Токсичная Любовь (ЛП) - Триана Кристофер - Страница 31

- Господи, Сэйдж, тебе обязательно это делать…

Боковая дверь открылась. В дверной проем, спотыкаясь, ввалился мужчина в кляпе, стонущий от боли. Его лицо было в синяках и крови, а руки связаны за спиной. Лестер подошел сзади и пнул его ногой в зад. В руке у него был пистолет.

- О, черт, - прошептал я.

Рядом со мной хихикнула Сэйдж.

- Все, - сказал Лестер, - поздоровайтесь с Домом.

Темноволосый мужчина посмотрел на нас единственным открытым глазом. Другой был опухший и закрытый. Из ноздрей прямо на воротник и вниз по животу текла запекшаяся кровь.

- Привет, Дом, - весело сказала Сэйдж.

Я уставился на него, и сердце мое забилось в конвульсиях. Нет. Пожалуйста, нет. Не дай ему убить этого парня прямо у меня на глазах. Я посмотрел на боковую дверь. Она была наполовину открыта, и нежные хлопья кружились в темноте за ней. Мой фургон был как раз с другой стороны. Смогу ли я войти внутрь и нажать на педаль газа, прежде чем Лестер успеет выстрелить? Ни в коем случае, гений. Кроме того, Лестер стоял между дверью и мной.

- Встань на колени, - сказал он Дому.

Когда мужчина не подчинился, Лестер ударил его пистолетом по затылку, и тот упал на пол. Со связанными за спиной руками Дом не мог выпрямиться, поэтому Лестер поднял его с пола и поставил на колени.

Каким-то образом мне удалось заговорить.

- Что это такое?

Лестер снова одарил меня своей сатанинской улыбкой.

- Это твое официальное посвящение.

Наступила тишина, которая, казалось, длилась вечно.

- Ч-что? - cпросил я.

- Теперь ты еще и заикаешься вдобавок к тому, что чертовски глух. Я сказал, что это твое официальное посвящение! Видишь ли, как я уже сказал тебе тогда у Сэйдж, ты слишком много знаешь. Ты слишком глубоко увяз с нами, понимаешь? Так что теперь, когда ты заговорил о том, чтобы свалить, ну, это заставляет меня волноваться.

Я посмотрел на Сэйдж, надеясь на помощь. Все, что она делала, это смотрела на Дома, закусив нижнюю губу.

- Не было смысла просто убивать тебя, - сказал Лестер, заставляя волосы на моей заднице встать дыбом. - Ты делаешь хорошую работу, и мы хотим продолжать использовать тебя. Но мы должны быть уверены, что ты не откроешь свой большой гребаный рот копам, чтобы выйти из этой сделки.

Я не мог ни моргнуть, ни вздохнуть. Все, что я мог сделать, это встряхнуться.

Лестер указал на дома пистолетом.

- Ну вот, возьмем Домa, он открыл свой поганый рот, так что мы можем сделать с ним только одно, и я думаю, ты знаешь, что.

- Убить его, - сказала Сэйдж так тихо, что я услышал только ее.

- А ты, - сказал Лестер, указывая на меня, - вот ты и убьешь его.

ГЛАВА 16

Когда мне было шесть лет, я обделался на перемене.

Это случилось прямо там, на школьной площадке. Все остальные первоклассники тоже были там, они бегали и играли под теплым солнцем поздней весны. Конечно, я знал, что мне придется нагадить. Но это была перемена. Я не хотел тратить время на то, чтобы попросить у миссис Каммингс пропуск в туалет, вернуться в здание, пройти весь коридор, черт возьми, а потом снова выйти наружу. К черту все это. На это уйдет половина перемены! Так что вместо того, чтобы отпроситься в туалет, я решил подождать до начала урока, выпуская крошечные пуки, чтобы немного ослабить давление.

Но потом я просто сел на вертушку, одно из тех больших стальных колес с хромированным пауком в центре, за которого дети держались, пока крутились. Я думаю, что к концу 90-х эти штуки пошли по пути газонных дротиков, родители решили, что они слишком опасны, и запретили их на игровых площадках, чтобы заменить отстойным, мягким оборудованием для своих хромых, хрупких детей. Но в конце 70-х и начале 80-х эта карусель была королевой среди каруселей, и даже несмотря на то, что меня ужасно укачивало, я должен был прокатиться на ней по крайней мере один несколько оборотов.

Наверно, все было бы прекрасно, если бы на борт не поднялся Морис Уиттакер. Этот жирный ублюдок был крупнее всех нас, потому что его держали дома целый год (кто, черт возьми, был настолько глуп, чтобы сдать первый класс?), и его вес выбил всех из равновесия. Старая карусель закачалась, мир закружился вокруг меня в головокружительном зеленом тумане, а затем Морис подпрыгнул вверх-вниз, держась за поручень, и меня внезапно подбросило в воздух.

