Прости меня луна (СИ) - Абалова Татьяна - Страница 31

Тогда так и не нашли семью капитана, насчитывающую без малого девять душ: Дергачи покинули дом в ту же ночь, как был пойман свирепый хищник. Во всяком случае так пограничники, отправившиеся в погоню за оборотнями, рассказали Ветру. Теперь же он сомневался, что сыновья и жена капитана скрылись. Видимо, ненависть людей была слишком велика, чтобы кто-то из «тварей» мог надеяться на милость. На границе всякое случалось, пойди, докопайся теперь до истины: убежали те волки или были убиты?

Страшные воспоминания заставили предположить невероятное: не Дергачи ли объявились у стен монастыря? Не он ли, Ветер, причина того, что сыновья, даже будучи мертвыми, пришли мстить за разоренную семью?

Но почему сейчас, а не тогда, год назад?

И где Андаут, а где Лунное царство?

— Что тебя интересует в «Дневниках отшельника»? — настоятельница подала знак оставить их, и ее сестра мышью шмыгнула за дверь.

— Могут ли оборотни явиться ради мести?

— Живые могут, — настоятельница поднялась из-за стола. Ее глаза были красными. Наверняка всю ночь листала записи безумного монаха. — Рекус упомянул, что для оборотня нет ничего важнее семьи. Они на всю жизнь запоминают обидчика и будут идти по его следу, пока не уничтожат. Но то он писал о живых. Эти же, напавшие на наш дозор, были мертвы.

— То, что поднялись мертвые, меня как раз не удивляет. Смущает другое… Где дозор принял бой?

— У Студеного ключа. А что? Почему побледнел? Ветер, говори! Я же знаю, кто ты, и не хочу в случае беды нести ответ перед твоим отцом.

— Это тайное место связи с моим осведомителем из столицы. Вчера вечером я должен был прийти к Студеному ключу за ответом, но раздача горючих камней затянулась, и я отложил поход до утра.

— Дупло старого дуба? — монахиня грустно улыбнулась. — Мы с Добрей тоже там записки друг другу оставляли. Тогда она еще девчонкой была. И что ты думаешь по поводу оборотней?

— Если пришлые оборотни те самые, что умерли в приграничье с ненавистью в сердцах, то человек, которому они захотели бы отомстить — я. И теперь самый важный вопрос: кто же их поднял так далеко от монастыря?

История командира пограничников и его семьи настоятельницу впечатлила.

— Семь сыновей и мать? Пойдем-ка, посмотрим, на наших, — Мякиня резко распахнула дверь, и стоящая за ней Добря от неожиданности вскрикнула.

— Ты чего?

— Оборотней действительно восемь! Они сейчас лежат на заднем дворе, — глаза младшей сестры сделались огромными. — Неужто пришли Его Выс… ой, Ветра извести?

— Подслушивала? — хоть Мякиня и свела брови сурово, в ворчании слышалась теплота. — Вот выставила я тебя за дверь, чтобы ты лишнего не болтала, так нет, все равно не удержалась! Небось все ухо отморозила? Дверь-то кованная!

— А я неплотно ее прикрыла, — разулыбалась Добря.

Ветер тоже не смог скрыть улыбку — сейчас он видел перед собой не грозную настоятельницу и ее верную помощницу, а все тех же девчонок, которые посылали друг другу письма через дупло в старом дубе.

Припорошенные снегом безголовые тела были отвратительны: шкура клочьями, кое где ее прорвали пожелтевшие кости, заиндевевшая гнилая плоть вызывала приступ тошноты даже у повидавшего жизнь воина.

— Семь кобелей и сука, — зло сплюнув, произнес Сагдай. — Ох, и матерая была тварь. Это она двух наших парней положила.

— Не откачали? — подняла глаза настоятельница.

— Нет. Хотя девчонка до сих пор бьется за их жизнь. Не оттащить ее.

— Связали хоть… воинов? — Мякиня подвинула посохом ощерившуюся в оскале волчью башку. Головы оборотней для верности сложили подальше от тел.

— И магическую сеть накинули. Сестра Даруня там. Даже если волками обернутся, путы не разорвут.

— Ты к себе иди, — настоятельница повернулась к Добре, ладонями закрывшей рот. — Хватит, насмотрелась ужасов. А я к лекарям загляну.

