Война и мир в отдельно взятой школе - Быков Дмитрий - Страница 4

– А это еще зачем? – возмутилась она. – Кому это я должна давать наш точный адрес?

– Оля Мамонова и Катя Мамонова, – машинально ответил Петя. – Ну, ты их не знаешь, ладно… – и заговорил в телефон: – Тогда я лучше выйду сам. На улицу. На угол Полянки. Ага.

Он нажал отбой.

– Извини, – обратился он к Ане. – В третий раз извини! – и неловко захихикал. – Мне надо срочно линять. Они уже тут.

– Звучит угрожающе! «Они уже тут!» Кто «они»? – усмехнулась Леля Абрикосова.

– Сестрички Мамоновы, – объяснил Петя. – Мои двоюродные.

– Красивые? – тут же встрял Толя Абрикосов.

– Очень миленькие, но совсем старенькие, – вмешался Федя Дорохов. – Я их с Петькой видел. Им уже по двадцать два точно. А то и больше. Петька, что случилось?

– Пока не говорят, – сказал Петя, двигаясь к выходу. – Но как-то волнуются.

– Ну, счастливо! – раздраженно бросила Аня ему вслед и, выждав недолго, обратилась к Феде: – Ты-то хоть расскажи, в чем дело?

– Хэ зэ, – махнул рукой Федя. – Какие-то семейные скандалы, откуда мне знать… Ну, где твой тост?

– Итак, мои дорогие, в третий раз, – слегка обиженно сказала Аня. – Друзья! Ребята! Эй! Все сюда! Давайте за нашу школу, за наш класс, за нас! Ура!

Все потянулись чокаться.

– Через два месяца мы снова все встретимся! Ура! До дна!

– Не все, – качнул головой Лубоцкий.

– Это еще что?

– Уезжаю, – объяснил он. – Переезжаю, в смысле. И не я один. Вот Федька тоже. И Лиза. И Безнос. И они тоже, – он показал на Батайцевых.

– Вы что? Так это же… Это же нашего класса больше не будет? – изумилась Леля Абрикосова. – Вы что, совсем уже? Зачем?

– Не зачем, а почему, – сказал Лубоцкий. – Потому что мы все живем в Калачёвском квартале. А Калачёвский квартал сносят. Буквально совсем скоро. Потому что на этом месте будет, – и тут он закашлялся, – будет что-то большое-пребольшое.

– Фигасе, – выдохнула Полина.

– Фигасе, – повторили Леля и ее брат Толя.

Толя добавил:

– А чего сносить? Нормальные дома, я так считаю!

Калачёвский квартал – это были три небольших четырехэтажных дома между Большим, Малым и Средним Трофимовскими переулками. Когда-то, в самом начале прошлого века, эти дома построил фабрикант Калачёв для служащих, которые управляли его московскими фабриками.

– Мы все тоже так считаем, – покивал Лубоцкий. – Но кто-то считает по-другому.

Он пристально посмотрел на Аню.

– А я тут при чем? – Она даже покраснела. – Это сейчас идет по всей Москве. Всем дадут новые прекрасные квартиры.

– За МКАДом? – спросил Толя Абрикосов. – Блин. Совсем краев не видят!

– Почему обязательно за МКАДом? – пожала плечами Аня. – Глупости.

– Нашего класса не будет, – гнул свое Лубоцкий. – Вот всей этой нашей компании. Это только так кажется, типа «все равно будем общаться». Не будем. Я узнавал, в Калачёвском квартале живут, представь себе, тридцать шесть наших ребят, если по всей школе. И пятеро учителей. Выходит, нашей «двенашки» тоже не будет.

– Как это не будет? – не поняла Полина. – Тоже снесут? Ни фига себе!

– Да, ходят такие разговоры, что и школу снесут. Она же совсем рядом. А если и не снесут, то все равно ее не будет – в переносном смысле, – объяснил ей Абрикосов. – Вроде та, да не та. Поняла? Вот как если у тебя нос оторвать, – и он потянулся к ней скрюченными пальцами. – Ты будешь ты? Вроде ты! Но не совсем!

– А-а-а… – протянула она, на всякий случай отшагнув в сторону. – Теперь понятно.

Тем временем Петя ехал в большой черной машине. Он сидел сзади. Рядом с ним сидела его двоюродная сестра Оля Мамонова. Это была красивая стройная девушка, но с совершенно каменным лицом. Смотрела прямо перед собой и разговаривала, едва шевеля губами.

– Куда ты меня везешь? – спросил Петя.

