Кирка и Вороновы дети (СИ) - Оса Яна - Страница 17

— Это значит, — выдохнул Сома, — что, если я буду слышать вой, значит у нас несанкционированное проникновение?

— Умный мальчик, — согласилась Анна и похлопала его по плечу.

— Вход в лабораторию ядов для студентов со стороны сада. Налево — ваша комната. Направо — скажем так — каморка вашей помощницы. Соваться туда не рекомендую. Настоятельно.

Дальше по коридору, за ширмой, слева — лаборатория ядов, справа — зельеварения. При выходе в сад — оранжерея с теплолюбивыми растениями. Левая часть — закрытая. Сигнализация будет орать так, что нарушитель описается. В правой половине предыдущий преподаватель проводил семинары.

— Так это значит, что у меня почти целый этаж? — наконец понял мужчина.

— Это значит, что вы можете ни в чем себе не отказывать. Правое крыло — хозяйственная зона — преподавательская столовая — только завтраки, зал отдыха, игровая, в общем разберетесь.

— Ну а теперь вы, Амир. Вам наверх.

— Надеюсь, что не на самый?

— Не надейтесь. У вас четвертый этаж и двухэтажный пентхауз.

— Даже не знаю, мне начинать бояться прямо сейчас?

— О чем вы?

— О том, что некоторые любвеобильные студенты залазили к преподавателям в окно на третьем этаже.

— Мне кажется, что вам не чуждо желание личного пространства, в которое вы допускаете избранных и еще, что то, что происходит за дверьми вашей спальни должно остаться там и никто не должен это увидеть.

— А есть вероятность, что будут желающие посмотреть?

— Думаю, что будут желающие принять участие.

— Мы думаем об одном и том же? — решил расставить все точки над и.

— Разве вы горите желанием познакомить всех со своим животным?

Я уставился в ее глаза, размышляя о каком из них она говорит сейчас. И не значит ли это то, что я смогу обернуться на территории учебного заведения и подобная перспектива пугает кастеляншу. Почему-то именно так она мне сейчас представлялась, — хозяйка, под присмотром которой находится все и живое, и не живое.

В гостиной, куда мы шагнули из коридора тут же мягко разгорелись светильники, и я отметил, что вся обстановка новая и добротная, можно сказать с намеком на богатство, но не бросающееся в глаза.

— С завтрашнего дня, вазу на столе будут ежедневно пополнять разнообразными фруктами. Может у вас есть еще какие-то пожелания?

— Фруктами? — пронеслось у меня в голове, — она что, знает про Юи-юи?

— Нет, благодарю.

— Тогда позвольте мне откланяться, — дела. Завтрак с девяти до одиннадцати в выходной и с семи до пол девятого во время занятий. Сладких снов, Амир, — обронила она на пороге и исчезла в тьме коридора.

Я сбросил два баула на пол, и положил на стол меч. Ну что ж, стоит взглянуть на спальню, пошел в сторону широкой винтовой лестницы, уходящей наверх. На площадке второго этажа присутствовали три двери.

За одной обнаружился санузел. Вторая вывела на балкон, утопленный в крышу наподобие мансарды, а вот за третей была спальня.

И Юи-юи скачущая на матрасе.

— Чесать-чесать скорее! Много! Ждала долго!

— Ты в порядке? — поинтересовался у нее присаживаясь на край.

— Теперь хорошо, — простонала она, как только моя рука принялась за почесывания.

— Ты не голодная?

— Чеши.

— Может я помоюсь и лягу? — поймал себя на том, что разговариваю с ней как с разумной.

Она посопела, решая задачу сейчас — много, или потом много-много и разрешила — иди быстро-быстро.

Получив свою дозу после душа, она в конце концов уползла мне в ноги, рассказывая о том, что ей нравится здесь, что теперь ей не надо прятаться и можно быть рядом постоянно.

Это заявление несколько насторожило, но я решил оставить решение этой проблемы назавтра, с этой мыслью и заснул.

Тонкая молочная кисея, колыхавшаяся на ветру, не скрывала прекрасного вида на сад. Мягкость подушек манила преклонить голову, но на столе истекало прозрачным соком горячее мясо и нагревалось вино. Я же не мог оторвать взгляда от гибкой фигуры, в прозрачных шароварах, поясе с монетками и топе, скрытом под каскадом жгуче черных волос.

