Слезы небес - Мартин Чарльз - Страница 11

Она задумалась над моими словами. И надо мной. Затем бросила взгляд на экран телевизора.

– Ты всему этому научился в Калифорнии?

Каталина закрыла ей рот и что-то быстро произнесла по-испански. Габриэлла мгновенно умолкла.

Я задумался над ее вопросом.

– Да, наверное, и этому я тоже научился в Калифорнии.

Она уверенно кивнула и шумно выпила через трубочку остатки коктейля.

– Калифорния такое интересное место. – Она взглянула на мать. – Когда-нибудь мы туда обязательно съездим.

Габриэлла постоянно ерзала, отчего казалось, что она вот-вот сдерет кожу. А еще она вела себя так, словно ее трусы постоянно ползли вверх и врезались ей между ягодиц.

Я расплатился, оставил чаевые, и мы вышли. Когда мы садились в джип, где Роско с нетерпением ожидал момента лизнуть Габриэллу в лицо, наша официантка вышла из кафе. В слезах. Я уже завел мотор, когда девушка подошла к окошку моего автомобиля и положила мне на плечо ладонь. В руке она сжимала деньги. Вряд ли она могла заработать столько за целую неделю, а может быть, и за две.

– Спасибо, – произнесла она сквозь слезы.

Я протянул ей свой носовой платок, она вытерла слезы, размазав косметику, и стала немного похожа на енота.

Мне захотелось как-нибудь ее утешить.

– Жизнь не всегда так уж тяжела. – Она кивнула, но руки с моего плеча не убрала. На ее левом мизинце болталась пустышка.

– Как зовут вашего ребенка? – спросил я.

– Джеймс Роберт. Я называю его Джей Эр.

– Я когда-то знал одного парня, которого звали Джей Эр. Хороший мужик. И имя хорошее.

Она кивнула, сжала мою руку, потом еще раз и вернулась в кафе. Каталина не сводила с нее глаз.

Габриэлла продолжала ерзать и крутиться, как будто ни одного мгновения не могла усидеть спокойно. Словно наркоман в состоянии ломки.

– С ней все в порядке?

– Ей нужен врач.

– А что с ней?

Мой вопрос явно смутил Каталину.

– У нее глисты.

Мы с Диего сидели в комнате ожидания. Каталину с Габриэллой увела медсестра. Минут через пять медсестра позвала Диего, и он исчез за той же стерильной дверью. Минут через двадцать все трое вернулись; у Каталины в руках было две бутылочки с таблетками. Судя по пластырям на руках у всех троих, им всем сделали уколы.

– Теперь лучше? – спросил я.

Каталина кивнула, смутившись еще сильнее.

– Вам нужно лечь в больницу?

– Нет. – Она покачала головой. – У всех нас глисты.

Я купил Диего подборку вестернов Луиса Ламура, потрепанный экземпляр «Острова сокровищ» и несколько книжек с кроссвордами и головоломками. Габриэлла выбрала книжки-раскраски про принцесс, «Винни-Пуха» в твердой обложке и громадную коробку цветных карандашей, заявив, что она хочет научиться рисовать так, как я. Минут через двадцать мы уже стояли, неловко переминаясь с ноги на ногу, на автобусной станции.

Я повернулся к Каталине и протянул несколько свернутых в трубочку стодолларовых бумажек.

– На то время, пока вы устроитесь.

Она думала было отказаться, однако поняв, насколько они ей нужны, сунула их в карман джинсов и посмотрела на детей. Догадываюсь, чего ей это стоило.

– Вы оба позаботьтесь о своей маме. Хорошо? – спросил я, наклонившись к детям. Те кивнули. Диего пожал мне руку, Габриэлла обхватила мать за ногу.

– Спасибо, мистер Джо-Джо, – произнесла Каталина.

– Просто Джо-Джо, – улыбнулся я.

Минут через пять, выехав из города, я остановил автомобиль и задумался, глядя сквозь лобовое стекло. В юности я не стал бы колебаться, а внял бы внутреннему голосу. Увы, я пытался убить его с помощью выпивки и десятка других вещей, так что мой тогдашний голос молчал. В сорок лет я бы не ушел со станции без них, но я пытался убить и его, мой внутренний голос, – с помощью успеха, путешествий, женщин и детей, поэтому мой голос тех лет был едва слышен в рокоте мотора. Так что сегодня в джипе сидел только я. А также мой диабет. Артрит. Антациды. Очки для чтения. Шрамы. Воспоминания, на которые страшно взглянуть. На протяжении всей своей жизни я тратил уйму времени и сил, пытаясь заглушить свой внутренний голос, и вот теперь, когда мне необходимо было услышать правду, я ничего не слышал.

