Между сердцем и мечтой (СИ) - Цыпленкова Юлия - Страница 23

Но больше я ничего не хотела слушать. Кровь бушевала во мне слишком яростно, чтобы я была сейчас способна мыслить и искать правильные ответы королевскому посланнику. Пусть скажет, как услышал, пусть передаст всё, что я сказала слово в слово. Не хочу! Не хочу быть одной из череды его увлечений! Не хочу идти на заклание, как овца, чтобы вскорости оказаться выброшенной за ненадобностью.

Как там сказал магистр? Нельзя брать, ничего не давая взамен. Верно. Всё верно. Но не только для меня. Любовь короля слишком эфемерна, чтобы стать платой за будущее разочарование и боль от расставания. Она не искупит унижений, уже предопределенных, раз он обговаривает это условие, еще не получив согласия. Так пусть и пользуется тем, кого приводит ему светлейшая сводня. Пусть погрязнут в своих интригах, пусть перегрызут друг другу глотки. С меня хватит!

А потом на нас с Аметистом обрушился дождь. Натянув поводья, я остановила коня, подняла лицо к небу и подставила его под холодные капли. И меня охватило чувство, будто Боги смывают с моей души ту черноту и тягость, которые владели мной последние дни. Я словно очищалась от скверны, и чувство легкости, едва зародившееся в душе, всё сильней разрасталось, заполнив меня, а затем и переполнив. Оно хлынуло наружу вместе с заливистым смехом. А вместе с ним таяли и последние слои панциря моей черной меланхолии. Я снова жила и дышала полной грудью.

Аметист фыркал и мотал головой, недовольный остановкой и дождем. Склонившись, я прижалась щекой к его шее.

— Прости меня, мальчик, — сказала я. — Прости за равнодушие и холодность, более я тебя не оставлю. Клянусь.

— Пфр, — ответил скакун, и я вновь рассмеялась.

— Хорошо, — не стала я спорить. — Мы вернемся домой, где нас оботрут и согреют.

Оглядевшись, я попыталась понять, куда нас занесло. Понадеявшись на Хэлла, я развернула Аметиста. Теперь он бежал быстрой рысью, чтобы я могла разобраться в местности. Впрочем, убежали мы хоть и далеко, но я быстро сообразила, куда нам стоит повернуть, и потому через некоторое время жеребец уже перебирал ногами по дороге, которая вела нас к дому.

А еще через минуту я услышала крик моего отца:

— Шанриз! — Обернувшись, я увидела, что батюшка нагоняет меня. — Хвала Богам! — воскликнул он, приблизившись. — Вы живы и невредимы. Но как же так можно, дитя?!

— Простите, батюшка, — улыбнулась я чуть виновато. — Мне надо было развеяться. Теперь уже всё хорошо. Мне жаль, что вынудила вас искать меня, еще и под дождем.

— Именно, еще и дождь! Вы ведь можете простудиться, — продолжал отчитывать меня родитель. — Что за блажь… Постойте, — вдруг оборвал он сам себя. — Мне кажется, или вы очнулись?

— Очнулась, — ответила я, а после подумала, что его милость сильно перенервничал, и ощутила благодарность за его заботу. — Мой разум со мной, мой дорогой родитель, и больше меня не покинет. Простите, что доставила столько неприятных минут.

— Пустое, — отмахнулся отец. — Главное, что вы снова с нами. А теперь поспешим, иначе простуды нам точно не избежать.

— На это у нас есть магистр, — легкомысленно отмахнулась я.

— Ох, Шанни, — покачал головой барон, но вновь стал строгим родителем и приказал: — Домой. Живо!

Рассмеявшись, я пришпорила Аметиста, и он помчал меня вперед, пуская копытами брызги из луж, разлившихся на дороге. И в ворота, перед которыми стоял привратник под зонтом, я въехала первой, сильно опередив батюшку на его кобылке. Он присоединился ко мне уже в холле, окинул задумчивым взглядом, и усмехнулся:

— За вашу шею я зря опасался, вы слишком хорошо держитесь в седле для того, чтобы, упав, ее сломать. И конь отменный.

— Лучший, — заверила я, после встала на носочки, поцеловала отца в щеку и поспешила наверх, чтобы поскорей сменить мокрую одежду и согреться.

