Бог Войны (ЛП) - Корнуэлл Бернард - Страница 41

За свою жизнь мы насмотрелись на такие столбы дыма, говорящие о том, что сожжена ещё одна ферма. Я насчитал шесть и отправил двоих всадников на север, предупредить Эгиля.

К ночи прибыли ещё двадцать три корабля. В основном такие же, как первые шесть, тупоносые и тяжелые, все с полной командой. Дюжина из них были грузовыми, и все они, включая первые шесть, укрывшихся среди островов, проложили себе путь через отмели и путаницу каналов и встали на мелководье Линдисфарены. Теперь там стало слишком много людей, чтобы мой гарнизон мог на них напасть. Мы могли только наблюдать за отблесками костров на юге.

На рассвете пришла армия. Сначала больше трехсот всадников, а потом и пешие, бредущие по дневной жаре. Там шли вьючные лошади и мулы, женщины с какой-то поклажей, потом опять воины и снова лошади. Я насчитал по меньшей мере одиннадцать сотен человек, и наверняка еще кто-то шел по длинной южной дороге. Часть всадников проскакала через деревню навстречу своим морякам.

Все деревенские бежали в крепость, гоня впереди скот. Воины заняли их дома, хотя, насколько мы могли видеть, особого ущерба не наносили. У меня в гавани стояло три корабля, включая Спирхафок, и ещё восемь рыбацких судёнышек. Охраны я не держал, и корабли легко могли захватить и сжечь, однако никто не пробовал подобраться к ним вплавь. И никто не пришёл к воротам Черепа для переговоров, а сам я переговорщика подыскивать не собирался, даже после того, как воины с топорами зачем-то вырубили рощицу у южного края деревни, сложили ветки в огромную кучу и подожгли. Дым стоял до самого неба.

После полудня прибыл Этельстан. Задолго до его появления воины выстроились вдоль дороги, мечи и древки копий застучали о щиты. Зазвучал гул приветствий, и первыми я увидел пятерых знаменосцев. Они размахивали из стороны в сторону флагами, и те развевались в безветренном воздухе. Двое несли личный стяг Этельстана с драконом и молнией, еще двое — знамя с драконом Уэссекса, а пятый флаг был огромный и белый, с алым крестом.

За ними ехали всадники, по пятеро в ряд, в кольчугах и шлемах, и все с копьями. Почти все кони были серые, а всадники, несмотря на дневную жару, в красных плащах. Поглядев на них, я поморщился — они напомнили мне воинов Этельхельма, хотя плащи у этих были поярче. Я насчитал двадцать конных шеренг, потом увидел ещё двух знаменосцев с драконьими флагами, а сразу за ними на большом сером жеребце скакал Этельстан. Один.

Он производил впечатление даже издали. Кольчуга была как из полированного серебра, сиял добела отполированный шлем, украшенный золотым обручем. Король скакал, гордо выпрямившись, рука в перчатке поднималась в ответ на приветствия воинов, стоявших по обочинам. Высокий серый конь был укрыт алой попоной, сбруя сверкала золотом. Этельстан взглянул на плотные клубы дыма, ещё поднимавшиеся на южном краю деревни.

Позади Этельстана ехали три священника в черных рясах, верхом на вороных лошадях, за ними пять знаменосцев, следом еще сотня всадников в красных плащах.

— Monarchus Totius Brittaniae, — холодно отметил Финан.

— Ты знаешь латынь?

— На три слова больше, чем нужно. Сколько у него людей?

— Достаточно, — ответил я.

Я давно перестал их считать, но на глазок их было не меньше полутора тысяч, и с юга подходили ещё, а с моря дюжина западносаксонских кораблей подошла на вёслах так близко к берегу Беббанбурга, как только возможно. Послание совершенно очевидное. Беббанбург окружен с суши и с моря, а у нас всего двести восемьдесят три воина на стенах.

— Я прокляну его, — злобно заявила Бенедетта. Она присоединилась к нам, держа Алайну за руку.

— Ты можешь это сделать? — спросил Финан.

— Я из Италии, — гордо ответила Бенедетта, — конечно, могу!

Я коснулся молота и подумал — вот бы Тор долбанул молотом по собравшимся в конце песчаного перешейка, ведущего к воротам Черепа. Никто еще не рискнул выйти на тропу, но тут к воротам подошел десяток слуг с двумя вьючными лошадьми. Они остановились вне досягаемости стрел, и пока мы наблюдали, распаковали шатер и быстро его установили, натянув на четырех высоких шестах великолепную ало-золотую ткань. Колья вбили глубоко в песок, закрепили оттяжки, еще трое слуг внесли под затененный полог ковры и кресла.

