Темнодушие. Темница Прокси (СИ) - "Коммандер Стась" - Страница 12

— Очень трогательно, — растроганным капитан не выглядел. — Я принес образец ассимилированной материи. От него смердит тьмой твоего подельника. Сейчас ты расскажешь мне все, что знаешь… Кэт! Покажи ей.

Катарина едва не ступила ближе, но вовремя вспомнила предупреждение капитана. Выпростав из рукава шинели руку, она закатала свитер и повернула предплечье татуировкой к Прокси.

«Что же ты, вовсе стыд потерял?! Уже и пред людьми не скрываешь наклонностей скотских твоих! Подругу привел, показать, как извиваюсь я под тобою, как утоляешь ты страсть поганую твою, безответностью упиваясь моею?! О, бедняжка Кэт! Сестрица! Беги же, беги скорее отсель, коли цепями булатными не сковал он тебя до сих пор, будто кот с мышкою играя!»

Ковальский смущенно оглянулся на спутницу и развел руками:

— Во, заклинило ее на одной теме… Впрочем, я и не ожидал, что она будет говорить добровольно.

Капитан сунул руку под плащ и вынул покрытый патиной клинок. Катарина удивленно уставилась на него. Верная дочь династии, происходящей от иммигрировавшего во времена Революции морского офицера, она не могла не узнать самый настоящий морской палаш образца 1856‑го года! Недлинный клинок с толстым обухом, массивная гарда. И в самом оружии не было ничего удивительного: оно массово выпускалось едва ли не на протяжении столетия, и девушка сама могла бы при желании раздобыть такой палаш. Но где, черт побери, Ковальский его прятал? Он же снимал плащ, складывал его — и не было при нем ничего, кроме рации, кобуры с пистолетом и складного ножа!

Капитан, тем временем, переступил с ноги на ногу, будто пловец перед прыжком в воду — и действительно прыгнул, припечатав берцами фигуру под накидкой. Потоптался, ища равновесие, и вдруг вонзил палаш прямо сквозь ткань!

От телепатического крика ангелицы Катарину согнуло пополам в сильном приступе тошноты. Еще хуже ей стало, когда закричал капитан. Тот быстро подавил крик, крепко сжав челюсти и утробно зарычав. Вены вздулись на его лице, глаза потемнели.

Что–то происходило сейчас между ними: разговор, допрос, жестокое ментальное изнасилование? Прокси, действительно, беспомощно «извивалась под ним». И выглядело это очень, очень неприятно… У ангелицы ведь была фигурка хрупкой девушки. Скованная, лежала она лицом вниз, а Кощей (вот сейчас он оправдывал свое прозвище!) топтал ее солдатскими ботинками, да жалил солдатским же клинком. Катарина видела, как Прокси круглой попкой «съела» шелковую накидку, когда в очередной раз пыталась сбросить мучителя.

Долго ли тошнота крутила внутренности Катарины, долго ли визжала ангелица да рычал насильник… тьфу… капитан. Но вот он спрыгнул с узницы, и на подгибающихся ногах отошел к Катарине. Лицо его было влажным и бледным, как тогда, в Пустоте. Но в глазах разгорался огонек радости.

— Кажется, что–то нащупал! — поделился Ковальский. — Но лучше бы тебя тут не держать зазря. Пойдем уже домой, у нас так много работы…

«Ах, скот бесстыжий! Плоть потешил и бежишь, собою доволен?! А накормить? Страдалицу, во холоде темницы прозябающую, хотя бы крошкой хлеба наградить?»

— Что?.. — глаза капитана, все еще глядящие на Катарину, вмиг сузились и потемнели.

Он повернулся к Прокси, и вдруг судорога злобы уродливо исказила его лицо. Будь ненависть материальной, Катарина получила бы ожоги — она была в этом уверена.

— Т… так ты-ы, с… сука, не нажралась еще?! — оскалился капитан и одним прыжком оказался над узницей.

Он принялся яростно топтать ту ногами и кромсать клинком. И рычал он уже вовсе не от боли. Ангелица зашлась в беззвучном визге, Катарину же скрутил новый спазм. Ретрансляторы заволновались вдали на своих штырях, и будто штормовой ветер прошелся в Бездне над головой…

— Кощей, Кощей! — позвала жалобно Катарина.

Тот, как ни странно, услышал и бросил терзать Прокси, снова спрыгнув в сторону.

