Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей - Страница 22

- Пожалуй вы правы… Я поручу нашему... гм... поручу уточнить эти предположения. Но уверен – вы правы. Как бы ни было печально это сознавать… Но это хорошо, что вы, Герман Густавович, заговорили о казне. Надеюсь, наши запасы выдержат небольшую войну?

- Без малого месяц назад, Владимир Александрович, когда мне последний раз доставляли сведения от Рейтерна…

- Я так понимаю, это вы намекнуть желаете, что, дескать, от дел вас отставили, и покровители предали. Только полноте вам обижаться-то, граф, - дернул бровью князь. – Вам ли не знать, каково оно бывает у нас. Ныне мнимые друзья за вашей спиной с недругами сговорились, а завтра может статься, что враги куда как симпатичнее союзников. Теперь вот Бисмарк что-то в Европе затевает, и о князе Горчакове вспомнили. А сколько? Года уже три как? С Версальской коронации, верно. Болтали, будто бы звезда нашего канцлера закатилась, и пора бы уже старику на покой…

Тут третий сын покойного императора Александра улыбнулся. Тонкой такой улыбочкой. Коварной. Той самой, с которой начинаются все его знаменитые интриги и тайные операции.

- Так и с вами, Герман Густавович. Доносят, что в обществе теперь и не говорят более о прежде всесильном графе Воробье. Полагают, что раз уж сама императрица изволила своему верному рыцарю отставку дать, так Александру немец и сибирский выскочка и подавно не нужен. Только, думается мне, рано они вас, ваше высокопревосходительство, в опалу отправили. Потому как теперь и, быть может, без меры оптимистичный Саша явственно видит, что править и управлять – суть разное. И что в Отчизне нашей желающих первого чрезмерно, а способных на второе – ничтожно мало…

- А вы…

- А я вас, конечно же, стану рекомендовать. Иначе, зачем бы мы сейчас вели эти разговоры? Так как поживала казна империи без малого месяц назад?

На прямой вопрос любого из великих князей и обласканным фаворитам положено отвечать незамедлительно, а уж лицам, чей социальный статус, мягко говоря, временно не определен, и подавно. Так что я, подталкивая Владимира к интересующей меня более других теме, серьезно нарывался. За какой бы талант меня в кабинете на Дворцовой набережной не принимали, ссориться с третьим сыном почившего Александра смертельно опасная забава.

- Прошлый, одна тысяча восемьсот семьдесят четвертый год, Слава Богу, закрыли с небольшим профицитом в сорок миллионов рублей, Ваше императорское высочество, - бодро отрапортовал я. – В году нынешнем, рескриптом государя, излишки уже инвестированы частью в выкуп железнодорожных линий, частью в наиболее доходные производства.

- Да-да, - снова улыбнулся князь. Просто улыбнулся. Искренне, без интриганской многозначительности. – Я слышал. Кажется, именно возглавляемая вами комиссия вынесла вердикт, что, дескать, доходы от принадлежащих державе заводов и железных дорог вскорости могут превысить поступления в казну от прочих сборов. Однако хотелось бы знать иное, Герман Густавович. Скажите, возможно ли существенно увеличить бюджет Милютинского ведомства? Расходы на получение важной информации тоже грозят вырасти, но, для СИБ денег просить не стану. А вот ускорить поступление в войска новейших видов оружия было бы весьма полезно.

- Так, а причем тут дополнительные средства, Владимир Александрович? – деланно удивился я. – И тех, что каждый год выделяются щедрой рукой, более чем довольно. Как любит говаривать адмирал…

- Знаю я, как любит говаривать наш Николай Карлович, - поморщился князь.

Адмирал Краббе, глава Морского ведомства, слыл большим любителем крепкого словца. В высшем свете вообще не слишком стеснялись вворачивать при случае цветистые обороты из богатейшего словаря старого доброго русского мата. Даже великие князья, вроде дядьев Владимира, Константина и Николая Николаевичей, «грешили» этим делом. Но уж конечно не выписывали в заветную тетрадку особенно понравившиеся обороты и не коллекционировали порнографические картины, фотографии и гравюры, как делал это Николай Карлович.