Последними явились два знаменосца с флагами — западносаксонским драконом и личным стягом Этельстана — и воткнули древки в песок по обе стороны открытого входа в шатёр, обращённого к воротам. Не сходя с большого серого жеребца, Этельстан ждал, пока слуги закончат работу, и смотрел на море.

Слуги ушли. Слабый ветерок трепал флаги, море чуть волновалось, корабли начали грести прочь от подветренного берега. Этельстан спешился и в сопровождении всего одного священника пошел к шатру.

— Это епископ Ода, — сказал Финан.

Этельстан помедлил у открытого дверного проёма, обернулся, бросил взгляд туда, где над воротами Черепа стоял я, и насмешливо поклонился. А потом они с Одой исчезли в шатре.

— Двое их, двое нас, — сказал я Финану.

— Может, он замыслил тебя убить! — встревожилась Бенедетта.

— Финан и я? Да против короля и епископа? — я поцеловал её. — Помолись за их души, amore.

— Вызови дьявола! — потребовала Алайна.

— Молитесь, чтобы он нам не понадобился, — проворчал я и спустился по лестнице в поисках сына. — Если к шатру приблизятся воины, — сказал я ему, — высылай за ворота столько же. — Я кивнул Редбаду: — Отворяй!

Поднялся огромный засов, скрипнули петли, распахнулись тяжёлые створки.

И мы с Финаном пошли встречаться с королём.

Я в кольчуге и со Вздохом Змея на боку. Сапоги в навозе со двора, куда деревенские согнали свой скот. Я потел и, наверное, вонял, как загнанная в угол куница. Я усмехнулся.

— Что смешного? — мрачно спросил Финан.

— Нас загнали в угол, да?

— Это тебя веселит?

— Лучше смеяться, чем плакать.

Финан пнул камешек, и тот покатился по песку.

— Мы пока ещё живы, — безрадостно заявил он.

— Тебе понравится Вилтунскир, — ответил я. — Изобильные сады, прекрасные женщины, откормленные коровы, тучные пастбища.

— В тебе полно дерьма, — сказал он, — и пахнешь ты дерьмово.

Подойдя к нарядному шатру, мы умолкли. Я первым нырнул в низкий входной проём и увидел Этельстана, развалившегося в богато украшенном кресле, вытянув ноги. Он потягивал вино из кубка. Видимо, из римского стекла — такого тонкого. Этельстан улыбнулся, указав нам на два пустых кресла.

— Проходи, лорд Утред, — сказал он.

— Мой король. — Я почтительно поклонился, а потом кивнул епископу Оде, сидевшему с прямой спиной справа от короля. — Господин епископ, — приветствовал я его. Он склонил голову, но промолчал.

— Финан! — радостно приветствовал Этельстан ирландца. — Всегда приятно видеть твое уродливое лицо.

— Это взаимное удовольствие, мой король, — небрежно поклонился Финан. — Ты хочешь, чтобы мы оставили наши мечи снаружи?

— Финан Ирландец без меча? Это странно. Садитесь, пожалуйста. У нас нет слуг, так что угощайтесь сами. — Он указал на стол, где стояло вино, стеклянные кубки и серебряное блюдо с миндалем.

Я сел, и кресло скрипнуло под моим весом. Этельстан снова отпил вина. Он носил простой золотой обруч на длинных темных волосах, в которых на этот раз не были вплетены золотые нити. Кольчуга сияла, на ногах были высокие сапоги из мягкой черной кожи, руки в перчатках, на пальцах сверкают золотые кольца, усыпанные изумрудами и рубинами. Он посмотрел на меня с явным удивлением, и я подумал, как и всегда, когда встречался с ним, каким красивым он стал. Узкое лицо, широко посаженные голубые глаза, крупный нос и твердая линия губ, будто застывших в усмешке.

— Странно, не правда ли, — нарушил молчание он, — что беды всегда приходят с севера?

— Наши, кажется, пришли с юга, — проворчал я.

Он мое замечание проигнорировал.

— Кент? Там с недавних пор все тихо. Восточная Англия? Она признала меня королём. Мерсия мне верна. Даже в Корнуолле спокойно! Может, валлийцам мы и не нравимся, но проблем они не создают. Всюду, куда ни глянь, мир и процветание! — Он прервал речь, чтобы взять миндаль. — До тех пор, пока я не взгляну на север.