Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 14

Я и говорю:

- Не понимаю, при чем здесь ты. В жизни всякое случается, и, если они любили друг друга... ты должен был бы радоваться счастью своей матери.

- «Радоваться счастью своей матери», - повторяет Юлиан с издевательскими нотками в голосе. - Как можно радоваться чему-то столь неправильному? - спрашивает он. - Как можно воспринимать отцом безусого парня, едва-едва закончившего школу? - И ерничая:

- Нет, поначалу было даже забавно, а потом... стало не до смеха.

И тогда я интересуюсь:

- Так в чем проблема-то? Только в возрасте названного отца или в банальной ревности: кто-то другой посягнул на внимание и любовь твоей матери, и ты не смог с этим смириться? Я вижу ситуацию именно в этом свете.

Юлиан лупит ладонью по спинке скамейки, на которой мы сидим.

- Много ли ты понимаешь, - шипит он мне в лицо. - Сидишь тут вся такая правильная и строишь из себя психоаналитика. Нам с матерью никто не был нужен - мы прекрасно справлялись со всем сами, и этот мальчишка, что он мог ей дать?

- Любовь? - не могу удержаться от комментария, и парня аж передергивает.

- Любовь. Вы, женщины, делаетесь такими глупыми, когда речь заходит о чувствах, -произносит он со снисходительной полуулыбкой. - Именно поэтому я не позволяю себе любить: чувства делают нас слабыми и глупыми. Мы утрачиваем контроль над собственной жизнью... Позволяем взбалмошным сердечным порывам диктовать нам подчас невыгодные условия. Все это пустое, идиотское безумие...

- Значит, любовь безумна? - уточняю я.

И Юлиан хмыкает:

- Считаешь иначе?

- Считаю, твоя мама была счастлива в новом браке, именно поэтому ты так и бесишься. Не можешь простить ей этого счастья... Ты, наверное, полагал, ей достаточно тебя одного, чтобы быть довольной своей жизнью, а тут выяснилось, что это не так... Ты - эгоист, Юлиан. Как я и говорила! - И спрашиваю: - У тебя есть братья-сестры?

Парень похож на злобную фурию с перекошенным лицом - ага, правда она завсегда глаза колет - однако шипит через силу:

- Братец, тот самый, из-за которого им пришлось расписаться.

Вот ведь упрямый шельмец! Я знаю историю его семьи и потому могу судить непредвзято.

- И в каких вы с ним отношениях?

- А ты как думаешь?

- Думаю, ты был очень плохим братом.

Усмешка кривит губы моего собеседника:

- Правильно мыслишь, безумная оккупантша. Мне не за что было его любить... Поэтому извини.

- Извиняться тебе, верно, стоит перед собственным братом, - парирую я. И спрашиваю: -Вы с ним общаетесь?

И Юлиан, словно это оправдывает все, произносит:

- Он разводит бабочек. Думаешь, я могу общаться с таким фриком?

Качаю головой, пораженная его сердечной слепотой и закоснелостью в собственном чувстве обиды, не имеющей под собой реального основания.

- Тебе следует повзрослеть, - говорю парню на полном серьезе. - Ты похож на маленького мальчика, застрявшего в своем прошлом. Просто прости уже свою мать... прости и пойми.

- Она умерла, - говорит Юлиан. - Пять лет назад. - И добавляет: - Этот ублюдок, мой новый папаша, все-таки довел ее...

- Что с ней случилось?

- Случился рак головного мозга.

- И ты винишь в этом отчима?

Да, черт возьми, я виню в этом его.

- Но почему?

- Потому что... потому что... я так хочу.

Он снова вскакивает со скамьи и делает несколько быстрых шагов в сторону дома, потом останавливается... оборачивается, словно хочет что-то сказать, - и в этот момент звонит его телефон.

- Слушаю, - рыкает он в трубку, и я слежу, как глубоко опадает и поднимется его грудь под тонкой футболкой, как он дергает головой, не в силах справиться с собственными эмоциями, которые, как он сам говорит, для него хуже любой заразы.

Мне неожиданно становиться очень жаль этого маленького мальчика, заключенного в тело взрослого мужчины. Годы напролет пестовать в себе горькую обиду, не имеющую под собой никаких оснований... Не позволять себе быть счастливым, даже не понимать, чего лишаешься просто потому, что... ты так хочешь.

