Я вас предупредил - Головачев Василий - Страница 48

– Да, – сказал он почти спокойно, стиснув зубы. – И ты должна мне помочь пройти туда, тебя там знают.

– А если там сейчас… отец?

– Он сказал, что пойдёт отдыхать. Тебе его жаль? А вот он тебя не пожалел, приговорил «к свету», как и меня.

– Я не верю…

Потапов угрюмо усмехнулся.

– Это уже ничего не изменит. Но уж очень ты строптива, как он выразился, да и свидетель опасный.

– А если я откажусь тебе помогать?

– Тогда я справлюсь без тебя.

– Не справишься, тебя не подпустят к лаборатории и на километр. А если мы пройдём туда и заставим Кирсана разрядить тебя?

– Это возможно?

– Не знаю.

– И я не знаю.

– Но я не хочу! – закричала вдруг она, заплакав. – Не хочу, чтобы ты взрывался! Не хочу, чтобы так всё закончилось! Неужели нет другого способа остановить их?

– Не знаю, – помедлив, сказал Потапов. – Я позвонил своему начальнику, если он отважится бросить группу антитеррора на захват лаборатории, то ещё есть возможность что-либо изменить. Если же нет… я должен пройти туда, внутрь, понимаешь?

Зажмурившись, Дарья прижалась к его плечу головой, и Потапов поцеловал её в мокрую от слёз щёку, с тоской подумав, что очень хочется жить. Надежда на то, что он уцелеет, всё же оставалась, но очень и очень слабая, один шанс из миллиона…

Но если он вдруг выживет… Господи, на всё Твоя воля!

Если он выживет, то будет жить и эта девочка, вынужденная страдать за грехи отца. И никогда не будет плакать!

Машина объехала Садовый пруд, свернула на Тимирязевскую улицу, потом на Пасечную и остановилась у ворот, за которыми виднелось трёхэтажное здание агропромышленной компании «Восток». Потапов поцеловал Дарью в губы и вышел из машины…

В посёлок Уэлькаль, по сути, стойбище морских охотников – эскимосов и чукчей, расположенное на берегу Восточно-Сибирского моря, Храбров завернул не потому, что этого требовал маршрут экспедиции, а по причине более прозаической: кончились запасы соли. Задавшись целью в одиночку обойти всё побережье Северного Ледовитого океана, Дмитрий сильно рисковал, несмотря на то, что за его спиной были десятки других экспедиций по Крайнему Северу России, по островам северных морей и по горным странам. Однако он был не только известным путешественником, учеником знаменитого Виталия Сундакова, а также другом Олега Северцева, тоже путешественником «от бога», но и специалистом по выживанию в экстремальных условиях и никого и ничего не боялся.

Дмитрию Храброву исполнилось тридцать лет. Он был высок, поджар, сухощав, изредка отпускал усы и бородку – особенно во время экспедиций, носил длинные волосы и выглядел скорее монахом-отшельником, чем мастером-экстремалом, способным без воды и пищи пройти десятки километров по пустыне. В двадцать два года он окончил журфак Московского госуниверситета, полтора года отработал в одной из подмосковных газет, женился, но потом «заболел» путешествиями, и семейная жизнь закончилась. Жена не захотела ждать мужа, заработка которого не хватало даже на косметику, по месяцу, а то и по два-три и ушла.

Дмитрий переживал потерю долго, он любил Светлану и даже подумывал забросить своё хобби, но учитель и он же инструктор по русбою помог ему развеять тоску, познакомив с археологами, исследовавшими поселения древних гиперборейцев в Сибири. Дмитрий, увлёкшись историей их расселения по территории России, три года провёл за Уралом, раскапывал Аркаим, Мангазею и другие поселения русов, потомков гиперборейцев, много тысяч лет назад высадившихся на севере Евразии.

Он и покинув археологов остался исследователем-этнографом, а не просто любителем путешествий, продолжая искать материальные и культурные следы предков там, где в настоящее время редко ступала нога человека.

