Поднятые до абсолюта (СИ) - Денисова Ольга - Страница 35

— Но не врач, Ничта. И не чудотвор. Кстати, я раздобыл медицинскую карту Ясны Йеленки. Она не может быть матерью мальчика, у нее случился выкидыш в январе четыреста тринадцатого года. Не первый и не последний. Вы, аристократы, так гордитесь своей голубой кровью, в то время как ваши женщины не могут толком рожать детей.

— Оставь разговоры об аристократах на потом, — проворчал Ничта. — Я не сильно сомневался в том, что это приемный ребенок, но это не означает, что перед нами Вечный Бродяга. Что там со «знакомым чудотвором»?

— Это Инда Хладан, друг семьи, верней, друг Ясны Йеленки. Отсутствовал в Славлене десять лет, жил где-то у моря. Вернулся несколько дней назад. И с тех пор крутится вокруг Йеленов. Сейчас он едва не поймал меня возле их ограды. Я не сразу заметил его в темноте, он меня — тоже. Он большая шишка в Тайничной башне…

— Он видел то же, что и ты?

— Чудотвор не чувствует выброса энергии. Но он забеспокоился: выброс был такой сильный, что призрак едва не захлебнулся, — Цапа захихикал и потер руки. — Энергии хватило на то, чтобы Исподний мир услышал Вечного Бродягу. Вот увидишь, Охранитель придет! Мальчик нуждается в защите. Как только чудотворы поймут, кто перед ними, они уничтожат его.

— Цапа, ты противоречишь сам себе. Если мальчик родился с помощью чудотворов, они давно знают, кто перед ними. Впрочем, я думаю иначе. Я думаю, еще четырнадцать лет назад им пришло в голову выдать какого-нибудь сиротку за Вечного Бродягу. Возможно, они имели основания предполагать в нем большой потенциал.

— Никакой «большой потенциал» в четырнадцать лет не поможет утопить призрака в энергии и без инициации пробиться в межмирье. Это, Ничта, очень большой потенциал. И если даже чудотворы сотворили его как приманку, это было величайшей глупостью с их стороны. Потому что этот потенциал повернется против них. Скажи, если в наш мир явится Охранитель, ты поверишь в то, что мальчишка — Вечный Бродяга?

— На месте Охранителя я бы появился здесь тихо, незаметно. Так, чтобы ни одна живая душа не узнала об этом появлении.

— Однако Откровение говорит о другом. Громы и молнии. Земля разверзнется и выпустит Чудовище. И красные нити света не смогут ему противостоять. Если Танграус предсказал появление фотонного усилителя, то почему мы должны сомневаться в остальном?

— Потому что язык Танграуса — образный язык. Возможно, Охранитель явится во время грозы. Возможно, он действительно спровоцирует подземный толчок. Цапа, я сказал: «Если бы я был на месте Охранителя», но я не на его месте.

Утром Йока сам себе напоминал сытого пса, разморенного теплым солнышком. Он щурился от света, пронизавшего столовую, и нехотя жевал яйцо всмятку, слушая разглагольствования отца о безответственности и смертельной опасности. В школу Йока не собирался, нагло соврал что-то про ночные боли. Никто ему не поверил.

Он не сомневался, что вчерашнее происшествие ему приснилось, но какой же это был забавный и хороший сон! Йока грезил танцующей девочкой, но бесстрастно, как о приятной, успокаивающей мелодии: грезы эти не заставляли быстрей биться сердце, но от них было тепло.

Он тщательно спланировал и день, и следующую ночь: до обеда разобрать рассказы из книги по типам и попробовать найти в них закономерности. После обеда выспаться. Часов в шесть встретиться с ребятами, а ночью, когда родители уснут, выбраться в Беспросветный лес и пробыть там до утра. Теперь ему еще сильней захотелось встретиться с призраком — почему-то сон о танцующей девочке разбудил в нем желание быть как никогда сильным, безрассудным, заслуживающим восхищения. И лишь слова, сказанные накануне Важаном, отравляли доброе настроение. Вечером Йока забыл о них (был слишком занят книгой), а теперь они склизким червячком копошились в голове: «Твое бунтарство исходит от неуверенности в себе». Йока мог бы наплевать на эти слова, забыть о них, если бы не подозревал, что Важан прав.

— Садись, — колдун подтолкнул Зимича к очагу, — я звал тебя, я ждал тебя, а ты… Как ребенок. Где ты был столько времени?

Зимич еще не оправился от двух потрясений подряд, повел плечами и подвинул колобашку поближе к огню: ему вдруг стало зябко. Не так, как зябнут на морозе, а болезненно, тоскливо, по-детски. Свернуться бы в клубок подле огня и расплакаться.

— Ну? Что молчишь?

— Я… болел… — угрюмо ответил Зимич.

— Человек не может в одиночку победить змая. А змай зимой спит, как всякая гадина. А? — старик подвинулся к Зимичу и толкнул его в бок.

— Ну и что? — огрызнулся Зимич. — Что с того? Это что-то меняет?

— Кто-то разбудил змая, — вкрадчиво продолжил старик и посмотрел на Зимича снизу вверх, как недавно на него смотрел зверь-росомаха, выпрашивая кусок мяса.

— Даже если и разбудил…

— Чем ты его убил? Топором! Топором нельзя убить змая. Топор увязнет в его мясе. Змай сильный.

— Но я убил его топором, — Зимича передернуло, — и топор в его мясе не вяз.

— Змай плюется молниями, как грозовая туча. Одна молния может сжечь тебя дотла.

— Но ведь не сожгла же? — Зимич вспомнил, как кровь вскипала в жилах, и зажмурил глаза.

— Покажи мне свои руки, — велел старик.

Зимич протянул вперед перевязанные ладони.

— Я сниму повязки. — Колдун не спрашивал.

Зимич лишь пожал плечами.

— Тебя лечит хороший врачеватель, — вздохнул старик, взглянув на подзажившие раны, — и все же… Да, это молнии. Но это очень слабые молнии. Они не смогли тебя испепелить, только обожгли. Ведь змай бил молниями в щит и в топор, а попадал по рукам, правда? Почему щит не загорелся?

— Он был мокрым. Его поливали водой, чтобы он не горел.

— Глупцы! Всем известно, что вода притягивает молнии, но не задерживает их, наоборот… И если бы змай имел полную силу, ему бы хватило одной молнии. Скажи, тебе было трудно его убить?

— Да.

— Я не удивился. Кто-то разбудил змая, отогрел и выпустил в небо. Все гады голодны, когда просыпаются, и сил у них не много. А от холода они слабеют.

— Ну и что?

— Кому-то нужен свой змай. Ручной. Как мне — Вечный Бродяга. А? Я прав? — старик рассмеялся и снова подтолкнул Зимича в плечо.