При всем при этом, не смотря на несколько… скажем так: спорное увлечение и острый язык, Краббе был весьма разумный и дальновидный чиновник. Каким он был моряком, судить не возьмусь. За все годы, что прожил в Петербурге, что-то не припоминаю случая когда бы морской министр куда-либо от двора отлучался. И, тем не менее, говорили, будто бы во флоте его любили, а он, несомненно, любил флот. Найти пути, выбрать подходящие слова и донести их в нужные уши, не смотря на вопиющее безденежье, выстроить несколько верфей, полдюжины заводов, учредить два новых – Тихоокеанский и Северный – флота, основать кучу морских баз, включая Владивосток и Алексеевск, это, как специалист вам скажу – дорогого стоит.

Это я к тому, что князь Владимир легко мог себе представить, что именно любит говаривать адмирал Краббе. Только в этот раз молодой человек все-таки несколько ошибался.

- Тем не менее, осмелюсь процитировать уважаемого министра, - под недовольное сопение князя, продолжил я. – Однажды Николай Карлович изволил, весьма метко, на мой взгляд, выразиться, что, дескать, если, простите великодушно, бордель не приносит доходу, так надобно не кровати в номерах переставлять, а девок сменить!

-Ха-ха, - Владимир, похоже, искренне обрадовался относительной пристойностью цитаты. – Действительно метко. И я прежде этакого не слышал. Про русака-то даже в нескольких пересказах доводилось, а этакого вот еще нет…

Весьма, кстати, примечательная история. Рассказывают, будто бы Краббе как-то прослышал, что князь Мещерский за глаза его назвал «немчурой». И так это радетеля русского флота задело, что он воскликнул: «Помилуйте! Ну какой же немец? Отец мой был чистокровный финн, мать молдаванка. Сам же я родился в Тифлисе, в армянской его части, но крещен в православие! Стало быть, я самый что ни на есть природный русак!»

- Однако же, давайте вернемся к нашему Дмитрию Алексеевичу. От флота к армии, так сказать. Должна ли приведенная цитата означать, что вы, Герман Густавович, обладаете доказательствами… нечистоплотности неких офицеров, связанных по долгу службы с армейскими закупками?

Ну вот зачем он это спросил? Ведь ведает же прекрасно, что да - есть у меня толстый пакет документов, добытый прокурорскими следователями в доме Овсянникова. Князь Владимир Александрович, вообще весьма информированный молодой человек. Положение, знаете ли, обзывает. Так что и о купеческом компромате знает, и о том, что я знаю, что он знает… А ты сиди теперь, разглядывай картину, на которой изображено, как казаки для меня изумруды добывают, и пытайся догадаться – о чем в действительности спрашивает глава СИБ. О том, есть ли у меня намерение таки дать компромату ход и, устроив грандиозный скандал, испортить Милютину жизнь? Или о том, что я, в обмен на его, Владимирово, покровительство должен передать бумаги в СИБ? Или это простейшая проверка на честность? Ну так опытного бюрократа на такой, детской, подлянке не подловишь!

- Отнюдь, - отказался, наконец, я. – Не имею ничего такого, что заслуживало бы вашего, ваше императорское высочество, внимания.

- Ну-ну, - строго выговорил князь, не удержался и улыбнулся. – К чему этот официоз. Так что именно должно означать предложение… гм… сменить «девок» в Военном министерстве? Не самое подходящее, на мой взгляд, время для серьезных реформ в армейском «борделе».

- Нет-нет, - взмахнул я ладонью. – Ничего такого и не требуется. Следует всего лишь навести порядок с аукционными закупками для войсковых нужд. Укоротить контракты, и разрешить продление контрактов ежели поставщик…

- Отлично, - поспешил остановить мою речь Владимир. – Не удивлюсь, если окажется, что эти соображения у вас, Герман Густавович, имеются и должным образом оформленные в прожект. Нет? Ну вот и займитесь этим, пока мы…

Молодой человек замолчал, метнув взгляд в сторону плохо притворенных дверей в другую комнату, давая мне понять, что едва не проговорился. Не выдал нечто такое, чего мне знать не положено. Но потом, после минутных раздумий, и тщательного изучения свойств моей переносицы, Владимир, чуть подавшись ко мне и заметно снизив громкость голоса, все-таки продолжил: