Между сердцем и мечтой (СИ) - Цыпленкова Юлия - Страница 28

— То есть он не влюблен в меня? — уточнила я.

— Нет, — улыбнулся Фьер. — Он вам симпатизирует, но как человеку. Вы ему нравитесь, как и мне.

— Уф, — выдохнула я с облегчением, и барон тихонько рассмеялся. — Продолжайте. — Вот теперь я ощутила живейший интерес. Итог проделки фаворита мне был уже известен, но хотелось подробностей.

— Государь пришел в крайнюю степень раздражения, — не стал возражать моему требованию его милость. — Он вдруг вспомнил, как вольно вел себя Дренг на каком-то торжестве. Что ответил глупость, будто бы опозорил своего короля, и всё в таком духе. И чем больше выговаривал, тем сильней прорывался его гнев. В конце концов, Его Величество пригрозил своему любимцу опалой и изгнанием из дворца, если тот не возьмется за ум. Но в конце своей речи, когда буря поутихла, король объявил, что вы для Олива неподходящая невеста. И если тот собрался жениться, то государь подберет ему достойную девушку. После крикнул камердинера графа и велел вынести из покоев любимца «эту мазню», как выразился наш венценосец. Впрочем, уже на лестнице по приказу короля портрет был передан стражу, и о его дальнейшей судьбе Дренг узнал уже от магистра, потому что ему пока запрещено являться на глаза монарху. Хотя, как признался Олив, он переживал, что государь испортит чудесную картину, потому что его гнев на вас был силен…

— Так что же сталось с портретом? — спросила я, сейчас отмахнувшись от королевского недовольства в мой адрес.

— Он находится в кабинете государя, в его личном кабинете в покоях, — с улыбкой ответил Гард. — Стоит у стены, повернутый к ней вашим ликом. Элькос видел, когда навещал короля, и пока тот выходил из кабинета, маг взглянул на картину, положение которой было слишком необычным, чтобы не обратить внимания. К тому же Дренг уже успел пообщаться с магистром, и тот, сам чувствуя любопытство, решил разузнать о судьбе портрета. Найдя его, был удовлетворен и рассказал об этом графу.

— Отвернул к стене, — фыркнула я.

Барон укоризненно покачал головой:

— Усыпите женщину, Шанриз. Думайте трезво. Он не избавился от портрета, а унес к себе. А то, что отвернул… так ведь государь всё еще борется со своим влечением к вам…

— Оно и видно, — проворчала я, кивнув на ложу.

Гард отмахнулся с кривой ухмылкой. После взял меня за руки и заглянул в глаза, насколько это было возможно в сумраке.

— Дорогая вы моя, ни одна из трех кандидаток не сравниться с вами. Они… обычные. В них нет ничего примечательного, кроме красоты. И никто из них не рискнет спорить с государем и что-то доказывать. Я поговорил с каждой, и никто из троих не вызвал желания подойти снова. Что до короля… После того, как Дренг вернулся от вас, Его Величество был вне себя от ярости.

— Значит, Олив передал ему всё, что я сказала, — усмехнулась я.

— Что вы, ваша милость, — отмахнулся Фьер. — Лишь то, что ваши убеждения не изменились, и что вы возмущены обещанием пристроить вас в хорошие руки после того, как король вами пресытится. Дренг передал отказ, сопроводив несколькими комментариями, но остальное оставил при себе. Государь явился к тетке в тот же вечер и провел его рядом с баронессой Клотт — это новая фрейлина с черными волосами. Он оказывал ей всяческие знаки внимания. На следующий день пришел снова, а на утро третьего дня баронесса вышла из его покоев, уверенная, что стала новой фавориткой. Однако вечером король к герцогине не явился, а на музыкальном вечере, который устроила Ее Высочество, и где присутствовал и ее брат и тетка с фрейлинами, он флиртовал с графиней Тизен — та, которая напоминает Серпину Хальт. С баронессой Клотт только поздоровался и не более.

— Какая мерзость, — скривилась я. — Всё, что вы рассказываете сейчас, это просто ужасно.

— И, тем не менее, Тизен тоже уже опробована и оставлена без дальнейшего внимания, — продолжил Фьер. — Теперь очередь за графиней Хорнет. С ней государь уже с неделю. Он сошелся с ней после того, как обуздал свою злость на вас. Думаю, когда негодование и обида улеглись, он снова затосковал. И вот тут настало время вашего подобия. Возможно, она задержится дольше, но скоро прискучит и она. Нельзя слишком долго обманываться лишь одним отдаленным сходством с тем, кто сделал больно, но к кому продолжает влечь.

