Брать живьем! 1919-й (СИ) - Юров Сергей - Страница 8

– С какими дружками?

– Не знаю, не говорил.

– Ага… И какой же из складов?

– Хвалился что, с завтрашнего дня кроме бабских тряпок, я буду френчи с кожанками толкать, то есть продавать… Товарищ начальник, вы меня не обманете? Правда, отпустите?

Cветловский улыбнулся. Взяв из стопки бумаги чистый лист, он положил его на середину стола.

– Я слово свое держу. Садитесь, гражданка, за стол, берите ручку и пишите: «Я Любовь Сапрыкина, взяла у Василия Парфенова по кличке Шкет для последующей продажи партию вещей, в том числе набор серебряных ложек, не зная о том, что вещи краденые…»

Сапрыкина села за стол, взяла ручку, обмакнула ее в чернильнице и стала тщательно выводить озвученные слова. Написав все, что было положено, она с надеждой поглядела на Светловского. Тот был занят тем, что, открыв крышку обитого красным бархатом футляра, пересчитывал серебряные ложки.

– Не хватает двух штук, – сказал он, хмуря брови. – Говорите, кто купил?

– Мещанка бывшая, Неверова, та, что в Земельном комитете на машинке стучит.

– Это хорошо. А посидеть ночку в отдельной камере, гражданка Сапрыкина, вам все же придется…

– Да, как же так?..

– Во-первых, для того, чтобы вы осознали, что сбывать краденый товар наказуемо, во-вторых, во избежание непредвиденной встречи с Васькой Шкетом. Кто знает, а вдруг вы сболтнете ему, чего не следует… Товарищ Скворцов, проведите гражданку в цокольный этаж!

Оставшись наедине с начальником, я сказал:

– Ну, и деваха! Молодая, а уже тертая!

– О, Данила, такие штучки попадаются, мама не горюй!.. Увидишь всяких.

Когда Скворцов вернулся, Светловский вкратце обрисовал нам план захвата грабителя-малолетки:

– Мануфактурный склад с френчами и кожанками находится на базаре в бывшем магазине купца Алисова, в северной части здания. Как только опустятся сумерки, идите к складу и ждите, сколько придется. Мальца-удальца с дружками, возможно, «монастырскими», будете брать вдвоем. Арестовать и привести ко мне на дом. В любой час ночи… Спиридон, пока есть время, давай-ка допросим задержанного бандита! Ничего, что раненый, выдюжит. Глядишь, поделится с нами подробностями о положении дел в шайке, о намечающемся налете на склад и недавних самочинных обысках.

Скворцов затушил самокрутку в мраморной пепельнице и в развалку вышел из кабинета. Вернулся он в одиночестве и с заметно вытянувшейся физиономией:

– Задержанный при последнем издыхании!

Мы втроем рванули в цокольный этаж, но было уже поздно. Высокий бандит лежал на полу, его глаза были широко раскрыты, на бледных щеках горел яркий румянец. Журкин внимательно осмотрел труп, наклонился к лицу, поднял с земляного пола папиросный окурок и понюхал его.

– Все указывает на то, что это отравление цианидом, – заявил он, обращаясь к Светловскому. – Ядом был пропитан мундштук, бумажная гильза папиросы.

– И кто же угостил его этой ядовитой дрянью? – проговорил наш начальник. – Перед тем как засадить бандита в камеру, я изъял у него трубку с кисетом… Эй, дежурный, как тебя… Рукавишников!

Тридцатилетний милиционер со скуластым лицом, крупным носом и мохнатыми рыжеватыми бровями предстал перед ним едва ли не в ту же секунду и выпалил сиплым голосом:

– Тут я, товарищ Светловский!

– Ты скажи нам, мил человек, к задержанному кто-нибудь подходил?

– Бабка его родная. Я ей отвел, как положено, пять минут для разговора. Ребята наши спускались поглазеть на него.

– И ничего не заметил? – cпросил Рундук, поправляя бескозырку.

– Ничего такого, товарищ Скворцов. Потом задержанный вдруг как захрипит! Обхватил горло руками и на пол повалился.

– Это была точно бабка его родная?

– Паспорт предъявила. Как есть, Дарья Максимовна Трутнева. Дайте, говорит, с внучком моим, Сашкой Трутневым, словом перемолвится. Старуха шла с базара и увидела, как вы подвозите его сюда.

Cветловский, поглаживая подбородок, медленно проговорил:

– Вывод тут напрашивается такой: какая-то сволочь не захотела, чтобы юный и неопытный бандит попал к нам на допрос!

