Девушка-катастрофа или двенадцать баллов по шкале Рихтера (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 10

Писклявый комок продолжает подавать голос.

- Ну чего тебе опять надо? - спрашиваю я, хватаясь за голову. - Я и так скормил тебе целую бутылочку этой молочной бурды, которую твоя мамаша сцеживает из своего вымени. Уймись уже, черт в... - замолкаю, смутившись под детским взглядом. Таким внимательным и открытым... - Блин, ну чего ты ревешь? Хватит уже. - Луплю кулаком по дивану, и девчонка заходится в еще более отчаянном плаче. - Зажимаю уши ладонями, в три больших шага пересекая пространство квартиры, и рывком распахиваю входную дверь.

- Уйми уже своего младенца! - кричу спокойно сидящей на лестнице горе-мамаше. -Почему она снова орет?

- Это ты орешь, - парирует она с невозмутимостью сфинкса, - а Ангелике пора менять памперс. Можешь заняться этим, раз уж нам с Лэсси нельзя входить в квартиру.

Ребенок кричит все громче, а старуха Трёстер, верно, подслушивает за дверью.

- Иди уже в дом, - цежу сквозь стиснутые зубы.

- А собака? - спрашивает она.

- И чертова собака пусть тоже заходит.

- Спасибо. - Девица подхватывается на ноги, порывается в мою сторону и на секунду, но я ощущаю ее губы на своей щеке. Горячие, скользнувшие чирком губы своей безумной оккупантши... Даже прошлый, насильно вырванный поцелуй в губы не был таким... приятным. Боже, это полная лажа, пора сматывать удочки из этого сумасшедшего дома!

Что я и делаю тремя минутами позже, подхватив свои вещи и захлопывая за собой дверь.

Коллега по джаз-бэнду весь вечер подкалывает меня насчет унылого вида и черных кругов под глазами, интересуется, как зовут ту красотку, что довела меня до подобного состояния, и я едва сдерживаюсь, чтобы не заехать ему по физиономии.

Знал бы он, что творится сейчас в моей квартире - и вовсе живот бы себе надорвал от хохота. А мне как-то не весело...

Сначала сумасшедшая оккупантша с ребенком, а теперь еще и собака.

Кого она притащит завтра?

Африканского крокодила или гремучую кобру?

Я бы уже ничему не удивился.

Впрочем, неделю я как-нибудь перетерплю, а потом пусть берет свои деньги и уматывает на все четыре стороны.

- Эй, хочешь завалимся к Виктории и продолжим веселье? - спрашивает меня приятель, укладывая саксофон в защитный чехол. - Она обещала крутую вечеринку.

И я машу головой:

- Не, я пас. Пойду домой и завалюсь спать!

- Спать?! - поигрывает бровями приятель. - Не похоже, чтобы ты особо высыпался в последнее время. - И с блеском в глазах: - Колись, кто поджидает тебя в теплой постельке?

- Твоя мамочка. - Отпихиваю его рукой и ухожу прежде, чем он успевает продолжить свои неприятные для меня расспросы.

Свет в окне не горит: значит все спят, и я крадусь по собственной квартире, словно вор-домушник, замысливший недоброе... Только бы не наступить на мерзкого пса и не разбудить писклю-террористку. И вот, когда, казалось бы, полоса препятствий пройдена на отлично, и я валюсь на постель со вздохом облегчения - чья-то волосатая морда тычется мне прямо в лицо. Я вскакиваю с невольным вскриком и зажигаю ночник: патлатый монстрище лежит на другой половине кровати и глядит на меня вроде как с вопросом: «А ты чего это скачешь, словно кузнечик? Давай поцелуемся». Вот же ж...

- Убирайся с моей постели, грязная псина, - гоню я наглого ретривера с постели, и тот нехотя, но спрыгивает на пол. - Пошел вон из моей комнаты! - Выталкиваю его из комнаты и захлопываю дверь.

В собственном доме покоя нет! Блох, наверное, напустил, мама не горюй. Укладываюсь на самом краю и с облегчением выдыхаю... Глаза закрываются, перед ними начинают проноситься яркие картины чего-то донельзя приятного - и тут я слышу это: противное поскребывание в дверь моей спальни. Поскребывание с другой стороны, с той самой, за которой я оставил блохастое животное.

