Карточный домик - Доббс Майкл - Страница 61

• Предыдущая
• 61/84
• Следующая

Через несколько часов после закрытия списка кандидатур машина государственного министра уже приближалась к расположившимся рядом с дорогой М4 главным норпусам «Гуманифит лабораторис», где, как было запланировано, ему предстояло провести парочку часов перед объективами камер. Программа визита включала в себя церемонию официального открытия фабрики по производству различных приспособлений и оборудования для инвалидов и ознакомление с некоторыми образцами ее продукции. Конструкторское бюро фабрики только что закончило разработку абсолютно нового варианта инвалидной коляски для парализованных, приводившейся в движение командами, подававшимися голосом. Так что коляске надлежало продемонстрировать передовую британскую технологию и повышенное внимание к нуждам инвалидов. Министр возлагал на этот визит большие надежды и надеялся на те репортажи, которые на следующий день появятся о нем в печати и на экранах телевизоров.

Надеялся, но все же принял необходимые меры предосторожности. Слишком часто нарывался он на засады демонстрантов, чтобы просто верить, что телевизионщики не прихватят с собой их толпу для придания репортажу большей яркости и выразительности. «Для нас, — сказал ему как-то хороший знакомый из телевизионной компании, — одна добротная демонстрация стоит тысячи официальных церемоний открытий фабрик». Маккензи сам проследил за тем, чтобы органы массовой информации были поставлены в известность о предстоящем событии только за три часа до его прибытия на фабрику — достаточно заблаговременно, чтобы туда добраться, и недостаточно для того, чтобы организовать демонстрацию, приветствующую его у ворот. Да, подумал он, когда впереди показались строения фабрики, работники его офиса оказались достаточно добросовестны, а сам он предусмотрителен в разумных пределах. Все должно сработать наилучшим образом.

К несчастью для Маккензи, работники его офиса оказались слишком добросовестными. Правительство всегда должно знать, где в каждый данный момент находятся его министры и сторонники, чтобы в случае возникновения чрезвычайных обстоятельств или незапланированного голосования в парламенте можно было оперативно всех собрать. Офис премьер-министра поручил следить за этим офису Главного Кнута. В соответствии с письменной инструкцией секретарша Маккензи, ответственная за его распорядок дня, направила еще в пятницу в офис Урхарта обстоятельный и исчерпывающий график его разъездов на предстоящей неделе. Последовавший после этого из его офиса телефонный звонок сделал свое дело.

Когда машина сошла с главной автомагистрали и по отходящей вбок от нее дороге направилась к фабрике, Маккензи причесался и приготовился позировать. Машина двигалась вдоль красной кирпичной стены, окружавшей территорию фабрини. Перед самыми воротами министр еще успел подправить галстук, и машина вкатилась во двор предприятия.

Не успела она скользнуть в ворота, как водитель резко нажал на тормоза, Маккензи бросило к спинке переднего сиденья, на пол полетели странички подготовленной речи, съехал на сторону галстук, сбилась прическа. Не успел он выругать шофера и потребовать от него объяснений, как то, что вызвало происшествие, выросло перед его глазами и окружило со всех сторон. Такого ему не могло присниться в самом кошмарном сне.

Небольшая площадка для стоянки автомашин перед приемной была буквально забита бурлящей толпой демонстрантов в форменной одежде медсестер. Каждое слово грубых оскорблений фиксировалось камерами трех телевизионных съемочных групп, по указанию Маккензи заблаговременно приглашенных его пресс-секретарем и размещенных им на крыше административного блока, откуда они могли идеально снимать все, что происходило внизу. Как только министерская машина оказалась во дворе, толпа сразу же окружила ее и принялась пинать корпус ногами, бить плакатами по крыше. В считанные секунды куда-то исчезли антенна и щетки очистителя лобового стекла. Спохватившись, шофер нажал на кнопку экстремальных ситуаций, которой оборудованы все министерские автомашины, тотчас же поднялись все стекла и заблокировались двери лимузина, но кто-то умудрился плюнуть Маккензи прямо в лицо. За стеклами мелькали сжатые кулаки и искаженные злобой лица людей, открыто высказывавших свое сокровенное желание «расправиться с ублюдком». Под напором толпы машина угрожающе раскачивалась, и Макнензи уже не видел ни неба, ни деревьев, ни надежды на спасение — прямо ему в глаза глядела только ненависть.

