Могильный червь (ЛП) - Каррэн Тим - Страница 39

Она наполнила их чашки притворным чаем из пластикового чайника. В ее сознании от чая шел пар. Это было хорошо, и детям очень понравилось. Она помогала им пить, пока чашки не опустели. Потом она показала им, как умеет танцевать вокруг стола и петь песню, которой ее научил Генри. Все это было очень весело.

Пока Дирдри все не испортила.

Червь поймала ее, когда та высунула язык в сторону Билли. Потом она сказала самое ужасное самым ужасным шепотом:

- Наказан! Ты будешь наказан! Вытащи свою начинку! Вытащи свою набивку из живота и жуй ее, жуй, жуй!

- Дирдри! - oчень сердито сказала Червь. - Что ты сказала?

- Ничего!

- Ты сказала!

- Нет! Это была Толстик! Толстик сказала это!

Но это было не так, потому что Толстик не могла говорить. Ленивая малышка была хорошей девочкой, потому что она просто сидела, склонив голову набок, и не произносила ни слова. О, она умела говорить, но Червь быстро положила этому конец, потому что Толстик говорила самые ужасные вещи, поэтому Червь зашила ей рот.

Вот откуда она знала, что это не Толстик.

Это была Дирдри.

Плохая Дирдри.

- Что ты сказала, Дирдри?

- Я не скажу тебе, потому что ты будешь делать со мной плохие вещи!

Червь пришла в ярость, сорвала Дирдри с места и швырнула на землю. Она била ее, царапала и кусала, дергала и дергала, и, о боже, ты только посмотри на это!

Голова Дирдри оторвалась и покатилась в угол.

Билли закричал.

- Довольно, - сказала ему Червь. - Мама может привести ее в порядок. Плохая девочка.

Голова Дирдри хихикнула в углу, а потом заговорила:

- Нам нужен новый друг, мама. Почему бы тебе не привести нам нового друга, чтобы поиграть с ним?

Червь подумала, что это хорошая идея, но только Генри знал, где взять кукол, и он сказал Червю, что она никогда не должна сама искать кукол.

- Есть только мы, Дирдри. Мы должны играть вместе.

- А Лиза?

- Нет, Генри это не понравится.

- Хватай ее! - cказала Дирдри. - Мы можем поиграть с Лизой в забавные игры.

Ну, если Генри не узнает, все будет в порядке. Толстику идея понравилась, и она хихикала, прикрыв зашитый рот. Билли стучал зубами от восторга.

- Пожалуйста, мама, Лиза такая прелестная... покажи нам, какая она прелестная...

Червь сказала, что подумает об этом. К счастью, она умела шить и вышивать. Она видела, как это делал Генри, и иногда он позволял ей помогать. Червь взяла иголку с ниткой и принялась пришивать голову Дирдри, напевая при этом. Она и раньше зашивала своих детей. Иногда она отрывала руки и ноги Билли и проделывала то же самое с Дирдри, затем меняла их местами, пришивая так, чтобы у Дирдри были ноги мальчика, а у Билли – руки девочки. Это было очень смешно.

Толстик любила эту игру больше всего.

Когда голова Дирдри была пришита на место, Червь вытерла грязь с ее рук о грязное платье.

Чаепитие было испорчено.

А может, и нет, но была еще Лиза.

Дирдри снова ухмыльнулась.

- Мне нравится Лиза! Приведи ее к нам, мама! Она такая милая! Я хочу, чтобы она была нашим особым другом, чтобы я могла любить ее... и кусать ее...

44

Тара.

Тара.

Гребаная пизда. Гребаная шлюха. Чертова сука. Она получала удовольствие от игры, и ей было все равно! Она должна была быть в ужасе и сломлена после убийства Спирса... почему же нет? Ну и что? Почему, черт возьми, она не сломалась?

Генри остановился, прислонившись к двери склепа, кольцо с ключами дрожало в его руке. Он должен был успокоиться. Спокойствие было так важно в жизни. Если ты не спокоен, ты совершаешь ошибки, а Элиза снова и снова говорила ему, что он не может ошибаться. Он смотрел на кладбище, находя утешение и теплое удовлетворение в окутанных тенями монументах и наклоненных надгробиях. Он слушал, как скрипят ветви деревьев высоко над головой, как листья бьются о мраморные лица.

И все же... эта Тара. Эта чертова Тара.

Я сдержу свое обещание. И тебе лучше сдержать свое.

