Провокатор (СИ) - "Д. Н. Замполит" - Страница 15

— Какую еще душку?

— Шутить изволите… — она погрозила мне пальцем. — Подождите минутку, я мигом.

Она шустро скрылась в ближайшей подворотне и появилась оттуда буквально через минуту, подталкивая ко мне маленькую фигурку. Я подошел ближе и слегка ошалел. Это была совсем девочка! Округлое детское личико, голубые глаза, пухлые детские губы, вроде бы даже подкрашенные…

— Хороша? Берете? Тут рядом и номера. И дом свиданий, если пожелаете… — в голосе старушенции появились блудливые пошлые нотки.

Господи, да ей лет десять всего! Как бы она не старалась показать себя, как бы не красилась, но ребенка от девушки отличить можно даже в темноте! Детское сложение, тонкие ножки…

Мать вашу, да у нас даже в девяностые такого срама не было! Да, девки стояли вдоль всей Тверской и Ленинградки, но дети???

Я буквально остервенел, шагнул к своднице и протянул ей сложенную кисть, делая вид, что в щепоти зажаты деньги. Сводня сунулась навстречу, я ухватил ее большой палец и вывернул на болевой.

— Сссука!

— Ааааай!!! — пронзительно завизжала старушенция, девочка метнулась обратно в подворотню, откуда выскочил крепкий мужичок, замахиваясь на ходу. Резко крутнув палец тетки и, судя по ее воплю, сломав его, я успел развернуться и принять удар левым плечом и даже устоять — бил он крепко и умело. Руку как отсушило, но дало мне несколько мгновений. Правой рукой я метнул ему в лицо свою шапку и сделав шаг навстречу со всей дури пробил коленом в пах. Мужик икнул и начал заваливаться, прижимая руки к отбитому месту.

— Стоять! — рявкнул я старухе, которая пыталась убраться подальше, в два прыжка настиг ее и ухватил за облезлый воротник..

— Убивают! — пронзительно заверещала она и всед этому крику раздались трели дворницких свистков справа и слева, но я уже крепко держал ее за шкирку.

На углу в свете фонарей сверкнули шинельные пуговицы, послышался топот тяжелых сапог.

Приехали, полиция. Что-то частенько я стал попадать в околотки…

В полицейское управление меня вместе с “жертвами” доставили городовой с дворником. Нас усадили на жесткую скамейку, минут через пять пришел полицейский чиновник и начал заполнять какие-то бумаги, расспрашивая поначалу работника метлы и лопаты.

Местное ГУВД жило своей жизнью. Мимо сновали посыльные и служащие, куда-то повели пьяного в дымину извозчика, двери хлопали, по ногам сквозило, а потом из левого коридора появился кто бы вы думали? Кожин!

Сначала я оторопел — он что, следит за мной? Но потом подумал, что у пристава могут быть и свои дела в городском управлении.

— Михаил Дмитриевич, да у вас прямо какая-то страсть попадать в истории! Что на этот раз? — иронично приветствовал меня пристав.

Пока составляли протоколы или как там назывались эти листы, я выдал ему всю историю — про переулок, “душку”, сводню и драку, Николай Петрович лишь хмыкал в усы да саркастически улыбался. В какой-то момент он сказал пару слов чиновнику и увел меня в другое помещение, где я и закончил свой рассказ.

По окончании пристав обыденно пожал плечами:

— Помилуйте, это же ведь давно всем известно!

Оказалось, не только эту старуху, но и других посредниц полиция хорошо знает. Действуют они точно так же, как и со мной, но никого к себе не водят, используя “прикормленные” номера. Знают это и местные педофилы.

— Да, это очень печально, но что мы можем поделать? — Кожин развел руками. — Полиция не в состоянии призревать этих жертв общественного темперамента.

— Как, как? Замечательный эвфемизм! — Бешенство снова накрыло меня и пристав, похоже, это почуял, отошел за стол и замолчал, сосредоточившись на перекладывании бумажек. Пришлось сосредоточится на дыхании минуты на две, пока эмоции немного не утихли.

— Я, если честно, поражен. Я всегда считал Россию гораздо более цивилизованной и нравственной страной, чем Штаты, у нас там много дурного делается, мы не ангелы, но чтобы вот так продавать ребенка… да в любом Висконсине или Коннектикуте за такое скорее всего если не пристрелят на месте, то вымажут дегтем, обваляют в перьях и линчуют.

