Брать живьем! 1919-й (СИ) - Юров Сергей - Страница 4

– Поговори мне!.. Что за дружки были с тобой, хват заблудший? Наверняка, братишку младшего, Плешивого, привлек к делу!

– Слова не скажу!

– Ничего, посидишь за решеткой в Угро, заговоришь.

Я ослабил хватку буквально на секунду. Этого оказалось достаточным, чтобы бандит вывернулся и вскочил на ноги. Он резко встряхнул правой рукой, и в ней словно по волшебству появился небольшой пистолет. Он был нацелен на Светловского, и если бы я в каком-то невероятно стремительном рывке не отбил ногой руку Меченого, то все кончилось весьма плачевно. Пуля только чиркнула по шее розыскника. Бандит попытался снова проделать тот же трюк с оружием, но не успел. Светловский навалился на него и сшиб на землю. Достав из кармана кожанки наручники, он быстро защелкнул их на запястьях Меченого и рывком поставил его на ноги.

– Твари позорные! – орал бандит. – Мусора!

Светловский с ухмылкой задрал у него рукав.

– Вишь, петля охватывает руку у локтя, а конец резинки крепится на рукояти пистолета… Не стал из него шмалять по тебе, Данила, на финку да на силушку свою положился. Не тут-то было, не на того напал!

Приложив носовой платочек к ране на шее, он сунул браунинг в карман и взглянул на меня с признательностью.

– Ты спас меня от верной смерти, Данила. Я этого не забуду.

Не зная, что сказать в ответ, я лишь пожал плечами.

Светловский присел на корточки перед сумкой, с которой бандит выскочил из музея.

– Ты смотри, статуэтки, подсвечники, бронзовые каминные часы, старинные монеты, – говорил он, разглядывая украденные предметы. – Все из отдела помещичьего быта. Неплохие деньжонки можно выручить за такое богатство на черном рынке. А, Меченый, или как там тебя, Cтепка Гаврилов?

Бандит молча смотрел в другую сторону.

– Данила, подними финку и побудь возле этого бродяги, а я верну похищенные вещи на место, – сказал мне Светловский и, взяв сумку, отправился к музею.

Едва он ушел, как бандит начал канючить:

– Отпусти, Данила! Ты, кажись, не из этих, не из легавых, чего тебе стоит!.. Их не жалко, гадов, а в тебя бы я не стал палить из пистолета.

– Ага, не стал бы… Помалкивай! Попался, ответишь по закону.

– Черт попутал, бывает!

– Да ну?

– Зуб даю!

– А что Светловскому пел?

– Дык, мусоров попугать – милое дело! Да ты пойми, Совдепии и так крышка. Ходят слухи, что казаки генерала Мамантова из захваченной Лебедяни пойдут прямо на Петродар!

Знаменитый рейд Мамантова по тылам Южного фронта навел шороху в округе. Я знал, что губернский Тамбов казачий корпус взял почти без боя, как, впрочем, Козлов, Раненбург, Лебедянь и Елец. А как же обстояло дело с Петродаром? Были ли здесь мамантовцы?.. Были, кажется, хотя… Нет, точно не помню. Тему эту в своих краеведческих изысканиях я не затрагивал. А вот текст телеграммы Троцкого, едва успевшего унести ноги из Козлова, в Совнарком Ленину, почему-то в памяти отложился: «Белая конница прорвалась в тыл Красной армии, неся с собой расстройство, панику и опустошение».

– И все же, Меченый, тебе придется ответить за налет. А, может, и не только за это. Поди, немало покуролесил?

Лицо бандита перекосила ярость. Кривой шрам на щеке стал багровым.

– Ах ты, сволочь! Тебя я первого порежу на куски и скормлю собакам!.. Попомни мои слова, сука!..

Его угрозы иссякли с подходом Светловского и Рундука.

– Ушли, бушприт им в рыло! – с сожалением произнес матрос. – Увидев, что мы их нагоняем, те двое спрыгнули с пролетки и дернули налегке через заборы. Стрелял по ним на поражение и промазал, едрена каракатица!.. Ну, ты, Данила, даешь! В одиночку справился с Меченым!

– Было дело… Бандиты, получается, оставили сумки в пролетке?

– Ценности уже в музее.

Светловский закурил папиросу, подымил немного и взглянул на меня.

– Ну, что, парень, прошвырнемся до Угро? Засадим этого черта со шрамом в камеру и поговорим по душам.

