Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 61

Что же я, глупая, наделала? Я ведь с самого начала знала, что с нечистью бесполезно заключать какие-то договоры. Все равно найдет способ обойти. И на что же я рассчитывала? На поддержку Василисы? Но она и сама искала у нас защиты. А Лева хоть и встал в боевую стойку, расправив плечи, но щитов не создавал и духов призвать, кажется, не мог. Только спрятал в рукаве верную свирель.

— Ох, угодила ты мне, Марья-царевна! — плотоядно улыбнулся Константин Щаславович. — Так и я свое обещание сдержу.

В этот момент мне стало так страшно, как не было и на краю мира возле заветного дуба. В тот раз все произошло слишком быстро, и я даже не успела зафиксировать миг, когда реальность превратилась в кошмар без пробуждения. Сейчас Бессмертный приближался медленно и тяжело, словно приноравливаясь к своему новому могуществу, которое ему очень хотелось на ком-нибудь опробовать. Похоже, мы с бабушкой неправильно истолковали предсказание Гамаюна.

Мы с Василисой мертвой хваткой вцепились в Леву. Но Константин Щаславович с легкостью преодолел сопротивление наших слабых рук, подвешивая моего бедного возлюбленного вниз головой над парапетом обширного балкона.

— Я, помнится, обещал его отпустить? — уточнил Бессмертный отодвигая пленника далеко за край и давая ему возможность оценить высоту башни и остроту камней, обломков механизмов и битого стекла, устилающих подножие. — Так я и сделаю.

Он снял заклятье, и Лева под наш с Василисой вопль полетел вниз. Я попыталась обратиться, чтобы любой ценой задержать падение. Но только наткнулась на невидимую стену и отлетела вглубь покоев, с ужасом понимая, что заключена в одном из аквариумов.

— Какая жалость, я забыл, что самонадеянный мальчишка в отличие от его отца не умеет летать, — прокомментировал свое деяние Бессмертный. — И от немертвых ему будет сложно отбиться. Хотя после золотого яблока он даже не сможет умереть, пока его по косточкам не растащат!

Я непроизвольно подалась вперед, натыкаясь на магическую преграду, но продолжая биться о нее, как обезумевшая от страха птица о стекло.

— Ну что ты дергаешься? — недовольно повернулся ко мне Константин Щаславович, которому после расправы над Левой заметно полегчало, как будто он сумел с помощью безвинно пролитой крови пленника загрузить свою адскую силищу в какой-то аккумулятор. — О тебе, Марья-царевна, у нас речи не шло. Я лишь обещал вернуть тебя в Явь. Но пока не решил, в каком виде: человеческом или птичьем.

Он прошелся, походя пнув простертую на полу Василису, которая, кажется, тоже хотела помочь Леве, и теперь откашливала кровь, отводя от шеи ненавистные лески.

— Возможно, если ты, Марьюшка, окажешься сговорчивей да разумней одной слишком строптивой русалки, я не стану держать тебя в клетке, подарю кольцо и даже позволю увидеть родителей. А пока посиди и подумай. Может, заодно вспомнишь, куда твои предки дели мою иглу.

Не знаю, сколько времени провела я в мучительном оцепенении, продолжая себя казнить на безжалостном суде памяти. Я оглохла и ослепла, слезы выжег и иссушил трепавший нутро жестокий озноб, а сведенные судорогой грудные мышцы не могли раскрыться не то что для горестного причитания, даже для нормального вдоха. К чему дышать, когда грудь Ивана навсегда поникла, перерубленная черным мечом, когда пронзенные ржавой арматурой и стеклами легкие Левы терзают порождения Нави? Да и о чем причитать? Горестно голосить и хрестаться о том, что померкли на небе две ясные звездочки, укатились скатные жемчужины, злой ураган сорвал наливные ягоды? Вопрошать о своей бесприютной судьбе, не оставившей берега, куда пристать? Или пенять безвинно загубленным на то, что вздумали меня оставить?

