Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll" - Страница 66

Фрея молча протянула вперед руку, где всё ещё был зажат клочок телеграммы. Алисса аккуратно развернула её. Буквы успели стереться на надломе изогнутой бумаги, своё дело сыграли и впитання из рук влага. Пока Алисса пыталась разобрать напечатанные слова, Фрея обняла обеими руками колени, подтянув их к себе ближе, и положила на них голову.

«Не пиши мне. Я больше тебя не люблю. Кольцо можешь оставить себе, — Джон», и ни слова больше.

— Я получила последнее письмо два дня назад, а это пришло мне сегодня, — устало произнесла, наблюдая стеклянными глазами за Алиссой, по искаженному смесью удивления и отвращения выражению лица которой можно было понять, что она закончила с чтением.

— Здесь написано о кольце. Каком это кольце? — смяв клочок бумаги, Алисса бросила его на свою кровать. Поджав под себя одну ногу, она вопросительно смотрела на подругу, обреченно вздохнувшую.

— Мы были обручены, — в голосе произошел надлом, но Фрея попыталась взять себя в руки, проведя ладонью по глазам, что снова наполнились неприятной влагой. — Мой отец не дал своего благословения, но я согласилась выйти за него, прежде чем… — она замялась.

— Прежде чем поняла, что не была влюблена на самом деле, — Алисса закончила предложение вместо подруги. Фрея посмотрела в ответ со смесью благодарности и упрека, невзирая на то, что всё было правдой. — И не поняла, что влюблена в другого.

— Нет, всё не так, — она упрямо начала качать головой, чувствуя неприятное жжение внутри грудной клетки.

— Дорогая, человек начинает понимать, что не любил другого человека, только испытывая чувства к третьему. Без явственного сравнения ты бы ни за что не поняла, что не любила Джона или любила его недостаточно. Тебе остается только смириться с этим. Прости, если расстроила.

Алисса раскрыла перед Фреей руки, и та подалась вперед, чтобы крепко обнять подругу, положив голову ей на плечо. Туман, окутавшись непроглядной серостью рассудок, начал расстворяться. Подруга была отчасти права, но Фрее требовалось время для того, чтобы обдумать её слова, дать им жизнь и окончательно принять их честность.

— Я так зла на него сейчас, — произнесла в плечо Алиссы, из-за чего голос звучал сдавленно и тихо. Она не стала говорить, на кого именно злилась — Джона или Джеймса? Была ли в этом вообще разница, когда на себя Фрея злилась в разы больше, принимая эту злость, как неотъемлемую часть себя. — Я так ужасно зла, — из всего спектра она выбрала именно это чувство, ухватившись за него в отчаянье.

Они продолжали сидеть в тишине некоторое время. Слова были лишними, они нуждались в молчании. Присутствия было достаточно, как и осознания того, что она была не одна, что ей было на кого опереться, с кем поговорить и поплакать, кому доверять. Среди друзей прежде у неё были только Оливер, с которым была возможность видеться лишь летом, и Дункан, крепкая связь с которым была оставлена в детстве, да и к тому же оба были парнями. Иметь на своей стороне подругу было важно для неё. Дружба с Алиссой много означала для Фреи, и страх потерять её успел пустить в душе корни.

— Что ты говорила о Рейчел? Она, правда, умеет водить? — первое, что спросила Фрея, расслабив объятие, прежде чем дать подруге свободу. Алисса кротко улыбнулась в ответ и, устроившись поудобнее, принялась рассказывать.

Небо вобрало в себя серые краски, омрачая не только внешний пейзаж, но и настроение. Мелкая морось наполняла воздух влагой и холодом, вернувшейся в этот раз до самой весны. Джеймс остановил взгляд на скудном виде за приоткрытым окном, пускающим внутрь прохладу, что покрывала кожу мурашками. Руки с закатанными рукавами теплого свитера неподвижно повисли над клавишами печатной машинки. Открытые настежь шторы пускали в комнату слабый свет, всецело направленный только на него и буквы, смешивающиеся воедино в голове.