В сумерки мы с Рундуком подошли к мануфактурному складу, проверили замок на двери и расположились поблизости на пустых товарных ящиках в густом кустарнике. Жизнь в городе постепенно затихала. Поодаль от нас прошла группа рабочих, спеша к домашнему уюту, прогромыхала одинокая крестьянская телега, прошелестели шинованные колеса пролетки. Голоса горожан стихали, кое-где раздавался негромкий собачий лай. Луна ярко мерцала в вышине, по временам скрываясь за редкие облачка.

Рундук, свернув самокрутку, вздохнул и задумался. Пуская клубы дыма, он вдруг вспомнил о своей родной деревушке Дубовке, раскинувшей свою единственную улочку в северо-восточном углу Петродарского уезда.

– У нас там березовые рощицы, дубравы, речушка, озерца тихие. Грибов и рыбы всякой видимо-невидимо. Вот справимся с ворьем да бандитами, и вернусь в свою Дубовку. Дом поправлю, оженюсь, заживу крестьянской жизнью.

К складу, мурлыча под нос заунывную мелодию, подошел сторож c винтовкой на плече. Проверив замок и, не бросив в нашу сторону даже взгляда, отправился дальше по своему ночному маршруту.

– Товарищ Скворцов, а вы принимали участие в событиях 1917 года? – спросил я, когда одетая в долгополую шинель фигура скрылась во мгле.

– Я, Данила, служил на парусном учебном корвете «Верный», вошедшим в Неву накануне знаменитого выстрела «Авроры». Вместе с революционными матросами свергал царское правительство, в дни Октября брал Зимний, слушал вот, как тебя сейчас, товарища Ленина!.. Да, были денечки славные, боевые, незабываемые.

– А наш начальник, товарищ Светловский? Он местный или из пришлых?

– Григорий Иваныч родился в городе на Неве. Там прошли его детство и юность. Коммунист, был в подполье, при Керенском его едва не расстреляли. Мы с ним познакомились в Петрограде в начале декабря 1917-го на работе по борьбе с бандитизмом. В конце года партия направила Светловского сначала в Тамбов, а затем сюда, в Петродар. И я за ним увязался, чтоб, тово, быть к родным местам поближе.

– Хотелось бы узнать побольше о других сотрудниках. О товарище Гудилине, например.

Рундук затянулся и выпустил клуб дыма.

– Константин местный, петродарский. До Первой мировой учительствовал в одной из здешних школ. Когда отправился на фронт, талант у него там проявился – стрелял по немцу без промаха. Меткач, понимаешь, каких мало. В Петродарской милиции едва ли не с момента ее образования. Отличался не раз. Скажем, нужно бандюгу без всякого задержания в расход пустить, считай, что у того скоро одной дыркой в голове будет больше. Другого, положим, живьем надо взять, тогда Гудилин точнехонько жалит его пулей в ногу. Теперь вот поджидает самочинщиков у Талдыкиных. Мы по городу слух пустили, что печник, чинивший в их доме печку, ларец обнаружил с драгоценностями. Но что-то пока нет клева на нашу наживку…

– Я так понял, что на нем еще и какая-то банда «затейников», – сказал я. – Что она натворила?

– Убийцы гребенные, бушприт им в рыло! По ночам врываются в дома, вырезают целые семьи и выносят все ценное. В народе их окрестили «затейниками» – на месте преступления листок тетрадный оставляют с восклицательным и вопросительным знаками! Мол, вон мы какие хваты, а вы думайте, кто мы такие, как нас сыскать!.. Было уже три случая, но следствие уперлось в тупик. Подлецы не оставляют ни свидетелей, ни следов!

– А «синих», получается, меньше, чем «монастырских»?

– Их самое большое, пять человек, но уж если грабанут, то кассу! И всегда в синих пиджаках. Марку свою показывают, козыряют, мол, мы это и никто другой. Недавно нагрянули на их притон, но он оказался пуст. Ушли, как знали, что будет облава.

– А Карпин?

– Он из крестьян, за революцию душу отдаст, любой контре глотку перегрызет. Однажды его еле оттащили от бывшего офицера, добровольно отказавшегося от прошлого и принявшего Советскую власть. Не выбей Светловский из его рук револьвер, осталась бы семья из пяти человек без мужа, отца и кормильца. Умеет неплохо стрелять, быстро бегает… Щербинин куда спокойней Карпина. Петродарец, сын сапожника, любитель порыбачить с бережка.