Яма (СИ) - Тодорова Елена - Страница 12

— Вы, что, больные? — чуть оживившись, обернулась Ника.

Глянула на сестер осуждающе. Сбросила руку Алины и, подложив под щеку ладони, снова закрыла глаза.

— Ничего он мне не сделал. Пальцем не тронул. Вел себя как кретин, и делов-то… А сейчас я собираюсь спать.

— Какой спать? Что он тебе говорил? Что вы вообще делали?

— Ничего важного, чтобы еще и пересказывать.

— Тебя не было три часа! Что-то же вы делали все это время?

— Я же сказала! Кино смотрели.

— Какое?

— "Соблазнитель".

Алина замерла с перекошенным лицом.

— Подожди, подожди… Что это за кино? И где вы его смотрели?

Нике снова пришлось подняться.

— Слушай, ты знаешь, что у тебя синдром гиперопеки? Лучше делай с этим что-то сейчас. Ты же слышишь меня? Я сказала, в кинотеатре.

— Но зачем ты с ним туда пошла? Он же… он же не нравится тебе?

— Нет, он мне не нравится, — заверила сестру без промедления. — Все нормально. Я просто устала и хочу отдохнуть.

— Оставь ее, — сдалась первой Руслана. — Ты же видишь, жива и здорова. Пусть спит.

Не спала. Не могла уснуть. Слышала, как сестры, сходив поочередно в душ, готовились ко сну. Переговаривались шепотом, чтобы ее не беспокоить. А сон к Нике все равно не шел. Сердце в груди отчего-то колотилось, а тело горело.

"Наверное, перемерзла и простыла…"

"Хоть бы…"

Перед мысленным взором зачем-то, как на перемотке, раз за разом прокручивался уходящий день. Все моменты с Градским. Все-все, что он ей сказал — дословно.

За окном усилился ветер, и снова припустил дождь. Нику отчаянно потянуло домой, в родную обстановку. И такая тоска ее обуяла, сердце в груди сжалось, налилось тяжестью и заныло.

С некоторых пор рвалась во взрослый мир, а сейчас — взрослый мир ее не принимал.

Люблю момент из Библии, где Ленин в светящейся кепке ходил по воде.

© Noize МС "Come $оmе AII"

Телефонный звонок разбудил Градских на рассвете.

— Да? Что, опять? — бубнил спросонья Николай Иванович. — Хорошо. Сейчас спущусь.

— Что случилось? Кто это? — настенный светильник мягко осветил хозяйскую спальню. — Куда ты? Коля? Коля?

— Все нормально. Спи.

Какой там спать, если сердце уже зашлось тревогой?

Набросив длинный атласный халат, Валентина Алексеевна поспешила следом за мужем. В пустых коридорах дома царила мирная тишина, но сердцебиение все набирало обороты. Воздуха стало недостаточно. В прихожей пальцы судорожно смяли ворот, когда со двора донеслась невнятная ругань.

— Да что же случилось? — взволнованно выдохнула женщина на ходу.

Распахнув дверь, Градский-старший недобро усмехнулся.

— Все в порядке, мать, — успокоил жену, чуть повысив голос, чтобы быть услышанным с обеих сторон. — Додика нашего привезли.

— Коля, хоть ты… выбирай выражения.

Бросившись к двери, столкнулась в проеме с сыном. Громко ахнула, прижимая ладонь ко рту.

— Господи! Что опять случилось?

Из рассеченой брови Сергея сочилась кровь. Стекая по щеке, капала на клетчатую рубашку.

— Нужно "скорую”! Нужно… — поддаваясь панике, залепетала мать. — Господи, Коля, что ты стоишь?! Он же сейчас кровью истечет!

— Валя, ты в своем уме? Сейчас же прекрати истерику. Носишься с ним, как с писаной торбой… По-старинке "зеленкой", и пусть сверкает, как новогодняя елка.

— Знаешь что, Коля? — рассердилась. Посмотрела на мужа с выразительным упреком и материнской обидой. — Сейчас твой суровый воспитательный подход просто преступен! Столько крови, вдруг порез глубокий? Может, ребенка "зашивать" нужно!