На самом деле не хочет, просто теперь уже не может перебороть собственные упрямство и привычку.

И тут он сообщает:

- Я нашел тебе квартиру.

Слова Юлиана вырывают меня из задумчивости, и я не сразу понимаю, о чем он, собственно, говорит.

- Что ты мне нашел? Извини, я задумалась.

- Квартиру, - повторяет он с радостным блеском в глазах, мгновенно расцветившим его лицо. - Я нашел тебе квартиру.

- Но... как? - лепечу, полностью ошарашенная.

Юлиан рад пояснить.

- На днях я попросил своего друга сказать, если он услышит о чем-нибудь подходящем, и вот, он позвонил сказать, что кое-что появилось.

Подобное вовсе не входило в наши планы. Что же делать?

- Но у меня нет денег на залог, - пытаюсь выкрутиться я, и Юлиан улыбается.

- У меня есть небольшое сбережение - сделаю тебе заем на первое время. Потом все вернешь!

У меня падает сердце: вот ведь услужливый какой... И пытаюсь улыбнуться:

- Это просто чудесная новость. Я очень рада!

- А уж я-то как рад, - отзывается Юлиан с улыбкой в пол лица.

Уезжать Катастрофе явно не хотелось: увидел это по ее вытянувшемуся лицу, когда сообщил о наличии свободной квартиры. Ну еще бы, она неплохо устроилась, как ни крути... Понатащила кучу животных, младенца, заставила меня работать нянькой, да еще считает, что у нее есть право судить меня. Как бы не так...

Моя жизнь - это моя жизнь, и я делаю с ней, что захочу.

И я хочу, чтобы она убралась и оставила меня в покое...

Только ради этого я и пошел на этот шаг: звонок Адриану, будь он трижды неладен. Набрал его еще прошлым вечером, понимая, что больше просто не к кому обратиться... Если бы только эта безумная Катастрофа знала, чего мне стоил этот звонок! Мы не общались несколько месяцев, с того самого момента, как отчим высказался о своем отношении к моему маленькому розыгрышу в отношении Алекса. Подумаешь, святоша, я ведь всего лишь хотел сделать брату подарок, а получил от ворот поворот... Благими намерениями, как известно.

Итак, от ответил на третьем гудке, когда я уже собирался нажать отбой.

- Юлиан. - Голос не то удивленный, не то просто констатирующий сам факт моего звонка. Я так и не понял, если честно.

- Да, это я. - Едва удается выдавить эти простые слова - от них даже во рту кисло. Мерзкое чувство!

- Рад тебя слышать. Как поживаешь?

Как будто бы ему на самом деле это интересно... Хочется так и озвучить, мол, не строй из себя доброго папочку - просто дай денег и все. Но я, конечно же, себя сдерживаю... Увы, я не в том положении, чтобы быть честным.

- Нормально, - цежу сквозь стиснутые зубы. Надеюсь, он не расслышит этого сквозь телефонную трубку...

А Адриан спрашивает:

- Когда собираешься вернуться домой?

Никогда!!!

- Не знаю. Это сложный вопрос.

Повисает вязкая, мучительно тошнотворная тишина.

Черт, надо это прекращать, в конце концов, и я прекращаю такими словами:

- Мне нужны деньги.

Адриан еще какое-то время молчит, секунду или две - мне кажется, целую вечность - а потом интересуется:

- Сколько?

- Три тысячи. Нужно помочь одному человеку... - Понимаю, что зря это добавил: Адриан все равно не поверит, что я прошу денег для друга. Да и вообще не стоило... Дурость какая-то. Давай, отказывай, мысленно неистовствую я, и, наконец, слышу ответ.

- Деньги я переведу тебе на банковскую карту, но... - Черт, так и знал, что будет пресловутое «но»! - Но ты должен приехать домой... Может быть, не сейчас - позже, но возвращайся. У меня есть к тебе одно предложение... Я хотел бы его обсудить.

Ага, сейчас, держи карман шире...

- Ничего не могу обещать.

- И все-таки подумай об этом.

О, непременно! Бубню едва внятное «спасибо» и спешу отключиться. Тело аж онемело от внутреннего дискомфорта, даже дышать тяжело... И все из-за этой оккупантши: соврал ей о наличии денег, и вот, пришлось выкручиваться, как мог.