Приземление было жестким, но не болезненным. Я даже не поцарапал колени и не потерял дыхания.

Что я сделал, так это наделал в штаны.

Упав на задницу, я потерял контроль, как будто слишком сильно сжал свежий тюбик зубной пасты. Мои трусы наполнились коричневыми макаронами, скользящими по моим ягодицам, и вокруг меня, как дым, поднялся запах.

Это был первый раз, когда я испытал настоящий ужас. Конечно, я и раньше пугался. Каждый ребенок проходит через стадию страха темноты и веры в Бугимена. Я также чувствовал страх, когда мои родители повышали голос во время ссоры, и несколько раз, когда я был в людном месте с матерью и, обернувшись, обнаружил, что она ушла. Но мама всегда оказывалась ближе, чем я думал, и хотя родители часто ссорились, они не развелись, но их ссоры заставляли меня беспокоиться. Страх – это только часть ужаса. Ужас приходит со страхом, но усиливается отвращением и напряжением. Ужас – это болезненное, пустое чувство, которое корчится в ваших внутренностях, заставляя твои конечности дрожать, а твой ум становится горячим и беспорядочным. Ты теряешь способность говорить или даже кричать, и твое сердце чувствует себя на грани взрыва, в то время как все остальное, кажется, происходит слишком быстро

Я сидел там в собственном дерьме, не зная, что делать, меня охватила паника, когда запах моих собственных экскрементов окружил меня, как коричневое облако. А что, если другие дети учуют его? Тогда они все узнают! Это было бы ужасно, даже более неловко, чем в тот раз, когда я ковырял в носу так сильно, что по всему столу растеклась кровь. Я должен был что-то сделать, но меня парализовал ужас.

Если бы это случилось со мной, взрослым человеком, я бы добрался до туалета так быстро, как только мог, не бегом, а держась прямо, чтобы мои какашки не выпали из трусов. Я бы забрался в кабинку, вывалил свой груз в унитаз, смыл улики, привел себя в порядок и выбросил бы грязное белье в мусорное ведро. Потом отправился бы домой, чтобы принять душ и молить Бога, чтобы по дороге не наткнуться на кого-нибудь из знакомых.

Но мне было всего шесть лет. Я не мог так все спланировать. Поэтому я сделал единственное, что мог сделать, единственная реакция, которая всегда выводила меня из затруднительного положения. Я начал реветь. Я надеялся, что миссис Каммингс придет, подхватит мою мокрую задницу и отнесет меня в безопасное место в ванную, не давая другим детям понять, что я обделался.

Мне всего было шесть. Шестилетние дети – идиоты.

Мой план провалился. Мои крики привлекли всех учеников, вместо того, чтобы привлечь только миссис Каммингс, и это, конечно же, чертовски помогло. Некоторые из мальчиков хихикали над моими слезами, только начиная познавать радость причинения боли другим, в то время как некоторые девочки просто смотрели на меня своими осуждающими маленькими глазками. Я завыл еще сильнее, и миссис Каммингс подбежала ко мне так быстро, как только могла ее большая задница, ее дряблые сиськи подпрыгивали над животом, когда она пришла мне на помощь. Но прежде чем она успела до меня дотянуться, милая Джоани Грабовски, единственная девочка, в которую я немного влюбился – точнее, это моя первая влюбленность – подошла ко мне, чтобы помочь встать. В этот момент я понял, что я ей тоже нравлюсь, но это должно было измениться. Ее нос сморщился, когда она взяла мою руку, ее хмурый взгляд стал глубже, а вместе с ним и веснушки.

- Фу, - сказала она.

Она огляделась по сторонам, пытаясь найти источник запаха. Я боялся вставать, не зная, что сделает моя какашка, если я пошевелюсь, но чувствовал, что, если я откажусь от ее помощи, это каким-то образом покажет, что я сделал. Поэтому я позволил Джоани помочь мне подняться на ноги, и в тот момент, когда я встал, я почувствовал, как маленькие липкие шарики выкатились из моих шорт, как дерьмо скользнуло по моим ногам, когда они скатились на песок детской площадки. Кое-кто из ребят начал смеяться. Другие закричали и отбежали на несколько футов, но тут же обернулись, чтобы посмотреть с безопасного подветренного расстояния. Джоани застыла на месте, слишком потрясенная, чтобы двигаться или говорить, все еще держа за руку мальчика, который с этого дня будет известен как ребенок, который обосрался.