Кем она себя возомнила, чтобы выдвигать требования? У него была ее сестра. Он держал карты в руках. У него была власть. Она была его марионеткой. Его пешкой. Его игрушкой. И все же, подобно жалкой стерве, которой она была, она слепо цеплялась за власть. Вместо того, чтобы сломаться и съежиться, она поднялась из своей скорлупы, пытаясь сбить его с толку своим мерзким женским доминированием. Разговаривая с ним в таком тоне. Как будто... как будто она была его матерью. Как будто он слушал, что она говорила, и повиновался, как хороший сын, хорошая собака, маленький хнычущий червяк.

В глубине души он слышал, как смеется его мать.

Скрипя зубами, он попробовал ключи на двери хранилища, царапая каждый из них по ржавому металлу. Он просмотрел семнадцать из них, прежде чем нашел один, который работал.

Я хочу, чтобы моя сестра вернулась живой и невредимой.

(да пошла ты, ведьма! я верну тебе маленькую пизду в мешке, слышишь? в гребаном мешке)

Я сдержу свое обещание. И тебе лучше сдержать свое.

(заткнись!)

Потому что если ты это сделаешь...

(ЗАТКНИСЬ!)

...да поможет тебе Бог.

Дверь распахнулась с неприятным стоном усталого металла, который прозвучал невероятно громко, когда эхо разнеслось по мраморному лесу. Дыхание подземелья было прохладным и землистым, пахло увядшими цветами, осенними листьями и глубоким, темным, подземным разложением. Он пересек каменный пол, думая о том, что именно сюда можно привести Тару. Затащи эту нахальную сучку сюда и запри дверь, повали ее на плиту.

- Нет, - отвечала бы она. - Пожалуйста... пожалуйста... не здесь, Генри.

Но Генри только холодно посмеялся бы над ее страхом, ее тревогой, ее ужасом в этой комнате мертвых. Он медленно приближался к ней, и она вздрагивала, а он хихикал со скрежещущим, скрипучим звуком, который эхом отдавался в склепе, как музыка некрополя.

Да, именно так он и поступит.

Теперь он видел все это в своем сознании с пугающей ясностью.

Взяв лом, он подошел к могиле Элизабет Сондерс, 1997-2012 годов жизни. Он погладил гладкую латунную лицевую панель, ощущая смутное электрическое возбуждение, почти эротическое. У него перехватило дыхание. Он просунул кончик лома под край доски и после некоторого напряжения вытащил его. Она с грохотом упала на пол.

- Да, Тара. Здесь. В этом месте. Засвидетельствовано мертвыми.

Она будет молить о пощаде, но пощады для пезд не было. Они просили об ЭТОМ и получали ЭТО. Наглая Тара Кумбс со своей распутной младшей сестрой. Тара начинала рыдать. Она отчаянно царапала железную дверь хранилища и это не принесет ей никакой пользы.

- Подойди сюда, Тара. На полу. Я хочу, чтобы ты легла на пол.

Но она съеживалась, когда крысы, растолстевшие на подстилке для гробов, царапались по углам, и ветер траура дул по кладбищу в измученных голосах потерянных душ.

- Пожалуйста, Генри... пожалуйста...

О да, потому что именно так они всегда поступали, когда дело доходило до этого, когда они знали, что выхода нет и они принадлежат тебе и только тебе, и в их прелестных маленьких головках забрезжило осознание того, что они принадлежат тебе. О да, именно так все и будет. Тара. Вершинная сука, хищная хватка, непристойная пизда, королева шлюх. Она будет драться, потому что так оно и было: им нравилось драться, им нравилось притворяться, что они ЭТОГО не хотят. Но они всегда ЭТОГО хотели. Каждая из них, и особенно такие СУЧКИ, как Тара Кумбс, которые думали, что они такие чертовски УМНЫЕ. Думали, что могут играть с ним, использовать его и заставлять делать то, чего он не хотел делать. Да. Он избил бы ее до бесчувствия и сорвал бы с нее одежду, позволил бы ей почувствовать холод могилы на своей обнаженной коже. Затем он прикоснется к ней... Теплый, манящий, с горячей кровью и тугими мускулами, с твердыми от холода и желания сосками. Потому что она этого хотела. Она хотела, чтобы он изнасиловал ее в пыли и хрустящих коричневых листьях, уложил на каменный пол среди увядших лепестков орхидей и белых роз и взял ее.