Только на одну ночь (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 53

Ну, конечно же, я всего лишь его дразню, разумеется, я не собираюсь “отлынивать”, я вообще не люблю это дело. Кто вообще отказывается от хорошего секса? Еще от плохонького секса можно и отказаться, но мой медведь плохо трахаться не умеет. Он даже спросонья засадит так, что только восторженные вопли в груди и останутся.

— Выспаться… — ворчливо откликается Эд, опуская пальцы на мою щеку. — О чем ты, женщина? У тебя тут Хозяин недотраханный, вот-вот до дрочки в душе опустится, а тебе лишь бы поспать?

— М-м-м, — я потянулась навстречу его ласке, потерлась об его ладонь щекой. — Да, действительно, прости, мой господин, что так тебя запустила.

После сессии мне не нужна боль, ведь вчера я ею напилась под завязку.

После сессии обычно секс очень трепетный, нежный, настолько ванильный, насколько это вообще возможно. И вообще вне постели Он со мной как с хрустальной носится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я ворчу, и неизменно получаю: “Ты и так вся в синяках, как с тобой еще-то?”

Хотя я и ворчу-то больше из кокетства, чтобы мой дорогой царь и император хоть иногда поправлял на голове корону. А то прирастет же!

Вообще боль сейчас и не нужна.

Я и так таю, от таких ласковых сегодня Его губ — на моих губах, на моей шее, ручейком сбегающих к моей груди. А от его пальцев, медленно растирающих мой клитор, я наполняюсь горячей, голодной до него духотой. Я приму его любого и любой он мне в кайф. А сейчас, особенно сейчас — я, кажется, сама готова уже его трахнуть.

Впрочем, а что мне мешает?

Тем более что классика все равно сегодня, вероятно, в пролете, у меня на спине живого места нет. Вряд ли я смогу на ней лежать.

Я опрокидываю Эда на спину, лишь легонько уперевшись ему ладонью в грудь. Сбрасываю к черту одеяла и поднимаюсь на колени, чтобы устроиться у Эда на бедрах, трусь своими уже влажными половыми губами о вздыбленный член моего мужчины. Его руки скользят по моему телу. Нежно, ласково, но с каждой секундой взгляд Эда становится все убийственнее. Да-да, сладкий, я помню, что я тебя бешу. И после стольких лет? Всегда!

— Хочешь меня, Хозяин?

— Я тебя очень хочу, сучка ты моя.

Да-да, даже после сессий — неисправимая сучка. И такой я ему и нужна.

Его ладони оглаживают мою грудь, именно оглаживают, никаких легких дразнящих прикосновений, эти — жадные. Они не дразнят, они дают понять, что критическая точка очень близка. А у меня лишь одно желание — выгнуться навстречу голодным лапищам моего медведя. Трогай меня больше, трогай меня везде.

— Красивая моя, — шепчет Эд, не отрывая от меня глаз, — сладкая.

Я могу завернуться в его бархатный взгляд как в горячее одеяло. Я могу растаять и прямо так, но кто тогда его наконец удовлетворит? Какая-то другая сучка? Пускай обломается. Этот медведь — личная собственность Светланы Клингер.

— Твоя, твоя, Эдуард Александрович, — я не выдерживаю, я смеюсь, потому что мне сейчас действительно свободно. Его явно срывает всякий раз, когда и я это признаю.

Вот и сейчас — широченные ладони моего медведя сжимаются на моих ягодицах и требовательно и бесцеремонно насаживают меня на его член.

— Ах ты ж…

Первый миг соития, ослепительно яркий, восхитительно сладкий, который хочется растянуть подольше. Не могу восторженно не вскрикнуть, а Эд не может не словить от этого кайфа, и не продолжить заставлять меня об него трахаться.

Боже…

Боже — от каждой фрикции…

Боже — мой личный страстный Боже, что сейчас так плотно держит меня в своих руках. Эрос, ты ли это? Ну а что, профиль у Эда вполне себе божественный. Да и анфас тоже…

— Обожаю тебя, — само летит с губ. Ну, не только обожаю, но об этом позднее. Сейчас Эду нравится и это признание, он начинает двигаться чуть энергичнее, добавляя остроты моему удовольствию. Кто кого трахает вообще сейчас? Я его? Ага, как же…

Даже сейчас Эд диктует мне свое желание. Медленное, вдумчивое, глубокое. Уже год как вместе, причем реально вместе, съехались на второй же день, после пресловутого наказания, а он все равно не может мной насытиться. Господи, какой же кайф…

Кровь в висках стучит, гулко, громко, с раскатистым эхом. Тело все норовит ускориться, но непреклонные пальцы на бедрах замедляют.