— Прочь! Прочь отсюда! — завопил он, но шофер лишь воздел к потолку машины глаза и руки, показывая, что ничего не может сделать. Окружившие их со всех сторон люди преградили дорогу, лишив их возможности сбежать.

— Прочь отсюда! — продолжал вопить Макнензи,

охваченный ужасом толпы, но от его крика ничего не изменилось. В отчаянии он подался вперед, нагнулся, схватился за рычаг автоматической коробки передач и, рванув его, включил задний ход. Машина вздрогнула и попятилась назад, но не продвинулась и на фут, поскольку нога шофера вжала педаль тормоза в пол. Почувствовав опасность, тесно сбившаяся толпа демонстрантов расступилась, образуя свободный коридор и забирая с собой молодую женщину в халате медсестры, явно пострадавшую от удара подавшейся назад машины. Завидев сзади свободное пространство, шофер быстро вывел автомобиль через ворота обратно на дорогу, действуя одновременно акселератором, тормозами и рулем, эффектно развернул ее на месте в нужном направлении и, взвизгнув покрышками колес и оставив на дороге черные полосы стертой резины, набрал скорость. Телевизионные камеры усердно фиксировали происходившее, пока машина не скрылась из виду.

Рядом с отвратительными следами жженой резины осталась на той дороге и политическая карьера Маккензи. Неважно, что та женщина вовсе не была серьезно травмирована и что она не была медсестрой, а освобожденным профсоюзным работником с солидным опытом в таких делах, как превращение в пикетных линиях драматических ситуаций в трагические события, достойные внимания органов массовой информации. Да и у кого было желание все это проверять? Человек, сумевший восстановить против себя стольких медсестер и трусливо не пожелавший выслушать их жалобы, вряд ли мог рассчитывать на апартаменты дома 10 на Даунинг-стрит. Для Маккензи течение опять сменило направление, и ему оставалось только беспомощно наблюдать, как его спасательный плотик относило за горизонт.

Для Матти эта неделя оказалась очень тяжелой. Одиночество было мучительным; стараясь забыться, не падать духом, она изматывала себя работой. В то время как избирательная кампания вступила в полосу активности, она барахталась на месте, чувствуя, как постепенно отстает от событий. Поиски работы ничего не принесли, пришлось убедиться, что в редакциях газет огромной империи Лэндлесса она внесена в черные списки, а редакторы немногих газет, еще оставшихся независимыми, без особой необходимости не жаждали портить с ним отношения. Утром в пятницу подскочили проценты по закладным…

Но главное было в другом. Несмотря на новые кусочки, картинка-головоломка не складывалась, неясен был принцип их складывания. Имеющиеся немногие факты сталкивались с ее собственными соображениями, и кусочки разлетались, не подходя друг к другу, сколько бы она ни ломала голову. В результате уже несколько дней она не могла избавиться от дергающей боли в висках. Наконец она не выдержала, вытащила из шкафа кроссовки и прочую спортивную амуницию и вскоре уже рыскала по усыпанным листьями дорожкам и тропинкам Голландского парка в надежде, что физическая нагрузка взбодрит ее тело и дух. Но к болезненному подергиванию в висках присоединилась боль в легких и суставах, и ей стало совсем плохо. Уже не хватало ни идей, ни стойкости, ни времени: до первого голосования оставалось всего четыре дня.

В угасающем вечернем свете Матти бежала по широкой каштановой аллее мимо голых стволов, горделиво возвышавшихся над ней, словно живой туннель, населенный призраками. Свернула вниз и оказалась на липовой дорожке, где в дневное время белки и ласточки вели себя так же безбоязненно, как если бы они были ручными. Пробежала мимо руин из красного кирпича, оставшихся от Голландского дома, который полвека назад сгорел дотла вместе со всеми его книгами, красотой и тайнами, оставив после себя лишь воспоминания о прежней славе. В те давние времена, когда елизаветинский Лондон еще не разросся в современный город, Голландский дом был загородной резиденцией Чарльза Джеймса Фокса — легендарного радикального деятеля XVIII века, посвятившего свою жизнь революционному делу и использовавшего свое родовое имение для собраний коллег-заговорщиков, планировавших низвергнуть премьер-министра. Такие заговоры всегда кончались неудачей. Кто же тот, кто сделал недоступное Чарльзу Джеймсу Фоксу?

• Предыдущая
• 61/84
• Следующая