Приемная дочь Бабы Яги (СИ) - "Meleth" - Страница 21

— Обижа-а-аешь! — хитро прищурившись, протянул кот и тут лихо стер лапкой сметанные капельки на подбородке. — Марфа мне сама наложила, и блинчиков с мя-а-аском тоже. Ох, Ягуся, и как только мы без Марфушки жили? — на этом месте кот горестно взвыл и упал пластом на пол, изображая видимо как именно они жили до того момента, как в Избушке появилась домовушка. — Голодненькие, холодненькие, не приласка-а-аные…

— Терентий, не перегибай палку! — царевна строго погрозила пальцем фамильяру, больше всего в тот момент напоминавшего ярмарочного скомороха, только шапки с бубенцами не хватало.

— Злая ты, Златка! — завел свою любимую песню кот и, быстро приняв сидячее положение и обвив передние лапы хвостом, уже обыденным тоном добавил. — Кстати, молоко для маленькой готово. Иди, забирай, а я за ней пока пригляжу.

Девушка проследила за тем, как Реня легко пробежав несколько шагов, лихо запрыгнул на постель. Василиса, завидев любимого пушистого няня, восторженно взвизгнула и радостно потрясла погремушкой. Кот насмешливо фыркнул, демонстративно помял лапами одеяло и после этого улегся напротив ребенка.

Златослава к этому моменту уже вошла на кухню, где деловито хозяйничала домовушка, пожелала ей доброго утра, получила молоко и направилась кормить дочку. Вернувшись в спальню, ей предстала забавная картина.

Василиса самозабвенно пыталась поймать мелькавший вблизи кончик кошачьего хвоста. Фамильяру приходилось быть крайне осторожным, чтобы его драгоценный хвост не попал в крохотные цепкие пальчики. Со стороны могло показаться, что ребенок просто пытается дернуть кота за хвост. На самом же деле это была еще одна любимая игра малышки Ивы. Терентию впрочем, тоже нравилось так дурачиться, если судить по лукаво блестевшим зеленым глазам.

— Все! Хорошего понемножку, — возвестила Злата и, присев на край постели, непреклонно добавила. — Пора завтракать, маленькая.

После того как девочка подкрепилась, ее стало клонить в сон. Движения Ивушки стали вялыми, а глазки так и норовили закрыть. Яга перенесла дочку в колыбель и принялась тихонько ей напевать:

Баю-баюшки-баю, колыбельную пою

Для малютки, я для дочки,

Что не спит в такую ночку.

Спи, малышка, засыпай!

Раньше солнца не вставай!

Сны чудесные смотри!

Всем на радость ты расти!

Баю-баюшки-баю, колыбельную спою

Про чудные жарки страны,

Про моря и океаны.

Я спою про стольный град

Со дворцом во сто палат,

Чудо-юдо там живет,

Сласти деткам раздает.

Баю-баюшки-баю, колыбельную пою.

Глазки ты скорей закрой,

Маме дай своей покой!

Отдохнуть нам нынче нужно,

Ну, а завтра будем дружно

Вместе мы с тобой играть,

А теперь пора нам спать!

Баю-баюшки-баю, колыбельную пою

Для малютки, я для дочки,

Что б спала спокойно ночкой.

Старая колыбельная, которую маленькой царевне пела мать, не раз выручала Злату в нелегком деле успокоения и убаюкивания ребенка. Правда слова песни девушка помнила смутно и, поэтому в каких-то местах приходилось их сочинить самой, так что поручиться за точность спетой колыбельной Ёжка не могла. Впрочем, и такая песенка ей нравилась, а главное она нравилась Василисе.

— Хозяюшка! — сквозь задумчивую полудрему услышала она голос Марфы. — Хозяюшка, кушать идите! Лялечка наша заснула, а вам подкрепиться нужно. Вы же так вчера и не поели.

— Да, — пробормотала Баба Яга, стряхивая с себя оцепенение и проследовав за домовушкой в кухню прямиком к накрытому столу.

После появления в Избушке-на-Курьих-Ножках Марфы завтраки, обеды и ужины превратились в самый настоящий праздник живота. Домовушка умудрялась наготовить разнообразных и очень вкусных яств ровно столько, сколько могут за раз съесть худенькая девушка, особо прожорливый кот, а время от времени и не особо прожорливый, но все же имеющий хороший аппетит леший. Златка только дивилась этому умению, а Терентий умилялся и в моменты высшего благолепия называл домовую «кормилицей» или «душенькой». Марфа грозила подхалиму кухонным полотенцем, а Ёжка смеялась, ловя себя на мысли, что теперь Избушка стала не просто убежищем, а уютным, родным и по-настоящему любимым домом.

