к голосу разума. Он пьян, не в себе. У него что-то случилось, ведь не просто так вливал в себя тонны алкоголя. С ним надо поговорить, уложить спать, в конце концов, отправить домой.

Да только с места не сдвинулась, продолжая смиренно ждать чего-то.

— Скажи, — выдохнул так настойчиво, что она вздрогнула, сглотнув, облизывая внезапно пересохшие губы.

— Что сказать? — спросила осторожно, когда он застыл всего в нескольких сантиметрах от ее лица, погладив подушечкой большого пальца щеку.

— Моё имя, — вдруг попросил, опуская ресницы, пряча лазурный горящий взор от нее. — Мне нравится, как ты зовешь меня по имени.

Один удар, два, сотня за несколько секунд ожидания, потому что Рая буквально приросла к месту, уже точно не в силах отойти или оттолкнуть. Лишь крепче сжала ткань верхней одежды парня, шепча:

— Ярослав…

Покорность закончилась ровно в тот момент, когда имя повисло в воздухе, как знамение чего-то грядущего. А затем она забыла напрочь все на свете, когда мужские губы накрыли ее рот, забирая остатки воздуха из легких, выбивая из-под ног твердую почву. Стремительный толчок отправил в полет до соседней стенке под жалобный всхлип боли, когда лопатки спина ощутимо ударилась о твердую поверхность, а пуховик содрал чуть слезшей бледно-синей краски, которая осыпалась мусором у ног. Большие ладони, удерживающие ее голову, не давая сдвинуться или увернуться от яростного поцелуя. Она и раньше целовалась, но никогда так жарко, до выжигающего чувства пустоты, засасывающей любые другие эмоции. Убрала одну руку, скользнув выше, зарываясь пальцами в светлых волосах, издав стон удовольствия, когда мужские ладони с тихим скрипом расстегнули молнию пуховика, обхватывая ягодицы, заставляя прижаться к нему плотнее. Шапку упала прямо на бетонные ступени, пачкаясь, но им обоим было наплевать.



Лишь на секунду он дал глотнуть живительного кислорода, задав один единственный вопрос у самых губ:

— Давай займемся сексом прямо здесь?

Иногда Ярослав Тасманов ловил себя на мысли, что его жизнь похожа на замкнутый круг.

Точно хомячок в колесике наматывал километраж, ежедневно повторяя свой моцион с утра до вечера: проснулся, поел, побегал, поел, уснул. Дни один за другим тянуться безликим пятном, как лица бесконечных любовниц. Никакого разнообразия, даже проблемы по расписанию. Только надежда, что однажды просто рухнет, упав замертво, либо, что сломается колесо.

И в вечер все шло по заданному плану: девушка, бар, звонок матери с бесконечной вереницей извинений.

«Пожалуйста, Яра. Я хочу тебя увидеть»

Умоляла в трубку со слезами, слушая в ответ бесконечную тишину на том конце провода. Трогать ее слезы парня перестали много лет назад. В ту секунду, когда понял, что она его бросила на растерзание монстру, именуемого отцом. Дети живут надеждами, он ими горел, первые пять лет. А после очередного «воспитательного процесса», понял. Никто не придет. Мама ушла, маме наплевать.

— Можешь поглядеть на детские фотографии. Или на совесть свою, если найдешь, — отвечал едко, привычно бросая трубку. А потом забывался в пьяном угаре, просыпаясь черте, где и черте с кем.

Но в этот раз, все пошло не по плану. Где-то система дала сбой, сам Ярослав, будучи невменяемым на полной скорости гнал не в клуб, а туда, где всегда было тепло, пахло апельсинами и жила самая честная в мире девушка. Настолько, что просто до зубного скрежета. Как бы не старался держаться подальше, все равно шагнул навстречу, поцеловал, привычно все испортив одной фразой:

— Давай займемся сексом прямо здесь.

Не знал, на что надеялся, но удар кулаком с последующим падением с лестницы оказался хорошим воспитательным уроком.