«Ох, губитель окаянный! Иного уж не ожидала от тебя! А ты? Сестрица! Знаю, стражником элитным тебя избрали люди! Так что же ты стоишь и преступленью позволяешь сбыться?! Ужель глаза твои не видят: злодей — то он. Не я!»

Лепечущий, плаксивый голос Тёмного ангела так ласкал слух… Так приятно его было слушать! Особенно, после буйства иномировых энергий — как радуга после грозы. Голосок Прокси прошелестел шелком меж ушей Катарины, по горлу, вдоль пищевода…

С трудом подавив рвотный позыв, девушка скосила глаза на спутника. Ковальский, презрительно фыркнув, отвернулся и, тяжело дыша, оперся на палаш, как на трость, продолжая недовольно качать головой.

Катарина в два широких шага подошла к узнице, нагнулась и приподняла край нисколько не пострадавшей от клинка накидки.

Она всегда гордилась своим бесстрашием, еще в детстве снискавшим ей уважение среди всех окрестных мальчишек. Не даром, она еще мелким воробьем прослыла настоящей бой–девкой, повторять опасные выкрутасы вслед за которой было для пацанов вроде испытания на храбрость.

И тем не менее, сама она была уверена, хотя и никогда в этом не призналась бы, что встретив реальное чудовище, как в фильмах ужасов, умерла бы от сердечного приступа.

То ли она ошибалась на этот счет, то ли сумма впечатлений уже превысила некий дневной предел, но смотреть на Тёмного ангела оказалось совсем не страшно.

Это был всего лишь плетеный человек — грубое подобие человеческой фигуры, сплетенное из червеобразных прутьев и вовсе не похожее на силуэт девицы, каковой посланница Тьмы выглядела через накидку. Возможно, какого–нибудь трипофоба и напугали бы во множестве разбросанные по «червям» влажно поблескивающие отверстия с шевелящимися внутри них ресничками, но внимание Катарины привлекла совсем другая деталь. Нутро Прокси вовсе не была пустым. Сквозь решетчатую оболочку девушка увидела клубящуюся темноту.

…Это просто нечестно, несправедливо, такого не может быть! Должны же быть у этого сумасшедшего мироздания хоть какие–то правила и ограничения? Но вот она видела, как Тьма, та самая, что хотела пожрать ее душу в кощеевом наваждении — просто абстракция, рожденный в пароксизме чувств образ — тем не менее существует в действительности, в осязаемой материи, будто ядовитый черный дым наполняя нутро ангелицы.

Катарина ломает хребет мерзкой твари.

И вот этот клочок духовной темноты, что недостоин места даже в воображении, будто похваляясь попранием всех законов природы, логики и здравого смысла, насмешливо демонстрирует свою материальность, просачиваясь меж червепрутьев, собираясь в вибрирующие волоски, грозит дотянуться…

Катарина отбирает палаш у Кощея и неистово рубит Прокси на куски, втаптывает ее плоть в стальной лист, осыпает порохом из патронов.

Мы должны уничтожить это, думала Катарина, оно не имеет права на существование.

О, Тьма, дай же мне сил…

Кощеев клинок рубанул обухом по кисти склонившейся над чудовищем девушки. Грубая рука толкнула ту в грудь, и она, отступив на несколько шагов, потеряла равновесие и рухнула на холодную сталь пола.

Подобрав под себя ноги, Катарина схватилась за побитую руку, в которой онемение уже начинало сменяться пульсирующей болью. Ковальский, тихо матерясь сквозь зубы, кончиком палаша поправил накидку и направился к спутнице, не выпуская из рук свою жуткую железяку.

Рациональная часть сознания Катарины — такая умственная игра, которую давно вела девушка, чтобы в опасной ситуации не впасть в панику — беззвучно сообщила свои наблюдения:

«Тьма едва не поимела тебя. Ты должна лучше держать себя в руках, чтобы избежать дьявольских искушений в дальнейшем.»

«Кощей не злится на тебя: он лишь сильно напуган.»

Зазвенел брошенный на пол палаш, капитан упал на колени перед спутницей и схватил ту за руку.

— Я же просил… Эта мразь так опасна… — Ковальский осматривал руку. Впрочем, белый, начинающий наливаться красным след обуха на тыльной стороне кисти его не интересовал: он зачем–то мял, крутил и чуть ли не обнюхивал пальцы Катарины.