И сейчас наблюдала за очередной «отрепетированной» за многие дни сценой, а именно как Реня, заискивающе заглядывая в глаза Марфе, клянчит еще блюдечко сливок, а она с напускным возмущением стращает кота попеременно то скалкой, то веником, то полотенцем, а в особом запале даже ухватом. Царевна смотрела, слушала и думала о своем. О том, что уже скоро должен появиться отец. О том, что нужно сесть и написать письма матушке и братьям. Что необходимо снова взяться за изучение колдовских книг и найти ту самую Летопись, о которой говорил учитель Святозар.

Баба Яга так задумалась над делами насущными, что не сразу заметила, что за окошком Избушки велась оживленная беседа, порой переходившая на повышенные тона. Один из двух голосов был девушке знаком и принадлежал лешему. Второй хриплый, отрывистый и раскатисто произносящий букву «р», узнать не получалось.

— Хорошо, добуду, — услышала Златослава слова Хмурича.

— И потроха, — потребовал нагловатый голос.

— Ладно, — сквозь зубы выдавил леший. — Что еще?

— Мяса с кровью, — ответил ему все тот же голос, потом на мгновение задумался и выдал. — Два!

— Чего два? — задал вопрос мужчина, судя по интонации едва сдерживая раздражение.

— Два куска, — пояснили ему и принялись дальше перечислять, — сердце тоже два и печенку свежую…, - снова поразмыслил и добавил, — и потроха. Много!

— Слушай, может тебе еще и почки с селезенкой на золотом блюде притащить?! — вызверился леший.

— Твои? — педантично уточнил его оппонент.

— Мор, не нарывайся! — перешел на зловещее шипение мужчина.

— Хорошо, — почти покладисто отозвался тот и убил лешего «наповал» следующим заявлением, — об остальном потом договоримся, но потроха вперед!

— Моррр! — возмущенно взревел Хмурич.

— Двести двадцать четыре года Мор, — язвительно произнес голос и вредно добавил, — и что?

— Я убью тебя, курица неощипанная! — взвыл лешак и громко выматерился.

— Угрожаешь? — весело уточнил его нахальный собеседник и ехидно припечатал. — Тогда еще кроличью тушку сверху и десять полевок!

Снаружи повисла напряженная тишина, и пока она длилась, Златослава успела выйти из-за стола, покинуть кухню, миновать сени и остановиться на крыльце Избушки. Взору ее открылось занятное зрелище. Хмурич стоял напротив невысокой елочки и злым взглядом следил за тем, как крупный угольно-черный ворон, сидя на мохнатой еловой ветке, самозабвенно чистит перья хвоста. И с кем же тогда леший вел такой оживленный разговор? Где же его собеседник?

— Доброго утречка! — осторожно окликнула Ёжка друга и тихонько уточнила. — Ас кем ты так громко ругался?

— А Златка, здравствуй! — леший отвел взгляд от ворона, потер кончиками пальцев переносицу и, ткнув пальцем в птицу ничуть не сомневаясь, заявил. — Вот с ним ругался. Бесстыжий тип, никакого сладу с ним нет!

— С вороном? — удивленно переспросила девушка, косясь на невозмутимо сидящего на ветке пернатого.

— Да, — тяжело вздохнув, подтвердил мужчина, не обратив внимания на явное сомнение в глазах Бабы Яги. — Вымогатель какой-то! Сколько раз я зарекался с ним дело иметь и вот…

— Что вот? — осторожно уточнила Златослава, все еще поглядывая на ворона одним глазом.

— Вот опять пришлось обращаться к этому комку перьев за услугой, — со вздохом пояснил леший и, строго глянув на птицу, произнес. — Мор, кончай строить из себя глухаря и будь добр озвучь окончательные требования.

— Ка-а-ар! — веско и раскатисто выдал ворон и, сверкнув лукавым желтым глазом в сторону девушки, снова повторил. — Ка-а-арррр!

— Мор! — прикрикнул на него Хмурич и демонстративно сжал и разжал кулаки.

— Я тебе, кажется, говорил уже сегодня, что я дести двадцать четыре года Мор, — хрипловато хихикнув, выдал ворон, наконец, и, оглядев Злату, строго спросил. — Яга?