Пути и перепутья (СИ) - Коллектив авторов - Страница 2

— Я же должен был ему объяснить, причём доступно, так, чтобы до него дошло, что наркотики — зло. Оно ведь как бывает: примешь дозу — и хочется полетать. Ну, я его здорово напугал, в следующий раз он будет думать.

— Ладно, — кивнул Дарий. — Будем считать, что ты меня убедил и твои педагогические методы имеют право на жизнь, но всё равно это было слишком. И да, лучше обойтись без следующего раза.

— Для наркоманов слишком не бывает, святой отец, — вздохнул Байрон, возвращаясь в кресло. — Так как насчёт хора?

Дарий не выдержал и рассмеялся, уж больно умоляюще на него смотрели.

— Можешь выдохнуть, нет у меня никакого хора. Хотя я бы многое отдал, чтобы узреть тебя в церковном хоре. Это было бы весело, как мне кажется, и точно бы добавило красок в мою жизнь, — Дарий смеялся и никак не мог остановиться.

— Пудинг!

— Я могу поинтересоваться, причём тут пудинг?

— Конечно, — солнечно улыбнулся музыкант. — Ты же запретил мне ругаться, а я не всегда могу себя сдержать. Поэтому ругаюсь… пудингами.

— Вот даже как?

— Что, я тебя в тупик поставил, падре? Не ожидал от меня? — подмигнул ему Байрон.

— А почему пудинг? Почему не сэндвич? К примеру?

— С детства ненавижу пудинги, а вот к сэндвичам у меня нет никаких претензий.

— Ааа, тогда всё ясно, — Дарий развёл руками. — Кажется, против пудингов я бессилен.

— Ну, я могу пообещать, что постараюсь ими тебя не перекормить, — не без гордости изрёк Байрон. — Всё-таки я над собой работаю.

— Эй вы, а ну-ка притормозите!

— Вали отсюда, если жизнь дорога.

Байрон так много и восхищённо рассказывал о своём новом друге, что все, абсолютно все его приятели захотели познакомиться с необычным священником. Поэтому музыкант, недолго думая, снарядил лимузин и с шиком и блеском, как он всегда любил, прибыл к церкви Юлиана-бедняка.

Он выбрался из лимузина и был несколько удивлён тому факту, что у церкви именно в этот день наблюдался аншлаг: видимо, свести знакомство с Дарием собирался кое-кто ещё — у самого входа стояла компания парней, возглавляемая блондином с неприятно-холодным лицом. К нему-то поэт и обратился, и грубая отповедь дала понять Байрону, что его вмешательство не просто желательно, а крайне необходимо.

— Вот ты, с бледной физиономией залежалого палтуса, ты даже не представляешь, кого ты сейчас послал.

Поэт никогда не проходил мимо хорошей драки и сегодня не собирался, так что очень скоро подозрительная компания потеряла интерес к церкви и двинулась к Байрону.

Но он поднял правую руку, и дверцы лимузина тут же распахнулись — из машины повалил шумный и не сдержанный на слова народ.

— Кажется, кто-то начинает себя плохо вести.

— Ничего, мы живо с ними разберёмся.

— Джорджи, что эти типы имеют против тебя?

— А мы их спросим, — медленно проговорил Байрон. — Крыс, я хочу видеть эти рожи на твоём полароиде. Незамедлительно.

— Джи, не волнуйся, сейчас всё сделаю.

Крыс был маленьким юрким человечком с тысячей рук. Он выхватил фотоаппарат и в мгновение ока нащёлкал с дюжину фотоснимков. Когда пришедшая в себя «Палтус и Ко» попыталась схватить Крыса, Байрон скомандовал:

— Кувалда.

Из лимузинной компании выдвинулся человек-шкаф. Он схватил самого ретивого недоброжелателя и припечатал его пудовым кулаком. Когда тело, утратившее связь с этим миром, опустилось на мокрый асфальт, Байрон негромко, но чётко произнёс:

— Джеки.

Джеки оказался мужчиной с серьёзным лицом и в строгом чёрном костюме. Безгласным человеком, но с солидной и очень большой пушкой, которую он, не проронив ни слова, продемонстрировал нападавшим.

— Кто хочет украсить себя дополнительным отверстием между глаз? — поинтересовался Байрон. — Есть желающие?

— Ты мне за это заплатишь! — пообещал музыканту взбешённый «Палтус».

