Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна - Страница 22

Надо заработать побольше денег и съехать отсюда.

И у меня уже был план, как можно увеличить доход!

Надо сказать, всего за пару недель я умудрилась стать в этом городе, ну или по крайней мере в Третьем Кольце, довольно популярной.

Не хотелось бы себя обманывать, дело, конечно, в том, что в моем мире журналисты знакомы с маркетингом и не брезгуют изучать социологию, так что зацепить людей за больное мне легче, чем большинству здешних писак, умеющих зачастую только пересказывать с неизменным пафосом события дня — большего от них никто и не требует. Я умею больше — поэтому под дверью нашего издательства уже периодически собираются толпы моих верных фанатов. Они хотят знать, как я выгляжу, где я живу и можно ли привлечь к уголовной ответственности за скотский характер!

Так вот, мое имя уже довольно известно, не пора ди начинать брать заказы? Передо мной лежало три предложения: написать разгромную рецензию на оперу популярного композитора графа Виноя; закидать какашками общепит господина Мазыля и обрушиться всей силой праведного негодования на мастерскую «Котелки Ли».

Что же выбрать? Мне бы хотелось подгадить всем трем! Говнишко на душе почему-то бурлило и требовало выхода хоть на кого-то, так что журналистского вдохновения мне бы хватило на всех.

Но господа, не оценившие творчество графа Виноя, не приложили к просьбе билетик на концерт, зато вместо этого сами же и написали мне все тезисы. А я не люблю, когда за меня пытаются сделать мою работу. Сумму они, конечно, предложили такую, что я почти готова продать все свои принципы, которых у меня и так осталось немного, но все-таки в музыке я не разбираюсь от слова совсем, а это значит одно: статья получится дурацкой и поверхностной. Как же довести графа до слез, если я не разбираюсь в том, что он делает? С огромным сожалением я, давя на корню все меркантильные порывы, все-таки отодвинула от себя первое предложение. Скупая слеза почти сорвалась с моих ресниц.

Предложение раскритиковать в пух и прах кафешку господина Мазыля явно исходило от обиженной женщины. В письме не было даже попытки, даже намека на попытку как-то красиво оправдать этот саботаж, заказчица честно и искренне просил закатать чертова Мазыля в асфальт, потому что достал уже выделываться, бессовестный бабник — пусть лучше жрет говно, свинья поганая! Что ж, я только за! Действительно пусть, тем более цена тоже неплохая, хоть и не в половину такая как… Нет, Шура, не думай! Лучше посмотреть, что там за котелки.

Третье предложение было пронизано таким морализаторским пафосом, что животики надорвешь! Беспринципный господин Кальт посмел проводить развлекательные уроки серьезной науки для богатеньких неучей. Очаровательно!

Надо взять идею на вооружение — в этом мире еще не наступила эра капитализма, так что продавать святые для общества вещи очень и очень выгодно — конкуренции-то почти нет! На будущее надо сделать себе пометочку и подумать над бизнес-планом, а пока устранить возможного будущего конкурента.

Итого, два из трех — берем!

Я снова глянула в окно — уже начинало светать. Подскочила и побежала вниз за чаем и покрывало, перед дверью замедлилась и не торопясь вышла, тихонько прикрывая за собой дверь. Обернулась.

— О, ты и сегодня здесь,  — я спокойно и неторопливо присела на ступеньку возле мужчины, — доброе утро! Это уже становится традицией?

— Доброе, Шура, — улыбнулся Раш, — видимо, да. Все работаешь?

— Угум, — кивнула я, с наслаждением глядя на раскинувшийся вниз Высокий, вздохнула полной грудью прохладного воздуха, подула на чай, придвинулась к мужчине, чтобы ощутить тепло чужого тела и блаженно улыбнулась. Хо-ро-шо. Все-таки как классно встречать рассвет, даже чужое общество особо не мешает. Все равно появляется это восхитительное чувство уединения в огромном городе.

Последнее время мы с Рашем постоянно сталкиваемся именно на рассвете, на пороге Евиного дома. Иногда сидим молча, иногда разговариваем. Я обычно выхожу довольно уставшая после ночной-то работы; Раш тоже выглядит измотанным, но я не спрашиваю — почему.