К зданию, где обреталось Угро, мы прошли Базарной улицей. По дороге я не переставал удивляться тому, насколько Петродар в прежние времена был зеленым городом – буквально каждое дворовое место утопало в садах и палисадниках. Дома в окрестных кварталах были, в основном, двухэтажными. С фигурными наличниками на окнах, аккуратными балкончиками и железными кровлями они выглядели вполне симпатичными и опрятными.

На подходе к углу Базарной и Усманской всем моим вниманием завладела Троицкая церковь. Недаром она считалась одной из красивейших во всей губернии. Возвышаясь на полугоре, гордо устремив в небо пять своих голубых куполов, усыпанных почти пятью сотнями звезд, это творение рук человеческих словно парило над городом. И эту красоту в 1930-х годах снесли! Камня на камне не оставили! Ну, не варварство?

Не дойдя до дома купчихи Сидоровой, в котором сто лет тому вперед мы с Олегом сняли офис, около ста метров, мы свернули налево. Уголовный розыск, как и весь подотдел милиции при отделе управления Петродарского уездного исполкома Совдепа, располагался в двухэтажном доме купчихи Овчинниковой. У входа в основательное кирпичное здание стоял красноармеец, придерживая рукой винтовку с примкнутым штыком. Перед самим зданием обретались две легкие пролетки, которые Светловский назвал «оперативными».

Кивнув часовому, мы вошли внутрь. Светловский, толкая бандита в спину, направился по длинному коридору к дежурному, чтобы оформить задержание и поместить его в камеру в цокольном этаже, а мы с Рундуком поднялись по лестнице с истертым ковром на второй этаж. Здесь также был коридор с многочисленными дверями, по которому торопливо сновали сотрудники милиции. Матрос толкнул ногой третью от лестницы дверь по левой стороне с табличкой «Уголовный розыск».

В кабинете стояли три стола с шестью стульями, табурет, железный несгораемый шкаф, шифоньер и высокий шкаф с картотекой. С потолка свисал светло-голубой плафон с большой лампочкой, одну из стен, оклеенных простенькими обоями, украшал подробный цветной план города и карта уезда.

Открыв настежь окно, Рундук уселся за второй стол, мне указал на стул рядом с дверью. Прежде чем сесть, я подошел к окну и окинул взглядом Троицкую площадь, на которой шумел торг.

– Какой сегодня день, месяц, товарищ Скворцов? – спросил я у матроса.

– Пятница, 29 августа 1919 года. Ты и этого не помнишь?.. Беда с тобой, Данила!

– Базары вроде бы запрещены советской властью, – вспомнил я из прочитанного про этот период петродарской истории. – А тут вся площадь запружена.

– В городе тяжелая ситуация. Из-за опасности налета белоказаков Уисполком ввел военное положение. Деревенским жителям позволено везти на базар излишки хлеба, а мешочникам – соль, сахар, чай и прочее. Деваться некуда! Но спекулянты так иногда достают, что с помощью красноармейцев проводим рейды по базару. Город на осадном положении, а они, понимаешь, жируют! Поневоле схватишься за наган!

Не успел матрос свернуть самокрутку, а я оглядеться, как в кабинет вошел Светловский и сел за стол, на котором стояла табличка «Помощник начальника по отделению уголовного розыска».

– Так, – проговорил он, достав из кармана серебряный портсигар с изображением двух охотящихся легавых на крышке. – Без пяти три. – Он закурил папиросу и посмотрев на настенные часы с кукушкой. – Через пять минут здесь для обсуждения текущих дел соберется все наше небольшое отделение. Подождем.

– Кстати, байка про «подождем»! – сказал Рундук, подняв указательный палец. – Ночь. В ресторации все закрыто. Из норки высовывается немецкая мышь, озирается – кота нет, несется к стойке, наливает себе пива, выпивает и мчится назад. Через минуту из той же норки показывается французская мышь, оглядывается – нет кота, наливает себе вина, выпивает и быстро убегает в норку. Выглядывает русская мышь, кота нет, трусит к стойке, наливает себе 100 грамм водки, выпивает, следом пропускает еще 100. Кота все нет, наливает третью стопку, четвертую, пятую. Оглядывается – ну, нет кота! Садится на пол, складывает лапы на груди и, икая, бормочет: «Ничего, мать твою, мы подождем!»