Дмитрий неплохо знал фольклор народов Крайнего Севера, поэтому, планируя экспедиции, руководствовался не своими желаниями, а легендами и мифами, передающимися из рода в род. Мечта Дмитрия обойти северное побережье России опиралась на не менее сумасшедшую идею найти легендарный Рамль, или Ракремль, – древнюю гиперборейскую крепость, около двадцати тысяч лет назад якобы располагавшуюся где-то на чукотском побережье. Об этом говорили легенды олочей и юкагиров, чукчей и эскимосов. А узнал об этих легендах Дмитрий от своего знакомого, охотно спонсировавшего его экспедиции, который, в свою очередь, был знаком с членами фольклорно-этнографической экспедиции профессора Дёмина, несколько лет исследовавшей Чукотку.

Рамль искали и до Дмитрия, причём по всему побережью Северного Ледовитого океана, от Мурманска до Уэлена, но Храбров почему-то был уверен, что повезёт именно ему.

Высадившись в Уэлене в начале июня, когда в этих местах начиналась весна, Дмитрий за два летних месяца прошёл около восьмисот километров вдоль побережий Чукотского и Восточно-Сибирского морей, но короткое северное лето кончилось, в конце августа температура воздуха упала до минус восьми градусов, начались снегопады, и темпы движения снизились. Однако отказываться от продолжения пути Дмитрий не собирался и упорно двигался дальше, надеясь к лютым холодам дойти до устья Колымы – в том случае, если не повезёт и он не отыщет следы самого южного[6] форпоста Гипербореи.

В Уэлькаль Дмитрий попал к обеду.

Солнце висело низко над горизонтом и готовилось спрятаться за гряду дальних холмов, с которых начиналось Чукотское нагорье. Близилась полярная ночь, и дни становились всё короче и темней. Дмитрию это обстоятельство не мешало, а вот стойбище готовилось к длинной зиме и дорожило светлым временем суток, чтобы успеть выйти лишний раз в море и сделать запасы на зиму.

Охотники Уэлькаля смогли возродить забытый национальный промысел – охоту на гренландского кита и прочих морских обитателей – и за смехотворно короткий летний сезон успевали обеспечивать стойбище мясом нерпы, лахтака, белухи, моржа, китовым мясом и жиром и прочими дарами моря. Но Дмитрию, в общем, все эти деликатесы были ни к чему, во время экспедиций он и сам охотился на зверя, лесного и морского, а потому не переживал, что останется без пищи.

Уэлькаль представлял собой полсотни яранг – конусовидных строений из деревянных шестов и оленьих шкур, в искусстве возведения которых чукчам и эскимосам не было равных, и нескольких деревянных домиков более цивилизованного вида, принадлежащих местной администрации, магазину, фельдшерскому пункту, школе и детскому саду. Все они располагались в сотне метров от берега не как попало, а по кругу, точнее – тремя почти точными кругами с общественными строениями в центре. И хотя население стойбища насчитывало всего триста пятьдесят человек, выглядел Уэлькаль не временным лагерем, а чуть ли не городком, выросшим на краю света. Впереди – берег и ледяное море, за спиной – вечно мёрзлая тундра с редкими холмами. Ни дорог, ни тропинок, только будто утюгом выглаженное побережье Восточно-Сибирского моря.

Встречи Уэлькаля с «большой землёй» случались не чаще пяти-шести раз в год, когда сюда прилетали самолёты или заходил корабль с продуктами, топливом для местного «флота» – двух моторных вельботов и карбаса – и кое-какими товарами для магазина. Но гости в посёлок заявлялись чаще, особенно когда кончался охотничий сезон. Тогда в Уэлькаль приезжали на вездеходах посланники губернатора и барыги, которые за бесценок скупали, а то и на бутылку разведённого китайского спирта выменивали пушнину и драгоценное мясо морских белух.

Обо всем этом Дмитрию поведал Миргачан, местный шаман, ламут или эвен по национальности, который первым встретил путешественника на берегу моря и пригласил в гости. Жил он в просторной яранге, покрытой двумя слоями оленьих шкур. Шкурами его жилище было устлано и внутри, так что представляло собой роскошную мягкую спальню, способную вместить сразу две-три семьи. Однако шаман – ещё не старый человек лет пятидесяти пяти – жил один и жену заводить не собирался. Много лет назад он был охотником, неудачно бросил гарпун в моржа, и тот едва не убил его во время схватки. С тех пор Миргачан хромал, плохо видел правым глазом и сторонился людей. Почему он решил стать шаманом, Миргачан и сам не помнил, но прошёл посвящение и поселился в Уэлькале, где нашёл понимание и покой.