Я первая подвела их, не смогла защитить. Не распознала ловушек на пути, не услышала предостережений, которые дважды до нас пыталась донести Василиса. Бесконечно прокручивая детали нашего маршрута, я каждый раз убеждалась, что Константин Щаславович в этой игре изначально обыгрывал нас на несколько ходов. И все равно продолжала чувствовать себя виноватой. А картина изрубленного тела Ивана в моих мыслях сменялась другой, еще более жуткой. Поскольку я не могла видеть, что творится у подножия башни, услужливое воображение рисовало сцены, от которых пришли бы в ужас Гигер[25] и Босх[26].

А может быть, Лева все еще жив и нуждается в моей помощи? В тот момент, когда Константин Щаславович его «отпустил», мне показалось, будто я слышу звуки свирели. Но даже если ему невероятным чудом удалось призвать духов, сколько он сможет продержаться на пустоши против немертвых?

Неужели никак нельзя выбраться из этой клетки, кроме того способа, который предлагает Константин Щаславович?

Если бы это помогло спасти Ивана и Леву, я бы переступила через гордость, стыд и элементарную брезгливость. Но я, увы, видела пример Василисы. С нежитью договоры бесполезны. Да и сама мысль о близости с монстром вызывала у меня панический страх и отторжение. Лучше уж просидеть всю оставшуюся жизнь пойманной птицей в клетке. Может быть, так хоть в Правь удастся вернуться.

Только бы Константин Щаславович не надумал взять меня против воли. Василису защищала исцельница, а обладала ли такой же силой рубаха деда Овтая, я не ведала. И зачем только Лева деликатничал? Почему я не проявила настойчивость? Да и кто сказал, что мне не уготована судьба сотен моих сородичей, которых, по словам бабушки, властитель Нави уничтожил или замучил в поисках иглы? Показав меня в качестве экзотической диковинки именитым гостям, он тоже может, возжелав, к примеру, еще золотых яблок, прибегнуть к пыткам или шантажу. Если под угрозой окажется жизнь родителей или Петьки, что я смогу противопоставить?

Пока Бессмертный на меня внимания не обращал: готовился к очередной трапезе, пышности которой позавидовали бы Фальстаф[27] и Гаргантюа[28]. На этот раз он заказал блюда французской кухни и теперь со знанием дела выковыривал из панцирей виноградных улиток, закусывал фуа-гра, смаковал лягушачьи лапки. Поскольку меня от запаха съестного воротило, я подумала о том, что Константин Щаславович, словно издеваясь надо мной и Василисой, выбрал блюда, приготовление которых доставляло животным особые мучения. Бедных улиток перед тем, как сварить, пускали ползать по соли, гусей насильно кормили, пока их печень не раздувалась от жира. Впрочем, бройлерные цыплята на птицефабриках тоже проживали свою короткую жизнь в грязи, скученности и темноте.

Возможно, похожая участь ожидала и меня, но пока я даже радовалась, насколько это слово было в моей ситуации уместно, что меня хотя бы не трогают, и искренне сочувствовала Василисе, которой приходилось прислуживать за столом.

— Ну что ты опять слезы льешь? — откупорив бутылку шампанского, раздраженно проговорил Константин Щаславович. — От твоей постной физиономии того и гляди вино прокиснет! Ты считаешь, я должен был выполнить уговор и отпустить на все четыре стороны мальчишку-шамана? Да после того, как его папаша вместе с твоим отцом инспирировали на моем полигоне прокурорскую проверку, я бы и сам его по косточкам разметал и сожрал. Но я свое слово держу. А по поводу другого мальчишки и его сестры, ты сама виновата, — продолжал он, переходя к ведерку сваренных со специями мидий и тигровым креветкам. — Трудно было в их доме иголку найти?

— Я искала, — подняв опухшие от слез глаза, всхлипнула Василиса. — Той, которую ты мне описал, там не было!

— Ну да, конечно, так я и поверил! — картинно закатил глаза Константин Щаславович. — Не смогла отличить среди прочих черную иглу с резным ушком и черепом. Да ты, небось, один разок глянула для вида, а потом вместо того, чтобы везде все внимательно посмотреть, со своим сосунком лизалась и рубище ткала.