Пытаюсь абстрагироваться от монотонного, режущего слух звука, однако выходит не очень... Приходится накрыть голову подушкой. Теперь слишком душно, да и не очень-то помогает, если честно.

В этот момент дверь тихонько приоткрывается, и оккупантша произносит:

- Пусти уже Лэсси спать в твоей комнате - она так привыкла, понимаешь.

- Она хочет не просто спать в моей комнате, - отвечаю безумной катастрофе по имени Эмили, - она хочет спать в моей постели.

И слышу, как та фыркает:

- Поверь, от нее заразы меньше, чем от твоих вчерашних красоток. Просто не будь букой! Иначе ни один из нас так и не выспится.

- Я тебя убью, Эмили Веллер! - произношу зловещим полушепотом, запуская в наглую девицу грязным носком.

Она негромко охает - просто от неожиданности, должно быть - и отзывается с наигранным ужасом:

- Чему вас только мама учила, бессовестный вы человечище: швыряться в даму грязными трусами - верх неприличия.

И я насмешничаю:

- Мечтаешь увидеть мои трусы? Для той, что видела меня без них - это весьма странное желание.

Она проглатывает это молча, только запускает в меня моим же грязным носком, а потом елейным голосом произносит:

- Спокойной вам и сладкой ночи, голубки.

Словно повинуясь ее неслышной команде, патлатая бестия, уже залегшая на своем привычном месте - другой половине моей кровати, вытягивает морду и тычется ей в мое плечо.

Это уже ни в какие ворота не лезет - кажется, этой ночью мне тоже не удастся нормально выспаться.

Следующим утром я прокрадываюсь в спальню нашего объекта и делаю несколько фотографий: он как раз лежит лицом к камере, распластавшись, подобно морской звезде, и его новая подружка - ретривер Лэсси - упокоила морду на его животе, с нежностью глядя в лицо спящего парня. Похоже, даже несчастное животное пало жертвой его внешнего обаяния... Или дело в животных феромонах: все-таки Юлиан та еще скотина - уверена, Лэсси на порядок лучше его самого.

Фотографию я отправляю на общий чат в Ватсапе и получаю серию хихикающих смайликов, а Алекс к тому же присовокупляет: «мы в тебя верим, укротительница тигров». Его слова греют душу, хотя в целом «укротительницей тигров» я себя не считаю: Юлиан, конечно, то еще животное, но он хотя бы никого не обманывает. Он такой, какой есть, без обманчивой патины святости, мнимой идеальности. А я слишком хорошо знаю, какой может быть фальшивая праведность, чтобы осуждать его за эту пусть и грубую, но правду.

От него я хотя бы знаю, чего ждать - совсем не так было с Карлом...

С ним мы сошлись в одиннадцатом классе: «сладкая парочка», так нас тогда называли. Весь из себя идеальный плохиш-Карл и пай-девочка Эмили, которым завидовала вся школа. Я и сама едва могла поверить своему счастью: меня словно забросило в сентиментальную молодежную мелодраму, в которой по законам жанра серенькой героине достается самый яркий парень города.

А городок у нас был маленький - тысяч десять жителей, едва ли больше - и когда Карл сделал мне предложение, об этом разве что ленивый не говорил.

Брак сразу после школы?

Одни называли это романтикой, другие - полным безумием.

Но, как бы там ни было, свадьба состоялась той же осенью - я как раз поступила на медицинский - и начались наши учебно-семейные будни. Я была так горда званием замужней дамы, что не замечала главного: Карл слишком редко бывал дома («дорогая, сама понимаешь, учеба и еще раз учеба»), слишком много выпивал («выпивка помогает расслабиться. Учеба выматывает») и слишком много использовал парфюм («от настоящего мужчины должно приятно пахнуть, милая Эмили»). С последним пунктом я была полностью согласна, но потом правда открылась сама собой: у Карла была другая и, похоже, далеко не первая в череде прочих.

Скандал с выяснением отношений закончился битьем посуды, моими безудержными слезами и... неожиданным обмороком, и послужившим первым симптомом моей, увы, свершившейся беременности.

- Я люблю тебя, глупая, - увещевал меня Карл. - Очень люблю. Иначе разве женился бы на тебе? Да никогда. Только ребенок нам пока не нужен, сама понимаешь, рано. Нам бы доучиться да для себя малость пожить, а там и ребеночка можно завести.