Весь день он был рассеянным и неуклюжим. Впрочем, подобное происходило с ним на протяжении нескольких последних дней, что Джеймс провел наедине с вопросами Фреи, заевшими в голове, как пластинка. Ему хотелось разобраться в собственных чувствах, но то, к чему он приходил, ни разу не радовало, а скорее смущало, приводило в смятение и, в конце концов, злило. Вывод о собственной неравнодушности к Фрее был честным, но в то же время противоречащим всему, во что он привык верить. Привязанность к ней стала своего рода предательством собственным убеждениям, в чем кроме самого себя его едва ли кто-нибудь ещё мог изобличить или обвинить в измене.

— Прости, я не слышу, как ты печатаешь, — взволнованный голос мистера Клаффина будто пробудил его из самозабвенного сна. Элли, уснувшая у ног парня, открыла сонные глаза и чуть приподняла голову, будто её саму кто окликнул. — Всё в порядке, Джеймс?

— Да, — он встряхнул головой, как собака, отгоняя навязчивые мысли, что преследовали со времени случайной встречи в библиотеке, обернувшейся внезапно в катастрофу. — На самом деле, нет. Я не знаю, — Джеймс вытянул под столом ноги, откинувшись на спинке скрипучего стула. Провел обеими ладонями по лицу, оттягивая назад волосы, выпуская из груди тяжелый вздох.

— Проблемы с учебой? — мистер Клаффин занял место на краю своей кровати, перестав расхаживать по комнате. Элли лениво поднялась с места и потянулась, прежде чем запрыгнуть на постель следом. Она положила голову на ноги хозяина, когда тот начал поглаживать её по голове. — Или, может, быть с девушкой? — на лице мужчины промелькнула хитрая улыбка, которую Джеймс успел заметить краем глаза, как и испачканный соусом краешек губ.

— У вас всё сводиться к одному, — Джеймс и сам вяло усмехнулся в ответ. Помутненный взгляд мистера Клаффина был устремлен прямо, но даже глаза его будто насмехались над парнем и его поражением. — Я никогда не был безнадежным романтиком, вроде вас. Вряд ли когда-нибудь стану, ведь по своей натуре я скептик. Хотя, по мнению моей матери, я просто богохульный бездельник.

— Моя мать тоже не была обо мне лучшего мнения, — мистер Клаффин двинул плечами, опустив голову вниз. Закрыл глаза, будто пытался представить себе мать, о которой в рассказе пока не было и слова. Джеймс даже ни разу не задавался вопросом, почему так было, выполняя техническую часть своей работы, не предаваясь сантиментам. — По большей мере виной этому было её психическое расстройство, но это сейчас не так важно, — он махнул рукой, нахмурив густые мохнатые брови. — В чем же тогда дело?

— На самом деле, в девушке. Или скорее во мне…

— Должно быть, дело в вас обоих, — мистер Клаффин перебил его приглушенный ропот, едва различимый в своей бессвязности.

— Должно быть, — Джеймс поджал губы, остановив взгляд на серости промозглого небо, испещренного тучами. Напротив стоял другой коттедж, на первом этаже которого была небольшая продовольственная лавка, а на втором — комната его владельца. Шторы в комнату были закрытыми, поэтому Джеймс мог только таращиться на испещренное следами жиденького дождя окно, сосредотачиваясь на мыслях. — Кажется, я сделал кое-что, что заставило одну девушку решить, будто я неравнодушен к ней, когда на самом деле я делал всё неосознанно. Не то, что бы я жалел о сделанном, потому что эти мелочи были приятны и мне самому, но всё это кажется мне теперь неправильным. Это заставило задуматься, действительно ли я к ней не равнодушен или же это всего лишь временное помутнение?

— Разве то, что ты сейчас думаешь о ней, не есть самим по себе ответом?

— Знаете ли, она не первая девушка, которая заставила меня думать о себе, — Джеймс нахмурился, вспомнив мимолетно о Марте, сердце которой безвозвратно разбивал. Короткая мысль не таила в себе и капли сожаления, но была полна злости, ведь следом за вспоминанием приятного лица Марты пришло раздражённое и злое лицо матери, упрямой в своем решении женить его на девушке.

— Но она, наверное, первая, о которой ты думаешь в другом значении, чем прежде, — мягко ответил мистер Клаффин, продолжая гладить уснувшую снова Элли.