Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 29

— Братцы, — начал свою речь Слуцкий. — Сейчас мы спустимся в эту яму. Дело это, сами видите, не простое, однако таким как вы молодцам это нипочем! Там на дне, скорее всего притаились текинцы, разбойничавшие на этой дороге, так что смотрите не плошайте. Смотрите в оба. Близко к себе неприятеля не подпускайте, уж больно они, шельмы, ловко на шашках дерутся. Однако же без команды не стрелять и пленных не брать. Слышите, ребята?

— Так точно, ваше благородие, — дружно рявкнули в ответ охотники.

— Штыки отомкнуть! Товсь!

Говоря по совести, Будищев не очень понял, каким образом солдаты должны не подпускать к себе врага, если им нельзя стрелять без команды, но от замечаний по этому поводу воздержался. Пока солдаты, щелкая затворами, заряжали винтовки, он обернулся к Шматову и негромко поинтересовался:

— Ты воды набрал?

— Обижаешь, — так же тихо шепнул ему товарищ, тряхнув для убедительности баклагой.

Закончив приготовления, маленький отряд приступил к спуску. Впереди Слуцкий послал двух солдат во главе с Долбней. Затем пошел сам, а следом за ним трубач и остальные солдаты с казаками. Замыкали это шествие Будищев с фон Левенштерном и их слуги. Причем, если груз Федора ограничивался солдатским ранцем, большую часть которого занимали снаряженные патроны для «Шарпа», а так же немного сухарей, то Ян Зандерс оказался навьючен сверх всякой меры. Флегматичный латыш тащил на себе скатанную в рулон бурку хозяина, мешок с продуктами, и еще множество других вещей от смены белья, до весьма внушительного чайника.

Сказать что дорога оказалось трудной — значит не сказать ничего. Крутые почти отвесные стены, под ногами узенькая тропка усеянная валунами, через которые нужно было пробираться со всей возможной аккуратностью. Малейшая неосторожность на этом непростом пути могла кончиться фатально — на дне провала. Тем не менее, спуск прошел вполне благополучно, разве что фон Левенштерн ухитрился немного зашибиться и теперь громко выражал свою досаду, перемежая жалобные стоны отборными немецкими ругательствами.

— Что с вами, барон? — поинтересовался Слуцкий, впрочем, без особого участия в голосе.

— Доннерветтер, — простонал в ответ доблестный потомок крестоносцев, показывая на свою ногу, обутую в тонкий кавалерийский сапог, весьма слабо подходящий для путешествия по гористой местности.

— Идти сможете?

— Я-я.

— Прекрасно, — кивнул в ответ штабс-капитан и, обернувшись к подчиненным, скомандовал: — рассыпаться в цепь и обыскать тут все!

Дно провала, укрытое от палящего солнца скалами и обильно питаемое водой спускающегося сюда ручья, оказалось заросшим густой травой и высоким в человеческий рост тростником. Тем не менее, поиски оказались недолгими, не прошло и десяти минут, как один из молодых солдат привлек к себе внимание товарищей, тем, что отшатнулся в сторону и, скрючившись, согнулся в приступе рвоты.

— Что здесь? — строго спросил кинувшийся к месту происшествия фельдфебель, но увидев страшную находку, остановился и перекрестил лоб, позабыв от волнения снять кепи.

На изумрудно-зеленом травяном ковре лежало нечто совсем еще недавно бывшее человеком. Голова трупа была совершенно раздроблена, все тело покрыто синяками и ссадинами, обломанные ребра торчали наружу, а одна рука держалась лишь на лоскуте кожи.

— Однако, — покрутил головой Слуцкий, которого было трудно смутить видом покойника.

— Как вы думаете, кто это? — тихо спросил подошедший следом за ним Будищев.

— Трухменец, вашбродь, — авторитетно заявил Долбня.

— Отчего ты так думаешь?

— Так ить, скрозь черномазый, — равнодушно пожал плечами казак, разъясняя, по его мнению, и без того очевидную вещь.

— Полагаю, они убили этого бедолагу, затем спустились сами и обобрали его, — решил штабс-капитан. — Падая, он разбился об вон тот большой камень, после чего отскочил сюда.

— Значит, текинцы где-то здесь, — нервно дернулся барон. — Наверняка они готовят нам, как это… хинтерхальт. [2]

— Нет, — мотнул головой Дмитрий. — Хотели бы устроить засаду, постреляли бы нас, пока мы спускались. Наверняка они уже свалили отсюда.