— Зачем вы мне это говорите, ваша милость? — с мукой спросила я. — Я не изменю своего решения. Пусть забавляется, как хочет. Он свободный мужчина, не связанный ни с кем обязательствами, да и при их наличии вряд ли будет себя ограничивать. В конце концов, любовницы у него были и при жене, и при фаворитке. Я так не желаю. Я видела в нем своего друга, однако дружбы не вышло, а потому пусть греется в иных лучах.

— Вы правы, ваша милость, — склонил голову Гард. — Я всего лишь хотел рассказать вам новости. Подумал, что вам будет интересно узнать, чем ныне живет дворец.

— Мне неинтересно, — солгала я и развернулась, чтобы вернуться на место, однако вновь посмотрела на барона: — Зачем Дренг затеял эту историю с портретом? Для того чтобы позлить короля?

Барон отрицательно покачал головой.

— Дренг никогда и ничего не делает просто ради забавы. Я сам до конца не пойму его мотивов. Мне кажется, он заботится о своем друге и господине. А еще графу нравитесь вы. Уж не знаю, что он видит в том будущем, которое пытается создать, но явно оно связано с вами, Шанриз. Иного ответа у меня нет.

— Тогда старания его сиятельства никуда его не приведут, — невесело усмехнулась я. — У нас с королем нет будущего. Ему нужна очередная женщина для утех, а мне… мне он не даст того, чего хочу я. И это вовсе не покои фаворитки. Там мне делать нечего.

Сказав это, я вернулась на свое место и посмотрела на королевскую ложу. Государь не глядел на сцену. Он обводил взглядом ложи. Наконец, добрался до нашей. Я затаила дыхание, потому что Его Величество замер, разглядывая моих родителей. Конечно, он их узнал. Наверное, присматривался и к Амберли, ее он еще не видел. А после откинулся на спинку своего кресла и побарабанил пальцами по подлокотнику.

О, Хэлл… Я вдруг ощутила удовлетворение. Исчезло волнение, и даже утихла ревность. Мои губы скривила издевательская ухмылка, и я, вздернув подбородок, распрямилась в кресле. Всё еще глядя на государя из своего укрытия, я решила, что после антракта непременно поменяюсь местами с батюшкой. Да, поменяюсь.

Гард поднял руку, изобразив из пальцев пистолет, направил «его» на королевскую ложу и тихо произнес:

— Пуф.

Скосив на него взгляд, я поджала губы, но не удержалась, и через мгновение на моем лице сияла широкая улыбка…

Сегодня у нас были гости. Никто не устраивал званого вечера, он состоялся как-то сам собой. Сначала прибыли наши соседи — барон и баронесса Набо, чтобы приветствовать после возвращения в столицу. С ними пришла их дочь, перешагнувшая порог совершеннолетия еще в позапрошлом году. Совершенно невзрачная девица, бесцветная, с унылым выражением на вытянутом треугольном лице. Уголки ее губ были скорбно опущены вниз, сколько я ее знала. Даже не вспомню, видела ли когда-нибудь, чтобы Граби Набо улыбалась или хоть чем-то была довольна. Она или ворчала, или протяжно вздыхала и качала головой. Рядом с ней было невыносимо скучно.

Впрочем, матушка, на которую Граби была похожа, как две капли воды, уверяла, что ее дочь могла бы претендовать на звание первой красавицы столицы, если бы не была столь скромна и мечтательна. Барон важно кивал в ответ и похлопывал жену по тыльной стороне ладони, которую держал в своей руке. Моя матушка, разумеется, со старшей баронессой Набо соглашалась, но когда за этим семейством закрывалась дверь, говорила:

— Невероятно, как же можно было вырастить столь унылое и высокомерное создание? Глядя на нее, я неизменно радуюсь, что наши девочки такие непоседы. Они, как журчащий ручей, а не стоячая вода, как эта бедняжка Граби.

Вот и сегодня она сидела в углу, надменная и скучная до умопомрачения. Юная баронесса Набо не спешила участвовать ни в беседах, ни в развлечениях. То я, то Амберли, то моя матушка пытались растормошить этот гриб, проросший на нашем диване, но Граби только неопределенно пожимала плечами и, кажется, даже позы не поменяла за те три с небольшим часа, что находилась в нашей гостиной. В конце концов, мы оставили ее в покое.