— Вдруг, не вдруг… Я — не суровый воспитатель. Я — адекватно оцениваю то, что вижу. Не делай из меня зверя. Если бы тут было что-то серьезное, Валера бы его не домой привез, а в больницу, — в свою очередь рассердился Николай Иванович. — Успокойся. Все нормально с твоим ребенком! Пластырем заклеит — заживет.

— Не смей меня успокаивать! Если тебе плевать на сына, то мне — нет! Ни ты, ни Валера медицинского образования не имеете…

Отказываясь принимать участие в очередном "семейном совете", Серега прошагал мимо них и направился в свою комнату. С некоторых пор серьезно полагал, что в их доме все являлись ненормальными. Не только он, со своей бессердечностью. У отца — маниакальный психоз, у матери — паранойя. Хотя, несомненно, именно он причина их помешательства.

К сожалению, скрыться от удушающей родительской опеки Град не успел.

— Сережа, — заметив, что он уходит, мать припустила следом.

— Спасибо, Валера, — не имея времени на обычные светские беседы, отец "на отъеб*сь" поблагодарил милиционера, конвоировавшего Серегу домой. — Сколько с меня?

— Ну, как обычно, Николай Иванович.

Закрыв дверь в спальню, отгородился от внешнего мира. На мгновение замер, наслаждаясь тишиной. Медленно перевел дыхание, промотался и направился через спальню прямиком в душ.

Стоял под теплыми струями, безразлично наблюдая, как грязно-кровавая вода сбегает в слив. Левое плечо прилично болело. Видимо, связку потянул. В уличной драке не оставляли время на разогрев. Мордобой, как правило, стартовал внезапно. Достаточно кому-то одному из участников конфликта выбросить кулак, слегка задеть оппонента — и понеслась.

Тестостерон. Норадреналин. Адреналин. Кортизол. Полная мобилизация всех внутренних ресурсов. Эмоциональный подъем, близкий к эйфории. Серега верил, что может испытывать все эти ощущения в моменты агрессивных уличных разборок.

До сегодняшней ночи.

Сердцебиение ускорилось, частота и глубина дыхания увеличились — стандартный старт. А дальше не возникло никаких эмоций. Ровным счетом — ноль. Все происходящее — без боли навылет.

Этой ночью дрался только потому, что того требовала ситуация. Не на Карпа же в самом деле надеяться. После алкоголя уровень защиты у того бывал нестабилен. Быку так и вовсе — то зуб вынесут, то руку вывернут.

Града же, без каких-либо преувелечений, называли семижильным. За годы беспечной юности никаких серьезных травм не получал. Да и держался в драке до последнего "панкратиаста" и последнего "часового". Останавливался, только когда всех в лежачее положение оформят.

Знал, что отец с матерью ему покоя не дадут. После душа застал их в спальне, в нетерпении сновавших по периметру. Обвинительный приговор вынесли сразу после его неподобающего возвращения домой. Не все еще высказали. Отец точку не втоптал, мать не наследила запятыми.

— Вам не надоело? — спросил серьезно. — Ничего ведь не изменится.

Градские оторопело застыли. Обычно они стартовали с наездами, а Серега уже походу вяло отмазывался. Видимо, и в этот раз речь заготовили, а тут он неожиданно активизировался раньше времени.

Ничего, и правда, не менялось. Он, как напивался — так и напивается, как ввязывался в драки — так и ввязывается, как участвовал в гонках — так и участвует… Если прекратить — то как ему вообще существовать? Зачем?

Только Градские не привыкли легко сдаваться. Упорства им не приходилось занимать. Воспитательный процесс — святое дело, хоть и бесполезное.

Отмерли.

— Как же так, Сережи? Кто это сделал? Какие-то хулиганы? Ты их знаешь?

Отец беспокойную речь матери поддержал громким язвительным хмыканьем.

— Ты даешь, мать… Ей богу, смешно! Это он, — за тяжелым выдохом последовал яростный указующий перст, — наш сын, хулиган! Авторитет доказывает! Шайку свою защищает, — расходился, сотрясая воздух оскорбительными речами.

Знал же, что все бесполезно. На х*ена убивал нервные клетки? Внутри Сергея ни единой эмоции не проскочило, в то время как на лице отца они танцевали безумный канкан. Ему ведь так не терпелось задеть бездушного отпрыска за живое! Хоть самую малость!

— Снова этот твой Карп за дело по зубам получил, а ты, крестный отец, массу тянешь?