— Хорошо тебе? — его хриплый шепот, слова, произнесенные на жадном вдохе, заставляют мое сердце сделать сальто. — Хорошо тебе со мной, а, Света?

Он знает ответ. Разумеется. Эти вопросы задаются не для знаний, они задаются для ответов.

— Да! Да! Да-да-да! — выдыхала в ритм к движениям, пока мой мир тихонько корчится в восторженном экстазе. Близко. Очень близко. Пара шагов, и…

Эд снова замедляется, будто отстраняя меня от оргазма. А ведь почти, почти!

— Торопишься, а? — Эд смеется, глядя на меня. Жестокий, безжалостный мальчишка!

— Хочу кончить, — тихо шепчу я. — Хочу. Заставь меня кончить, Эд. Пожалуйста.

Он любит, когда я его прошу, и на самом деле чаще всего я с этим тяну, чтобы доставить ему еще больше удовольствия от вырванной из моего рта мольбы, но сегодня у меня нет настроения тянуть. Да и у него нет, он просто так, развлекается.

— Заставить? — жадно повторят Эд. — Хорошо, сладкая, как скажешь…

Движения становятся резче. Нет, не до зашкаливающей торопливости, чтобы побыстрее нагнать упущенное, но сейчас, раз за разом толкаясь внутрь меня, он будто дает понять — нет, теперь не остановится. Нет, теперь доведет до конца.

И да-а-а, все-таки доводит. Заставляет. У меня нет даже шансов как-то оттянуть это…

Теплые конвульсии оргазма — сладкие до невозможности, и что еще приятнее — скручивает не только меня, скручивает и Эда, и он рычит, яростно, надсадно, а внутри меня содрогается его плоть. И жарко, жарко до невозможности, и этот восхитительный миг хочется растянуть как можно дольше.

И все-таки утренний секс — это самая моя любимая из всех вредных привычек моего медведя…

А секс после сессии хорош втройне!



Каждый раз когда я собираюсь к Алексу — Эд вечно умудряется собраться раньше меня, и пока я крашу губы, он уже успевает послать к черту водителя, потому что на кладбище мы всегда ездим только вдвоем.

Он ждет меня у машины. Красивый сучок, по-прежнему мажор, как всегда в стильном костюмчике стоимостью в приличную машину, при моднявом галстучке, который прям просит, чтобы я за него прихватила и потянула Эда на себя, чтобы поцеловать. Иногда мне хочется и такого, да.

Как и всегда, Эд, ожидая меня, курит. Я иногда ворчу на эту его пакость, Эд же смеется и вспоминает тот анекдот про курящего мужика и его небоскреб. И пусть борода у этого анекдота такая, что ею можно обвязать всю Землю по экватору. Обычно это просто означает, что я пока не нашла для него убедительных аргументов. Хотя если честно, я люблю, когда от него пахнет табаком. Я бы и сейчас шагнула к нему, уткнулась бы носом в его рубашку и подышала им — горьковатым, дымным. Моим. Просто сейчас настроение было чуточку иным.

Впрочем Эду это настроение совершенно не помешало. Меня он без особого стеснения обшарил взглядом, взглядом содрал с меня платье, им же залез ко мне в трусы.

— Ты как всегда выглядишь так, что хоть не едь никуда, — драматично вздохнул он.

— Ну, мы же поедем? — я подняла брови. Вообще он частенько так говорил. Особенно когда я выходила из дома сразу и в платье и в туфлях. Когда эти звезды совпадали, было несколько раз, что мы все-таки никуда не ездили. Одежда для раздевания, да. Но вообще я сейчас выглядела довольно строго, и платье было простое, черное, на дюйм ниже колена, и волосы я убрала в элегантную «ракушку».

— Садись уже, — Эд кивнул в сторону машины.

На Ваганьковском как всегда тихо, хотя все-таки вокруг нас сейчас пытается бушевать май.

До могилы мы с Эдом идем вдвоем. И цветы тоже у памятника возлагаем вместе. Молчим — не договариваясь.