– Он умирает, – ответила она. – Катя сейчас с ним. Все совсем плохо.

– Кто умирает? – спросил Петя.

– Кирилл Владимирович.

– Кто-кто? – нарочно переспросил Петя.

– Твой папа.

– Нет у меня никакого папы, – мрачно сказал Петя и стукнул ее кулаком по коленке.

– Нет, есть! – зашипела Оля, больно шлепнув его по руке. – Он тебя признал своим сыном! Дал тебе фамилию и отчество!

– Спасибо большое! – Петя довольно-таки зло осклабился. – Высади меня у метро. Пожалуйста!

– Дурачок. – Оля обняла Петю. – Как говорили в старину, какой-никакой, а все-таки отец. Родная кровь. И потом. Он вдовый и бездетный. У него никого нет. Совсем никого, кроме нас с Катей. Но мы всего лишь племянницы. Он все оставил тебе.

– Что – все? – не понял Петя. – В каком смысле?

– Все в смысле все. От и до. Нет, не все, конечно. Пятьдесят процентов завещал на благотворительность. Совсем чуточку нам с Катей. А остальное, процентов, наверное, сорок восемь, – тебе. Единственному сыну. Постарайся не сойти с ума. Но ты не бойся. Есть попечительский совет, будет следить, чтоб ты все не спустил на чупа-чупсы. И я буду за тобой следить.

Она обняла его еще сильнее, громко чмокнула в щеку и отстранилась.

Машина въехала в ворота особняка. Охранник поздоровался с Олей, черной лопаткой металлоискателя погладил Петю по спине, груди и ногам.

Катя встречала их у дверей.

– Идем, – велела она Пете.

– А это… а это не страшно? – вдруг сморщился он.

– Страшно, – сказала она и взяла его за руку.

Большая комната была оборудована совсем как палата в реанимации. Капельницы, провода, трубочки. Приборы, на которых выскакивали зеленые дрожащие цифры. Мужчины и женщины в белых халатах ходили вокруг кровати. На ней лежал совершенно лысый старик. У него было исхудавшее лицо с пористым круглым носом. «Похож на меня», – подумал Петя.

– Дядя Кира, – громко окликнула Оля. – Петя пришел.

Старик чуть повернул голову, слабо кивнул и прошептал:

– Сынок. Поцелуемся.

Оля толкнула Петю в спину, он нагнулся и притронулся губами к коже, пахнувшей медицинским спиртом. Почувствовал, как сухие горячие губы коснулись его щеки.

– Вон там, – произнес старик и куда-то махнул рукой.

Оля вытащила из сумочки ключ, стала отпирать сейф, который прятался за дверцей книжного шкафа. Достала оттуда тонкий кожаный портфель.

Медсестра вскрикнула. Все обернулись. Она стала разматывать провода из коробочки, прилаживать их к груди старика. Но врач сказал:

– Хватит уже, не надо его больше мучить.

Старик дышал медленно и протяжно, все тише и тише.

– Есть варианты, – вдруг сказала Катя и попыталась забрать портфель у Оли.

– Нет вариантов! – Из угла комнаты вдруг выскочила еще одна дама и помогла Оле удержать портфель. – Нет никаких вариантов, все подписано вчера вечером. Девочки, – очень строго сказала она, – обнимитесь и поцелуйтесь. Немедленно!

Оля и Катя обнялись и поцеловались. Потом обняли и поцеловали Петю. Велели ему сесть на табурет, взять за руку старика и сидеть так, пока его дыхание не стихнет. Кто-то снимал все это на видео.

Затем они с Олей и Катей прошли в комнату на втором этаже. Сестры объяснили, что вступление в права собственности – через полгода. А пока Оля перевела Пете, как она выразилась, «некоторую сумму» на его карточку. На текущие надобности. Пискнула эсэмэска. Перед глазами заплясало семизначное число. «Главное – не сойти с ума», – подумал Петя.

С дороги он позвонил маме.

– Ты еще у Анечки? – спросила она.

– Нет, – сказал Петя. – Мам! Тут такое дело. Я был у отца.

– Зачем?! – возмутилась она. Она ненавидела Кирилла Владимировича, считала, что он жизнь ей изломал, и это в каком-то смысле было правдой. Он ей не помогал с ребенком. После рождения Пети они почти не виделись. Последние двенадцать лет вообще ни разу.

– Он умер только что, – объяснил Петя. – И оставил мне наследство.

– Если ты возьмешь хоть копейку, – закричала она, – я тебя прокляну!!!

Петя замолчал. Она молчала тоже. Но потом спросила: