Иди, поймай свою звезду - Шумилов Павел Робертович - Страница 3

Но в приграничье живут и работают практичные люди. Не теоретики. Отнюдь не теоретики. Практики. Физики. Нуль-физики, хронофизики. Что же натворили нуль-физики, что им понадобился Великий Дракон? Уронили что-то в черную дыру? Или наоборот, вывернули дыру наизнанку? Гравифизикой я когда-то тоже занимался немного. Где же сегодня кучкуются физики? Во-первых, чтоб физики, во-вторых, чтоб приграничье. Квантор! Точно, Квантор! Другого такого нет. Чем занимаются физики на Кванторе? Хронофизикой. Но в хронофизике я ни в зуб ногой…

– Уголек, в хронофизике я ни в зуб ногой.

– … обокрали.

– Может, все-таки естественная причина?

– Один шанс из тысячи. Но не в этом дело. Энергии нам не жалко. Страшно другое – звезда потеряла стабильность. Мастер, ты меня совсем не слушаешь! Я же страшные вещи говорю. О чем ты сейчас думаешь?

– О тебе.

– Коша, пожалуйста… Она же взорвется через год.

Трясу головой и пытаюсь сосредоточиться.

– Как взорвется?

– Как сто тысяч сверхновых.

– Такого не бывает.

– Конечно, не бывает! В этом все дело! Звезды такого класса не взрываются. Сверхновыми становятся звезды с массой в десять раз меньше. Когда в них выгорает водород, они сжимаются, разогреваются, и ка-ак… Ну, ты меня понял. Оболочку разносит по всей вселенной, а то, что осталось, становится нейтронной звездой, белым карликом. Стать черной дырой они не могут, массы не хватает. Но Квантор не такая звезда. Она молодая и массивная. Будь она старой, просто схлопнулась бы в черную дыру. А в этой полно водорода. Когда давление повысится, реакция ядерного синтеза пойдет в десять, сто раз быстрее. От этого давление еще больше возрастет. И так – от центра к поверхности пойдет ударная волна. Там такое будет! У всех окружающих звезд планеты выжжет. Сначала гамма и рентген, потом бэта, а под конец – протоны. Это удовольствие на сотни лет растянется. Ты знаешь, какие там планеты! На любой можно колонию создавать.

– Что будет, я понял. Теперь расскажи, как вы дошли до жизни такой.

– Это не мы. Слово дракона. Я же говорю, у нас энергию похитили.

– Много?

– Словами не передать.

– А все-таки, сколько гигаджоулей?

– Такие величины не измеряют джоулями. Только через массу, по формуле е равняется эм цэ квадрат.

– Так сколько килограммов энергии у вас похитили?

– Это не выразить в килограммах.

– А в тоннах?

– И в тоннах не выразить.

– Сколько же?

– Хватит, чтобы зажечь звезду.

Выпадаю в осадок. Как говорит старая пословица, даже самая красивая девушка не может отдать больше того, что имеет. Или это немного не о том? Если у них сперли столько энергии, значит они имели столько энергии. А я тут сижу, и ничего не знаю. Мы можем сами зажигать звезды! Нет, такого не бывает. Я стал старым, глупым, чего-то не понимаю.

– Уголек, повтори для идиота, сколько энергии у вас похитили?

– Мастер, ты не ослышался. Хватит, чтобы зажечь звезду.

– Большую? – идиотский вопрос. Но Уголек поднимает глаза к потолку и шевелит губами.

– Если взять обычное соотношение масса-диаметр, то чуть меньше полутора миллионов километров.

– А Солнце сколько?

– Один, триста девяносто тысяч.

– Больше Солнца?

Уголек надевает очки-компьютер.

– Да, процента на два-три больше. Данные не очень точные, но где-то так.

– Живут же люди! А я здесь бока отлеживаю.

– Мастер!!!

Беру себя в руки.

– Расскажи, как это произошло.

– Мы, как всегда, проводили опыты по изменению течения времени в локальном объеме. Эти опыты требуют уйму энергии. Поэтому вокруг звезды мы создали сеть энергетических станций. Они по нуль-т выдергивают из ядра звезды кусочек массы и преобразуют его в напряжение пространственно – временного континуума. А дальше эту энергию может использовать любой. Долго в виде напряжения энергия храниться не может, она расползается по окружающему пространству. Это все равно, что нагревать какую-то точку в центре огромной металлической болванки. Тепло растекается во все стороны, и вся болванка становится чуть теплее. Но пока не растеклось, его удобно использовать. Так вот, мы наделали энергостанций, регулярно проводим опыты, и вдруг замечаем, что энергия куда-то уходит. Совсем немного, на грани точности приборов, но уходит. Если мы используем десять-пятнадцать кг, то энергостанции выбрасывают в пространство двадцать-тридцать тонн, а исчезает до трех-пяти килограммов. А иногда ничего не исчезает. Образовалось целое крыло физиков, которые занимаются исключительно Утечкой. Нет ничего более неблагодарного, чем заниматься Утечкой. Половина местных анекдотов именно про них. Даже направление Утечки они определили всего лишь с точностью до полусферы. Но месяца четыре назад у них был великий день. Ушло сразу восемь тонн энергии. Мы смогли засечь вектор.

– Угму. Я слушаю.

– В четвертое измерение. В соседний континуум. Ты понял, кто-то на халяву присоседился к нашим энергоресурсам.

– И вы решили заткнуть течь?

– Ты что? Это же братья-коллеги-физики. Мы решили модулировать поле информационным сигналом. Связаться с ними, вступить в контакт, обменяться информацией.

– С чего вы решили, что это физики?

– Так все повадки совпадают. Сначала робкие эксперименты, потом более серьезные. Мы целый месяц ждали этого момента. И дождались… Они вытянули с нас во много раз больше энергии, чем мы могли дать.

– Во сколько раз больше?

– Кто знает? В двести, в триста, в тысячу… На таких режимах энергостанции никто никогда не гонял. Но в пять раз больше, чем станции могли дать на самом крутом запредельном форсаже.

– Это как понять?

– Обычно наши эксперименты длятся две секунды. Поле держится три. Полсекунды на начальное накопление энергии в поле и половина на всякий резервный случай. Точнее, по истечении двух с половиной секунд станции должны удерживать заданную напряженность поля, пока кто-то потребляет энергию. И еще потом полсекунды на всякий пожарный. Так вот в этот раз все станции, вместе взятые, не смогли удержать нужную напряженность. Поле просело почти до нуля. И станции с дикой перегрузкой работали аж пятнадцать секунд. Потом похититель отключился, станции подняли напряженность до заданной и тоже отключились. Но было поздно.

– Поздно – что?

– Спасать станции. Они все сгорели.

– Продержались до конца, а потом дружно сгорели?

– Ага. Они еще десять-пятнадцать секунд могли бы работать, это уже ничего не меняло. Мы же не зря проводим эксперименты за три секунды. Три секунды станция любую нагрузку вынесет. И четыре вынесет. Но после пяти ее уже ничто не спасет. Так уж они сделаны.

– И все сгорели?

– Да. Осталось около двух десятков. Те, которые были неисправны и ремонтировались.

– Сколько же их всего было?

– Миллион двести тысяч.

Второй раз за день выпадаю в осадок. Начинаю нервно хихикать. Уголек терпеливо ждет, пока я успокоюсь.

– Зачем столько?

– Мы готовили крупный эксперимент. Четверть века готовили. Даже еще больше, – Уголек, кажется, опять готова пустить слезу. Даже нижняя челюсть дрожит. Больно наступаю ей на кончик хвоста. Вздрагивает, слабо улыбается и делает движение головой, будто хочет меня боднуть.

– Их починить можно?

Уголек пожимает плечами.

– Что случается с полюсом нуль-т камеры, если его нагреть до трех тысяч градусов? А с электроникой? Теперь это куски шлака. Но все, что не относится к генератору, цело.

– Вы не догадались поставить аварийные выключатели?

– Мы их специально не поставили. Пойми, это не промышленная аппаратура, а научная. Что бы ни случилось во время научного эксперимента, энергия должна поступать. Пусть все горит огнем, но энергия должна быть. Иначе может сорваться уникальный эксперимент.

– Кажется, именно так все и закончилось: горело огнем.

– Паршивцы забыли прочитать инструкцию по эксплуатации, – улыбнулась она.

– Как устроен генератор?