Один день Весны Броневой (СИ) - Прибылов Александр Геннадьевич - Страница 9

Последние слова потонули в нарастающем грохоте двигателей танковой колонны.

— Долго, — выдохнул Ёнч. Он стоял рядом с Весной и смотрел на первые выезжающие из леса машины. Вспаханная гусеницами песчаная отсыпка улицы расступалась под колесами, проскальзывала, словом, вела себя подобно воде. Оттого машины шли медленно, часто пробуксовывая, переваливаясь на оползающих ухабах. Из кабины следовавшей за штабным автобусом автомастерской временами доносился крепкий мат.

Вешка обернулась, уловив в голосе друга напряжение.

— Страшно, ага, — понял он ее взгляд. Смахнул со своего выдающегося носа каплю пота. Ухмыльнулся криво. — Если бомберы налетят, не отстреляемся. Деревню в щепки. Нас… — мокрые брови его болезненно выгнулись. От гнева хозяйки раздавленного забора старостиха его спасла (линком Бронева в это время скромно стояла за углом дома), но на умыться времени не осталось, и сейчас все, что не поместилось под шлем и очки, представляло из себя серо-черную маску исполосованную струйками пота. Лишь вокруг рта было чуть чище, на грязной бледной коже неестественно ярко выделялись розовые губы…

Ответить было нечего. Только… в девушке росла не надежда даже, уверенность: не прилетят.

— Если бы могли отбомбиться, не штурмовали бы истребителями…

Ёнч диковато глянул на нее. Оскалился в напряженной ухмылке. Промолчал, переключился на проползающую мимо колонну. На улицу выехали уже почти все, где-то в тени леса еще прятались заправщик и кухня.

— Странная ты… стала, — проговорил Ивков. Вздохнул. Сунул руки в карманы. — Хотя все мы странные стали… Ребята в экипаже… на взводе… Самого потряхивает. Х-хех, — он пнул траву, подняв облачко пыли…

— На взводе и смотри. По сторонам. Не только на небо… — Вешка отвернулась к улице. — Вовремя нас комбат из теплушек в машины вчера переселил.

— Тьфу на вас обоих. Предсказатели… Один ничего не объясняет, тебя, вообще, понять невозможно.

— Хватит жалиться, — оборвала его девушка. — Всё, комбат сигналит «поход»… На мосту осторожнее.

— Ага.

Вешка махнула своему заряжающему — Помник, недавно занесший с дедом тело Дивова в дом, залез на самоходку, уселся на кормовую нишу башни, свесил ноги внутрь и поглядывал на нее, ждал команды. Сейчас, увидев ее жесты, он проорал внутрь боевого отделения:

— Заводи!

Саушка вздрогнула, выбросила струю сизого дыма, который быстро заполнил двор прозрачными, неторопливыми в жарком безветрии клубами. В эти клубы и нырнула девушка, перебежав улицу за замыкавшей колонну обеспечения кухней…

Опять пыль и газолевая сажа в лицо. Только на этот раз лишь матерчатый козырек кепи защищает от солнца. А мгновенно раскалившаяся сталь обжигает пальцы.

— Радек, не зевай! И не дергай так! — собственный голос двоится, крошится помехами в наушниках.

Внизу Помник, спрятавшийся от солнца за броней, шипит от боли — ощутимо приложился плечом, когда самоходка, выскочив на взлобье посреди деревни, резко подвернула влево.

Кольнула случайная мысль: «Сало расплавится в этой печке!» А взор разом охватил открывшийся простор. «Красиво!»

Улица, одна из двух, плавно забирала к полудню, спускаясь к широкой, ярко-зеленой пойменной низине. В этой зелени серебрилась, сверкала река, через которую перекинулся длинный деревянный мост. А за ними горбился лесистыми холмами высокий правый берег, по которому протянулась пыльной лентой дорога к станции.

— Радек! На мост заезжаешь только по команде!

— Да, командир…

Обочь переправы, чуть накренившись в сточной канаве, застыл подбитый легкий танк. На его цилиндрической башне, обняв одной рукой направленный в зенит пулемет, устроился кто-то из экипажа. Вертел головой, глядя на заезжающие на деревянный настил грузовики. Вот тут, рядышком, самоходки и встали, дожидаясь окончания переправы автоколонны.

— В жалюзи попали, — Помник рассмотрел повреждения танка.