— Я прекрасно понимаю ваши чувства и разделяю их, но… Борьба за справедливость, конечно, прекрасное дело, но я бы попросил вас поумерить пыл, ибо полиция не всегда успевает вовремя. — холодно напутствовал меня Кожин, получив по мою душу пропуск и проводив до выхода из управления.

Надо полагать, он не преминул сообщить об инциденте Зубатову, так как назавтра я получил сигнал о встрече на конспиративной квартире.

Зубатов был раздражен, если не сказать зол.

— У вас, Михаил Дмитриевич, поразительная способность влезать в неприятности. Будьте любезны впредь остерегаться огласки… — металлическим тоном выговаривал мне полицейский.

— Непременно. В следующий раз я просто пришибу мерзавцев нахрен. — я тоже начал раздражаться. Кстати, а почему я не ношу с собой Смит-Вессон? Надо бы носить, попривыкнуть к нему, может, еще и кобуру подправить придется. Да и трость покрепче не помешает.

— Ну, знаете ли!

— Да, знаю! — резче, чем следовало ответил я. — Вот вы спрашивали меня, почему революция неизбежна — так вот почему. Потому что ежедневно, ежечасно этот ваш “общественный темперамент” измывается над униженными и оскорбленными, как их называл Достоевский.

— Так это по всему миру так!

— Вот именно поэтому в гимне Интернационала и поется “ВЕСЬ МИР насилья мы разрушим до основанья”.

Зубатов задумался.

А я вдруг решил распропагандировать его. Нет, не перевербовать, это пока вряд ли, а вот кое-какие идеи подкинуть и пропихнуть это да. Поначалу, конечно, он будет отбрыкиваться, но как там — гнев, отрицание, торг, депрессия и принятие? И капля точит камень, а мужик он умный, ситуацию с рабочими видит своими глазами и подтверждения тем идеям будет получать ежедневно. Ну а дальше… из полиции его рано или поздно попрут, с такими-то амбициями, невзирая на мои пророчества, и вот тут уже можно будет задуматься о вербовке — движению такой консультант, знающий агентурную работу изнутри, ой как полезен будет. Вон, вроде бы Джунковский помогал Дзержинскому строить НКВД, но так это после революции было! Чем черт не шутит, а?

В тот день я давил именно на униженное положение трудящихся. Что эксплуатация есть во всем мире и даже похлеще, чем в России, но нигде нет такого хамского отношения “Тит Титычей” к работнику, к его жизни, семье, детям. Помянул про кошмарную смертность в младенческом и раннем возрасте, про адские условия для детей на фабриках, невзирая ни на какое законодательство. Добавил про то, что лет через двадцать эти дети войдут в силу — каково будет жить в стране, где каждый рабочий или крестьянин ненавидит власть?

Шеф охранки слушал не перебивая, только постукивая карандашом по столу, а когда я утомился и закончил свою филиппику, тихо спросил:

— Выговорились?

— Да, Сергей Васильевич, выговорился. Тяжело, знаете ли, наблюдать все эти “ужасы прежнего режима” вживую, после жизни в куда как более справедливом обществе.

— Ну и хорошо. Будем считать, что с этим мы покончили и вы успокоились.

Успокоился, ага. До следующего эксцесса. Но ничего-ничего, я тебе на мозг еще долго капать буду, есть у меня в запасе еще и неподсудные великие князья, и кухаркины дети, и выкупные платежи и дохренища других проблем. А то ишь, привыкли тут булкой хрустеть.

Весна 1898

В марте барон Зальца, донимавший меня при встречах у Белевских, куда-то пропал. Формально он был сильно занят, но все присутствовавшие при нашем пари догадывались о причинах неформальных — в феврале в Гаване при крайне подозрительных обстоятельствах взорвался американский броненосец “Мэн”, САСШ взвинтили градус обвинений Испании, так что события развивались по моему сценарию и где-то впереди забрезжила перспектива облажаться перед Наташей. Генерального штаба капитан из гордости, естественно, не мог позволить себе стать объектом косых взглядов, если не насмешек и потому от встреч уклонялся. Наташа же Белевская, наоборот, старалась как можно больше времени проводить со мной, уже не помню по какому разу расспрашивая меня о жизни в Америке. С одной стороны это было хорошо — я шлифовал свою легенду, а с другой приходилось все время держать в голове все, что я успел рассказать. И держать себя в руках, поскольку Наташа мне чем дальше, тем больше нравилась, да и она мной, как тут говорили, явно “увлеклась”.