— Вы думаете, проход все-таки есть?

— Вон видите ручей, — пояснил свою догадку кондуктор. — Если бы у него не было выхода, тут кругом было сплошное болото.

— А ведь вы правы, — неожиданно согласился с ним командир. — И, кажется, я знаю, куда отправились эти господа.

— Вот как? — высоко поднял брови фон Левенштерн.

— Да, мой друг. Но сейчас мы все-таки закончим осмотр здешней местности, а вот ночью, пожалуй, что нанесем визит нашим друзьям. Будищев, поскольку господи барон так не вовремя захромал, берите половину людей и хорошенько обшарьте здесь все слева. Я, в свою очередь, возьму на себя правую часть. Встретимся у ручья. Да, чуть не забыл, прикажете тем солдатам у кого есть линнемановские [3]лопаты закопать беднягу.

— Слушаюсь, — козырнул в ответ кондуктор и принялся отдавать приказания.

Вскоре тело так и оставшегося безвестным туркмена упокоилось под грудой камней и земли, обретя, таким образом, последнее пристанище. Покончив с погребением, охотники двинулись вперед, внимательно осматривая все заросли, кочки и ямы, какие только встретились им на пути. Пока они шли, трава становилась все гуще, тростник все выше, отчего люди, иной раз, теряли друг друга из виду. Однако все было напрасно, ни текинцы, ни следы их пребывания не обнаруживались. Тем не менее, охотники настойчиво продолжали поиски, тревожно вглядываясь в окружающие их заросли и внимательно прислушиваясь к малейшему шороху.

В этот и без того напряженный момент и раздался первый выстрел. Судя по всему, стреляли с той стороны, куда ушел со своими людьми Слуцкий, но отраженный от окружающих их скал многократным эхом, он показался едва ли не перестрелкой.

— Взвод, примкнуть штыки — скомандовал Будищев, снимая с плеча «шарпс», после чего взвел курок и добавил: — Товсь!

Встревоженные солдаты тут же ощетинились оружием, готовые немедля открыть огонь по неведомому противнику. Где-то совсем рядом в окружающих их зарослях зашумело так, как будто бежала целая толпа народа. Кто-то, не выдержав напряжения, выстрелил наудачу, но основная масса охотников сохраняла спокойствие, ожидая появления врага. Однако чем ближе тот приближался, тем больше производимый им звук стал походить на грохот копыт.

— Кавалерия, — охнул стоящий рядом с приятелем Шматов. — Ей-ей, кавалерия!

— Этого только не хватало, — скрипнул зубами Дмитрий, машинально беря прицел повыше.

Звук наступающих был все ближе, а потом густые заросли тростника раздвинулись и перед строем, готовых к смертельной схватке солдат и казаков выскочило семь или восемь взъерошенных кабанов. Увидев новое препятствие, животные не без труда остановились и огласили окрестности злобным хрюканьем. Не ожидавшие подобной встречи охотники застыли в нерешительности, явно не зная как поступить в подобной ситуации, пока не услышали приказ Будищева.

— Огонь! — скомандовал он, одновременно спуская курок.

Последовавшие вслед за этим выстрелы слились в нестройный залп, а когда дым рассеялся, стало видно, что животные дружно развернувшись влево, отступают в полном порядке, оставив на поле боя одного пострадавшего товарища. Впрочем, неудачливый кабанчик не собирался сдаваться. Лежа на боку он злобно хрюкал, бешено вращая своими маленькими глазками, рыл землю копытами и клыками, роняя на землю пену из пасти. Наконец, тяжело раненному, но не сломленному представителю поросячьего племени каким-то невероятным образом удалось подняться, и он припустил к спасительной стене зелени, неуклюже подпрыгивая на трех ногах.

— Куды?! — заполошно крикнул Федька и бросился за уходящей добычей в погоню.

— Стой, твою дивизию! — запоздало крикнул ему вдогонку успевший перезарядиться Дмитрий, но было поздно. Широкая спина товарища надежно заслонила цель, и кондуктор с досадой опустил ствол «Шарпса».

Через секунду преследователь и его жертва скрылись в кустах, оставив наблюдавших за этой драмой солдат и казаков в состоянии легкого обалдения. Некоторое время они переглядывались, как бы пытаясь понять, что же все-таки случилось на их глазах? Затем в кустах послышался шум, сдавленный хрип, невнятную ругань и, наконец, тонкий полный отчаяния предсмертный визг кабана.