— Ахахахахах, — ржал Паша, тыкая пальцем в мрачного Ярика. Красивый цветастый синяк на скуле в большой шишкой на затылке повод, конечно, похохотать. Особенно, если ты еще не до конца отошел от вчерашнего. Голова раскалывалась, место удара болело, а Раиса утром на его недоуменный взор мрачно заявила:

— Это ты с лестницы упал. Случайно. Говорила же — пить надо меньше!

Затем обиженно отвернулась, продолжив готовить завтрак.

— Чего ты хихикаешь, Канарейка? — буркнул, прикладывая мороженный бройлер к синяку, шипя от неприятных ощущений. Дома у Канарейкиных было привычно тепло, светло, а Паше заодно весело. Еще бы. Не каждый же день, к нему побитый Тасманов в 9 утра является.

— На тебя, дебилушку, смотрю, — хрюкнул мужчина, продолжая смеяться, качая темноволосой головой. — Сам же виноват, чего дуешься?

— Зачем сразу бить-то было! — возмутился, но тут же ойкнул, получив легкий подзатыльник прямо по больному месту. — Кира блин!

— Не ори на мою жену, — мигом ощерился Паша, а вот его супруга неуклюже обойдя Ярика, плюхнулась рядом на стул, фыркая громко, словно кошка. Поставила перед нерадивым дружком мужа тарелку полную еды, скрещивая на груди руки, сурово оглядывая.

— Ну, колись, молодец, за что получил, — поинтересовалась, поглядывая на вновь прыснувшего от смеха Пашу, уткнувшегося в свою яичницу. — Не вздумай увиливать. Все равно узнаю, не ты. Так Рая расскажет, — снова строгий взор в сторону Кенара, однако тот, похоже, не собирался успокаиваться.

— Да я… — раздулся от возмущения, а потом снова сдулся, вздыхая:

— Немножко накосячил.

— «Немножко», — передразнил его Канарейкин, наливая черный чай, с ленцой отпивая из большой кружки почти литровой кружки. — Скорее уж «множко». Полез к ней с поцелуями, а там сама понимаешь, — подвигал бровями, наябедничав на закатившего глаза друга. Сам в это время пододвинул к супруге вазочку с зефиром, специально припасенным для нее. На попытку Ярослава утащить пару штук, шлепнул по руке, не погрозив пальцем.

— Не трогай, это моего будущего сына.

— Ой, злыдень, — шикнул обиженно, потирая конечность.

— Вот кому ты сладости покупаешь, — возмутилась Кира, обвиняюще ткнув пальцем в Пашу. — Не мне, ему! — перевела на довольно приличный живот, снова став похожей на кругленького ежа, сопя громко.

— Конечно, — беспечно ответил Павел, подмигивая. — Он-то маленький, а ты, Львеночек, большая. Тебя уже поздно баловать.

В дружеских перепалках или любовных спорах, эта парочка всегда оставалась верной себе. Не обижались на ерунду, не спорили по пустякам, превращая любые словесные пикировки в особый вид общения. И рядом с ними Ярик одновременно чувствовал тоску и радость. Первое, потому что у него никогда подобного не было. Второе — поскольку считал почти семьей. С некоторыми отклонениями, ведь Паша так любил его дразнить. Выстрадав свое счастье, дарили другим. Да и вообще: немного погреться в лучах этой романтики никому не лишнее, тем более ему. Вот сейчас на его глазах Кенар протянул, держа двумя пальцами зефир своей жене, давая откусить, касаясь губами светлой макушки. А всего-то какой-то год назад вместе по клубам зажигали, теперь уже из семейного лона не выдерешь, разве что дать вздохнуть Кире немного от его настойчивой заботы. Хотя судя по довольному виду ее вполне все устраивало. Подложив руку под голову, Ярослав наблюдал за ними с живым интересом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— От вас прямо, несет сахарной ватой да ванилью. Еще полчаса, начну тошнить сердечками, — потянул, хихикая, увернувшись от запущенной в него салфетки.