Вдруг Раш положил голову мне на плечо. Я замерла.

— Можно же? — спросил он тихонько, — я так устал…

От его тона во мне забурлило что-то, отдаленно напоминающее жалость. Забурлило неожиданно, сильно, и почему-то с каждой секундой только разрастаясь. Я чуть не крякнула от неожиданности, когда увидела свою руку, которая тянется погладить его по голове. Отбой, нас таким не проймешь! Не проймешь, я сказала!

Рука нехотя вернулась на место. Я сидела, напряженная как струна, и молчала, смущенная собственной реакцией. Ну устал он, ну и что? Я тоже может устала. С чего бы мне должно быть его жаль? Олежу я никогда не жалела, хотя он с семи лет был моим опекуном. Если он от чего-то и уставал, это было скорее поводом позлорадствовать!

Ну, сравнение-то, конечно, дурацкое. Где Олежа и где Раш? Потомственный диванный ленивец, который ради других не пошевелил бы и пальцем, проглядывающим в дырявом носке, и джентельмен как из романов Джейн Остин. Чистоплотный в мыслях, порядочный в действиях.

Нет, было, по-моему, и в нем говнецо! Ну, в смысле, я никогда еще не встречала людей, которые могли бы по-черному иронизировать над окружающими, сохраняя такой безукоризненно вежливый тон, что даже я не всегда могла понять, где надо обижаться. 

— Ничего себе ты, мать, вырядилась! — присвиснул Дор.

— И куда мы в таком виде собрались? — уточнил Бор, оглядывая меня с ног до головы.

Да, я была вполне ничего, если приодеться и причесаться! Тут Ева мне помогла, одолжив короткое домашнее платье, которое мне было как раз до середины щиколоток. Легкое, темно-красное, оно волнующе открывало красивые ключицы и подчеркивало тонкую талию. По крайней мере, так считала Ева. Я тоже думаю, что смотрелась очень даже ничего. Причесанные убранные волосы, сережки и кулончик, блестевший в яремной впадине красным камушком. Простенько, но изящно.

Конечно, Дорик и Борик, видевшие меня в основном в мятой рубахе, широких штанах и домашнем халате, были слегка удивлены. Тем более, позавчера, когда они узнали, что я иногда забываю расчесать волосы и торжественно вручили мне расческу перед выходом из дома, а она застряла в волосах, именно они вычесывали мои колтуны из гривы. Но это все вовсе не значило, что я не умею быть чарующей и соблазнительной — просто мне для этого нужна причина.

— Мы идем в кафе! — объявила я.

— Только не говори, что у тебя там свидание, — скривился Борик.

— Ну, скажем так, — я кокетливо поправила выбившийся локон, — я на это рассчитываю!

Аррирашш шел по гулкому коридору императорского дворца, нарочно оставляя каблуком черточки на начищенном до блеска паркете. В этом паркете можно было бы увидеть свое отражение, наклонившись, но дракону его положения и возраста кланяться так низко было бы неуместно даже Его Императорскому Величеству.

Слава Отцу-Дракону, Арши всегда был достаточно неуместным, так что наклонился, сложившись практически пополам, и взглянул в свое мутное отражение в полу. Золотая коса тяжело упала с плеча на пол. Мужчина резко выпрямился и пошел дальше. Покривился, вспоминая только прошедший разговор Ярролимом.

— Я хочу его забрать, — Аррирашш решил закинуть удочку — ну а вдруг? Племянник посмотрел на него усталым и чуть раздраженным взглядом золотых глаз. Помолчал.

— Нет, — выдохнул он, опуская глаза, — и не говори о нем здесь.

— Я могу забрать его и уехать на другой конец Содружества, — Арши улыбнулся, — ты забудешь о нем. И обо мне.

— Нет, — Император даже не посмотрел на него, — и вообще тебе стоит заканчивать со своими гулянками и возвращаться во дворец. Твоя помощь была бы не лишней, — вот тут, когда речь зашла об интересующей его теме, Ярм-таки посмотрел на него, — носишься по Нижним Кольцам, занимаешься какой-то ерундой! У нас в родовом гнезде черти что твориться, а ты о семье даже не думаешь…