Она танцевала, покачивая в такт неслышимой музыке своими крутыми бедрами и завораживала знаком бесконечности выписываемой этой аппетитной частью тела.

Руки, порхающие птицами над головой девушки, говорили о чем-то откровенном, заставляя убыстряться ритму сердца.

Откуда-то нахлынуло раздражение, что не передо мной она выгибается в чувственном танце, предоставив любоваться издалека, как в насмешку.

Меня не занимало остывающее мясо, другой голод накатил, заставив подняться и шагнуть из тенистой беседки.

Мимоходом отметил, что я тоже одет в белоснежные шаровары и только тяжелая цепь украшала оголенную грудь.

Теперь я наконец услышал музыку. Ощутил переливы свирели и рокот барабанов, движение смычком по струнам домбры и мягкий шёпот кастаньеты.

Приближаясь к ней со спины, я завороженно наблюдал за нечеловеческой гибкостью ее стана, за прогибами и приглашающими движениями. То, как она оттопыривала свою нижнюю часть будило фантазию, подкидывая все новые и новые картинки, как я могу ее поставить и войти. Как она будет изгибаться под моим разгоряченным движением, вколачивающим в нее всю жажду и желание обладания.

Наконец приблизившись вплотную к ней, бросил взгляд на музыкантов, они, повинуясь мысленному приказу исчезли тут же, а я обхватил ее таз ладонями и прижался каменным желанием к ложбинке между ягодицами.

Она, не успев остановится выгнулась подставляя твердости более аппетитные уголки своего тела, и мне на секунду показалось, что под ее прозрачными шароварами больше ничего нет, и сквозь шелк я чувствую, как раздвигаются ее губы, вырывая стон, даже не понятно у кого из нас двоих.

Я развязываю пояс с монетками и шаровары падают на дорожку, посыпанную белым песком. Она все так же оттопырила попку, прогнувшись и слегка разведя ноги. Я накрываю ладонью ее бугорок и поглаживаю горящий и пульсирующий бархат. Она течет желанием, я отбрасываю другой рукой волосы наперед, и прикусываю шею, в месте, где она переходит в плечо.

Она хрипло произносит «О», я чувствую, как ее язык оглаживает верхнюю губу в попытке сдержать от моих ушей потяжелевшее дыхание. Моя рука, подныривает под ее руку и сжимает полушарие упругой груди. Вторая рука медленно дразнит точку между разведенных ног, лаская почти неощутимыми прокручиваниями вокруг вершинки.

Моя плоть подрагивает, просясь наружу, но я опускаю лиф топа и сжимаю пальцы на ее вершинке, заставив застонать снова. Сжимая и отпуская пальцы, синхронизирую движения, заставляя танцовщицу изнемогать от желания. Провожу языком вдоль плеча, шеи и прикусываю мочку, выдыхая в ее ушную раковину, — скажи!

— Возьми меня, мой господин!

Я оставляю сосок в покое и освобождаю уже трепещущего от предвкушения зверя. Проскальзывая по скользкой дорожке между разведенными ногами, вхожу совсем чуть-чуть, нащупав ее узкое лоно.

Ее облегченный выдох сменяется похныкиванием, Она старается еще больше выгнуться, чтобы ощутить, как я погружусь еще на чуть-чуть.

Я придерживаю ее таз, не давая выполнить задуманное. Только тогда, когда я решу, ее лоно наполниться до конца, пока же усиливаю нажим пальца на вишенке, превращая ее тело в сладкую патоку.

Она неощутимо ерзает на утопленной головке, пытаясь получить больше удовольствия и стонет, теперь уже непрерывно, — возьми, возьми меня, я вся горю, — шепчут ее губы.

— Чуть больше, чем сейчас, — дразню дыханием в ухо, чувствуя, как ее начинает бить крупная дрожь.

— Глубже, прошу, мой господин.

— Ты же помнишь, что я большой господин?

— Да, — стонет она, — возьми!

Она взрывается оргазмом, когда я делаю толчок на всю глубину, чувствуя, как ее стенки сжимаются в накатывающем оргазме, а ее матка вибрирует, словно целуя моего зверя в голову.

Цвета, звуки и запахи взрываются, и я просыпаюсь, со знатным стояком, на огромной кровати и в первый момент не могу понять, куда же делась прелестница.