Когда я повернул за угол, все трое сидели на скамейке в ожидании посадки. Печально ссутулившись, Каталина тупо смотрела на билеты, зажатые в руке. Дети, похоже, забыли обо всем вокруг, уткнув нос в книжки. Когда я сел рядом с их матерью, оба посмотрели на меня с явным удивлением.

– Я подумал…

Каталина ничего не ответила.

– Что я бы мог… подкинуть вас до Флориды?

– Что? – Каталина нахмурила брови и прищурилась. – Зачем?

В последние годы я жил этаким отшельником и почти не разговаривал с людьми, и мне было трудновато подыскивать слова.

– Знаете, вам лучше не садиться в этот автобус.

Я протянул руку ладонью вверх.

Эта женщина привыкла быть настороже. Я знаю, что это такое. Сам через это прошел. Если хотите, можете убить мое тело. Тем самым вы окажете мне услугу, но убейте мою душу – и мне не будет спасения от боли. И когда вы находитесь в таком месте и боль уже нестерпима, вы же так долго прижимались к тому, что причиняло вам эту боль, что уже привыкли это делать, надежда и безнадежность сливаются, и вы уже не отличаете того, кто делает вам больно, от того, кто пытается вас от этой боли избавить. Иногда нужно, чтобы кто-то встал между вами и тем, что причиняет вам боль. Я коснулся ее руки.

– Все будет в порядке.

Медленным движением она положила билеты мне в руку.

Когда мы подошли к моему джипу, Роско, взволнованно скуля, выделывал круги на заднем сиденье. При этом он непрерывно мотал хвостом. Каталина сунула руку в карман джинсов, достала деньги и протянула их мне.

– Пусть они лучше будут у вас.

Рука ее дрожала. В ней шла внутренняя борьба. Странно, но надежда иногда переламывает человека надвое. Режет по самому больному месту. Одна часть ее «я» пыталась довериться мне. Другой хотелось бежать от меня.

Роско уселся посередине, между двумя сиденьями. Пес разрывался между двумя желаниями: лизнуть каждого из нас в лицо и следить за внешним миром в ветровое стекло.

– Хорошо, я возьму деньги, – сказал я, берясь за рычаг передачи. – Но буду признателен, если вы будете считать их своими.

Она вновь протянула мне деньги.

– У меня нет детей. Нет жены. Нет кредитов. Несколько раз я начинал свое дело, потом продавал его. Однажды мне удалось заработать довольно приличные деньги. Я не безумно богат, но… В общем, мне они не нужны.

Мне доводилось видеть собак, которых избивали их собственные владельцы. Такие собаки не желают и не способны принять чью-то ласку. Они подходят к вам, но всегда останавливаются на расстоянии вытянутой руки и никогда ближе. Жизненный опыт научил их тому, что все руки одинаковы, и хотя некоторые и могут почесать вас за ухом, в конце концов, они все равно сделают вам больно. Каталина повидала много таких рук.

– Зачем вы все это делаете?

Честный вопрос.

– Если не я, то кто?

– Чего вы хотите?

– Ничего.

– Любой человек чего-то хочет.

Когда страх перемещается в душе на самый глубокий уровень, когда ужас жизни прочно поселяется в животе, страх становится стеной, за которой человек ищет укрытия. Единственный способ добраться до него – прорыть под ней подкоп. Пробиться к нему внутрь этой стены. Увы, чем сильнее боль, тем толще эта стена.

– Я не хочу, чтобы вы боялись.

– Это все, чего вы хотите?

– Думаю, да.

– Одного «думаю» недостаточно.

Я сам это понимал.

– Я не знаю, что можно еще сказать.

Она взглянула на деньги, потом на меня и подняла бровь.

– Я могу расплатиться… просто… где-нибудь, где они не увидят, – прошептала она очень тихо, чтобы не услышали дети.

– Мэм…

Она выпрямилась.

– Каталина.

– Каталина, кроме Роско у меня никого нет. Я живу один. Причем уже давно. И очень редко общаюсь с людьми, отчего не всегда точно понимаю, что они имеют в виду, говоря со мной. Возможно, я когда-то пропустил тот самый урок, на котором Господь Бог учил других читать между строк. Я знавал трудности. Возможно, их было немало. В моей жизни был такой период, когда вы явно предпочли бы не общаться со мной. Когда все плохое, что люди говорили обо мне, было правдой. Я не знаю, как со всем этим разобраться. Сложно найти правильное направление. Но…