Когда я вошла в свои комнаты, там обнаружилась ожидавшая меня Амберли. Завидев меня, она вскочила с кресла и впилась испуганным взглядом мне в лицо. Я улыбнулась и заверила ее:

— Я с тобой, дорогая. Прикажи подать горячего напитка, надо согреться после дождя. Я вымокла до нитки. — Затем посмотрела на служанку, не сводившую с меня глаз: — Мне надо уточнить, чего я хочу?

— Я мигом! — воскликнула Тальма и умчалась в гардеробную.

— Буду чихать, непременно приду к тебе и прилягу рядышком, — заверила я сестрицу, не двинувшуюся с места. — Потом будешь перед женихами с красным носом красоваться.

— Вот еще, — фыркнула Амбер и поспешила выполнить мою просьбу.

Я с улыбкой проводила ее взглядом и перевела его в окно. Там продолжал лить дождь, смывавший мои несостоявшиеся надежды. Грустно усмехнувшись, я отвернулась и встретилась взглядом с собственным отражением.

— Это мы еще посмотрим кто кого, Ваше Величество. Возможно, это не мои мечты преждевременны, а ваши взгляды устарели? И выходит, что вы ретроград. Вот и живите с такими же ретроградами, а луч будет сиять не вам и не для вас.

После этого умиротворенно вздохнула и поспешила к Тальме, уже ждавшей меня с полотенцем в руках.

Дни покатились своим чередом. Об обещании, данном Дренгу в запале, я благополучно забыла и замуж выходить передумала. Зато иметь мужа очень хотела моя сестрица. Пока еще весть о моей отставке не разнеслась по столице, и потому желающих сойтись с баронессой Мадести не убавилось. Впрочем, еще оставался наш дядюшка, на котором мой отказ отправиться в королевскую опочивальню никак не сказался, и хотелось верить, что и не скажется. А еще был магистр Элькос, с которым наша семья состояла в дружеских отношениях. И даже Дренг. Пусть он не был нашим другом, однако на представлении держался так, что можно было подумать о приятельских отношениях рода Доло и королевского фаворита. Всё это оставляло надежду, что Амберли будет желанной невестой и даже тогда, когда станет известно о том, что я больше не фрейлина.

Признаться, поначалу я предалась мрачным размышлениям о насмешках, которые могут последовать, когда столичная аристократия узнает, что меня выпроводили из дворца. И это после того, как я красовалась своей службой! Пусть и во благо сестрице, но ведь нос задрала… Однако быстро успокоилась. Во-первых, никто не обязывал нас рассказывать правду, и оставить службу я могла по собственному почину, решив, что отчий дом мне нравится больше. А во-вторых, со мной была наука барона Гарда. Его слова о том, что конфуз нужно уметь превращать в шутку, дабы лишить насмешников их жала, я приняла душой и хорошо запомнила. Так что тому, кому взбредет в голову потешаться над незадачливой бывшей фрейлиной, лучше сразу откусить свой язык, иначе его откушу я.

Впрочем, мне еще только предстояло узнать, насколько может быть тактично светское общество вне пределов дворца. Сегодня мы собирались выехать в театр, и эта поездка была волнующей, как для меня, так и для Амберли. Мы обе впервые выезжали в Большой королевский театр. Пока я была на службе у герцогини Аританской, то бывала на представлениях дворцового театра. Мне понравилось, а иначе и быть не могло, потому что актеров туда подбирали среди лучших из лучших. И, в отличие от всех остальных театров, в дворцовом не было такого понятия, как сезон. Там давали спектакли, когда посмотреть их желал Его Величество. А наш король заядлым театралом не был, потому и представлений было очень мало, что не мешало труппе исправно получать хорошее жалование, так что служители подмостков не роптали. По крайней мере, я о таком не слышала.

Главный театр Камерата Двор тоже посещал, и сейчас как раз начинался сезон, однако я надеялась, что там не встречу никого, кто был бы мне неприятен. И уж тем более не столкнусь ни с ее светлостью, ни с государем. Никого из них мне видеть не хотелось. Это и было основной причиной моего волнения. Амберли же просто трепетала в предвкушении поездки.

Да и было от чего трепетать… сестрице. Я за прошедшие полгода успела перемерить множество нарядов по разным поводам, а вот Амбер наряжаться пока приходилось всего один раз, на свой день рождения. А сейчас она стояла в очаровательном бордовом, расшитом золотом, платье. На шее ее сверкало ожерелье, составлявшее гарнитур с серьгами и браслетами, надетых поверх длинных перчаток, того же бордового цвета. Ее волосы были уложены в высокую прическу, украшенную жемчугом. В руках сестрица теребила веер, и грудь ее взволнованно вздымалась.