Та часто закивала и кинулась к входу в здание чуть ли не бегом.

— Как там Луна?

Даруня, вздрогнув, обернулась на вошедшую в душное помещение настоятельницу. Ветер остался стоять в дверях.

— Они теперь вместе с сестрой Светицей колдуют, — так же шепотом ответила хозяйка лаборатории, показав характерный жест целительниц, наматывающих на руку нити болезни. — Вроде порозовел один из парней. Его совсем недавно Луна наставнице передала, а сама вторым занялась.

— Неужто удастся?

— Сильна девка, никогда такой искусницы прежде не видела.

— Не угробим? — Мякиня, волнуясь, поглядывала в сторону занавески, за которой слышался торопливый говор голосов, сливающихся в один.

— Ее уже трижды отпаивали. Лоза сам эликсир силы готовил. Скоро свежий принесет.

— Можно? — Ветер обошел женщин и откинул занавеску. Даруня было двинулась за ним, чтобы удержать, но настоятельница покачала головой, не позволяя вмешиваться.

Язык уже не слушался, но Луна упорно продолжала твердить лежащему без сознания воину слова, которые по сути были просты. Она просила его вернуться в мир живых человеком. Человеком, а не жаждущим крови оборотнем. Никто не подсказывал, никто не учил заклинаниям, царевна отчего-то была твердо уверена, что правильные слова отыщутся в сердце. И когда Светица принялась повторять за ней, водя руками над своим больным, дело сладилось.

«Только хватило бы сил».

А они были на исходе. Кружилась голова, слезились глаза, а кисти, вот только совсем недавно горячие, теперь мерзли.

— Дай руку.

Луна даже не поняла, кто склонился над ней. За бормотанием Светицы не разобрала и голоса. Лишь почувствовала, как ее пальцев коснулись теплые ладони, и блеснуло синим огоньком камешка на одном из них неприметное колечко.

— Вручаю от души.

Сила волной хлынула по венам, появилось такое непреодолимое желание жить, что эта жажда жизни передалась покусанному оборотнями воину. Он резко распахнул глаза и сел.

— В зрачки, в зрачки загляни! Ну, волчьи? — это Даруня застыла у занавески, не веря, что чудо произошло. Она не знала, как объяснить верные приметы отпрянувшей от больного Луне, поэтому добавила первое пришедшее на ум: — Не как у кобеля?

— Сама ты сука! — вдруг выругался мужчина и вновь упал на подушку.

— Умер?! — закричала Луна.

— Нет, спит, — успокоила Светица, коснувшись пальцами запястья воина. — И мой спит.

Царевна заплакала. От облегчения и усталости.

День за окном катился к концу, и колени от долгого стояния у кровати одеревенели, и навряд ли юная целительница сама сможет подняться и сделать хоть шаг. Но черноты в обоих раненых как ни бывало, а значит, она победила. С помощью Светицы, с поддержкой Даруни и Лозы, но победила.

Ее подняли сильные руки и понесли.

— Куда? — спросила она у Ветра, вспомнив, что с утра обещала встретиться с ним по какому-то важному делу. Неужто не утерпел, пришел и забрал? Да и что это за дело такое? — В библиотеку?

— Подождет библиотека, — улыбнулся он, а царевне стало невыносимо стыдно, что все видят, как старший воспитанник несет ее, и как ему должно быть тяжело — вон аж покачивается. Зачем же она кашу чуть ли не за двоих уплетает? И всем видны некрасивые, тяжелые башмаки на ее тонких ногах. А косынку она где-то потеряла, и нечесаная коса болтается собачьим хвостом.

Но счастье, несокрушимое, всеохватывающее, переполняющее до самой маковки, развело губы в улыбке. И вовсе не из-за того, что Луна чувствовала, как стучит сердце Ветра, и не потому, что руки обнимали старшего воспитанника за шею, нет. Все счастье в том, что она победила. Вырвала двух воинов из лап смерти, оставив в телах человеческую суть.

— Хорошо-то как! — произнесла царевна, встретившись с удивленными глазами Лилии.

Комната кувыркнулась, и под щекой оказалась подушка.

— Спи! — приказал Ветер, укрывая одеялом до самых глаз. Он наклонился низко-низко, и Луна на всякий случай облизала губы. А вечно занятой воспитанник усмехнулся и дунул в лицо. Все мысли моментально унеслись прочь.