Вешка кивнула. Ее больше занимали две глубокие борозды на башне. Снаряды авиапушки только царапнули, но не пробили броню.

— Комбат пошел! — опять подал голос заряжающий.

— Стоим! — и на всякий случай повторила в ПУ: — Стоим…

И только, когда самоходки перед ней оказались на другом берегу, «сделала ручкой» ревниво-завистливому взгляду танкиста поврежденной «шестерки» и опять прижала ларингофон к шее:

— Давай, Радек. Не торопись. Аккуратно. Но и не мешкай, мост широкий.

— Сделаю, командир!

Под гусеницами гулко отозвалось дерево. А за холмом правого берега, там, где скрылись переправившиеся первыми танки, вдруг часто застучали пушки.

— Преимущество будет на той стороне, которая первой обнаружит противника… — губы сами шепчут строчку Устава. Сухо. Шершаво. Глаза режет от напряжения и пота — не задерживают ни брови, ни слипшиеся ресницы.

Впереди, в прорехах маскирующих ветвей, выбеленная солнцем грунтовка. Сразу за ней клин убранного поля ёжится рыжим остьём. Шагов через двести насыпь тракта. «Шоссе,» — вспоминает Вешка новое название капитальной дороги… За шоссе такое же рыжее пустое поле до самого леса. В котором они должны были сосредоточиться после похода.

Сейчас этот лес чужой. К нему тянутся и не дотягиваются ленты следов от двух гусеничных транспортеров. Машины сломанными коробками замерли на стерне. Но десант успел добежать до опушки.

— Хорошо горит, — каркает в ухо Мушков.

Из недоехавших до леса транспортеров только один скупо коптит. Но на насыпи тракта похожая на гроб машина полыхает вовсю — багровое дымное пламя плещется над отвалившимся бортом, стекает на гусеницы, с белыми вспышками пожирает обрезиненные катки. Рядом слепо задрала ствол разбитая противотанковая пушка. Вокруг нее лежит кучами тряпья расчет. Эти убегать не стали, успели отцепить орудие и развернуть его. И подбить одну «шестерку»… Или это сделал завалившийся в кювет транспортер с зениткой-автоматом…

— Помник, не отвлекайся. Горит и горит… — голос сухой, опять дерет горло. Вешка оглядывается на легкий танк, застывший шагах в сорока влево по грунтовке. Неподвижный, с закрытыми люками. А за ним, фоном, выгибается холм с пестрыми крышами станции. Там еще бухают взрывы, хлестко, со звоном бьют танковые пушки, трещат сухими ветками выстрелы винтовок, швейными машинками молотят пулеметы. Там бой.

А здесь пустота. Затаившаяся.

Справа зашуршали ветки кустов — девушка в миг облилась холодным потом. «Ну, Радек, я тебе!»

— Помник, будешь отвлекаться, я тебе ноги оторву… — негромко подал голос Земелов, подойдя вплотную к самоходке. — Командир.

— Почему покинул пост?! — яростью свело челюсти, и слова едва пробились сквозь зубы.

— Предупредить пришел. Комбат идет…

Мушков, глянув на нее, быстро развернулся в свой сектор наблюдения — вправо. А излишне самостоятельный мехвод опять зашуршал ветвями, возвращаясь на свое место.

Плещев шел не один. Настороженные уши различили приглушенный голос комбата. Потом кто-то шумно, ломясь через заросли, потопал вниз к реке. Вслед ему прозвучало короткое слово.

Вешка, стараясь не задевать ветки над головой, перевалилась через борт башни. В последний миг удержала тело, и стук подошв о крышку моторного отделения вышел совсем тихим.

— Сумку дай, — шепнула заряжающему. И уже перекинув ремень через голову, спрыгнула на землю за кормой машины.

— За что я тебя люблю, голуба, — командир батареи почти бесшумно поднялся по гусеничному следу. Носком ботинка ковырнул вдавленную в землю ветку, растопырившую свои цапучие пальцы. Аккуратно отодвинул в сторону. И поднял глаза. — Так это за способность к научению… Пошли, поговорим, пока твои орлы сторожат.

Они отошли шагов на тридцать вниз по склону, заслонились молодыми сосенками и ядрицей. Впереди, в просветах блеснула река. Плещев вытащил из командирской сумки тетрадь и сел на траву. Стукнул ладонью рядом с собой.