— Позвольте не разделить вашу уверенность, — Байрон переступил через тело, лежащее на земле, и подошёл к предполагаемому главе бандитов.

— Ты — покойник!

Тот всё никак не мог успокоиться, но тут случилось нечто неожиданное: даже у всегда невозмутимого Джеки на пару миллиметров приподнялась правая бровь, а Кувалда одобрительно хохотнул. Изящный и тонко чувствующий этот бренный мир поэт с разворота засадил «Палтусу» в челюсть. Да так, что Крыс, восторженно пискнув, не удержался и немедленно запечатлел сие действо на плёнку, отщёлкав самые удачные, на его искушённый взгляд, моменты. К чести поверженного надо отметить: «Палтус» не отключился, а всего лишь пристроился рядом с поверженным ранее приятелем. При этом его меч, выпав из схрона под плащом, с неприятным звуком черкнул по асфальту.

Побледнев от ярости, Байрон приблизился к «Палтусу» вплотную и съездил носком туфли тому по рёбрам.

— Слушай меня, мразь, внимательно слушай. Что-то мне подсказывает, что ты заявился к моему другу не исповедоваться и не причащаться. Тобой двигали явно дурные намерения. Я очень ценю дружбу с падре, который здесь служит, и никому не позволю его обидеть, тем более убить. Хочу, чтобы ты понял. У меня есть ваши фотографии. И у меня есть деньги, чтобы заплатить Кувалде и Джеки. И многим другим парням, которые умеют очень хорошо делать определённого рода работу. Если с моим другом случится беда, я знаю, кого буду искать. И я найду. Я убью не только вас самих, я доберусь до ваших семей. До ваших детей. Я обещаю. Веришь мне, падаль?

Ещё один хлёсткий удар по рёбрам.

— Верю.

— Вот и отлично, — Байрон повернулся к своим к тому времени слегка заскучавшим друзьям. — Я с ним закончил, — и более воодушевлённо: — Ну, что пошли?

Не обращая больше никакого внимания на поверженных, весёлая компания направилась к церкви, у входа в которую уже стоял вышедший на шум священник.

— Дарий, я привёз тебе столько работы! — радостно приветствовал друга Байрон. — Это мои друзья, и они самые заблудшие из всех заблудших овец в мире.

Они обнялись.

— Спасибо, — тихо поблагодарил Дарий.

— Не за что, — просто ответил Байрон. — Они больше не придут.

И рассмеялся:

— Те не придут, а вот эти… Вглядись, падре, в их порочные лица. Перед тобой самые отборные грешники, хуже просто не придумать. Возьмём, скажем, Крыса. Крыс, за сколько ты продал последние снимки с сиськами знаменитости, напомни мне? Сколько?! О, пудинг, почему мне столько никто не платит?

Байрон метался по ризнице, размахивая руками и щедро одаривая Дария пудингами разной степени выразительности — по большей части громкими. Очень громкими.

— Упёртый солдафон! Осёл, лишённый воображения. Невежда. Впрочем, и невежа тоже.

— Давно не видел тебя таким, — встревожился священник. — Успокойся и расскажи, что случилось.

Но Байрон остановился лишь затем, чтобы перевести дыхание, на его лице легко прочитывалось: он сказал далеко не всё.

— Я сейчас взорвусь.

Увы, поэт был очень далёк даже от подобия спокойствия.

— Не понимаю, Дарий, как ты можешь дружить с ним? Мне пяти минут хватило, — пожаловался он.

— Хватило для чего?

— Чтобы понять, что представляет собой Дункан Маклауд.

— И что же? Расскажи мне.

Дарий крутил в руках игрушечного солдатика, он нервничал, но старался не подать вида, пытаясь следовать собственному совету.

— Я же тебе только что перечислил всего его сильные стороны, чем ты слушал? — возмутился Байрон. — Солдафон, осёл и невежда.

— И мой друг.

— Это-то и странно.

— Всё же я бы не судил о нём так категорично.

Но поэт отмахнулся от этого довода, как от скучной аксиомы:

— Ты ни о ком не судишь категорично.

Байрон остановился у стола, за которым сидел Дарий, и погрузился в раздумья. Придя, видимо, не к самым оптимистичным выводам, он заявил, чеканя слова:

— Если я ещё раз пересекусь где-нибудь с Маклаудом, всё закончится плохо. Очень плохо.