Операция «Химера» (СИ) - Дремич Лан - Страница 21

По представлениям Роя, завхоз, то есть, человек, Заведующий Хозяйством — вслушаться только в эти два слова! — ходить должен был немного по–другому. Да у той же Марь Филипповны в одном жесте хозяйственности больше, чем во всей походке выцепленного Ериком гражданина.

Носитель, как есть, носитель.

Изображение слегка дернулось. Видимо, Ерик, замучавшийся мокнуть в неподходящий для водной среды форме, принялся перетаптываться с лапки на лапку.

Веско ступающие ноги замедляться и не подумали.

Рой напрягся.

— Спокойно, — выдал соответствующую эмоцию Ерик.

То ли фыркнул, то ли чихнул и, судя по замелькавшей картинке, кубарем скатился на предполагаемое место следующего шага.

— Ох, ты ж! — донеслось из заоблачной выси, вперемешку с уже знакомой табуированной местной лексикой.

Рой успел задохнуться от густого запаха ваксы пополам с гуталином, а затем изображение почернело.

— Готово, — отрапортовал Ерик, тут же свернувшийся клубочком в сухом тепле.

Карман? Рукав?

Сухое тепло пахло дегтярным мылом, немного синтетикой и пластмассой.

Ерик протранслировал изображение головного убора с пластиковым козырьком. В цивилизации такое называлось бейсболкой, здесь же носило гордое имя кепки. Оставалось надеяться, что несчастную животину, облик которой усиленно сохранял Ерик, не донесут до сухого места и там не выпустят.

В принципе, Рой мог представить себе настроение человека, посадившего котенка или щенка в кепку, и ликующего оптимизма оно точно не внушало. Пушистых зверюшек, особенно подобранных на улице, вообще–то, принято носить в руках, прижимая если не к сердцу, то хотя бы к печени. Правда, в случае с носителем серости, поручиться нельзя ни за что.

А еще с найденышами принято беседовать. Успокаивать, там, или спрашивать, как же ты такой, ути–пути, маленький, потерялся. Хозяина, на худой конец, искать.

Ерик же, как только набрал скорость в своей временной переноске, так только слегка покачивался, словно в разогнавшемся поезде, но в полной тишине.

Не то чтобы Рой тревожился — не за Ерика, уж точно — но как–то нестандартно проходило первое знакомство с главным подозреваемым.

— Магии — ноль, — дождавшись, пока Рой в полной мере оценит все плюсы совместной жизни с напарником, доложил Ерик.

Сквозь истончившийся канал прилетело что–то похожее на ехидную ухмылку.

— Вот спасибо! — в сердцах рявкнул Рой.

А то он сам не догадывался. Тут у всех встречных–поперечных, в кого ни ткни, магия только что в минус не уходит. Абсолютно пустое место, даже допустимый фон по большей части отсутствует. Только еще сто лет назад, если Брюс не пошутил над заезжим молодцем, тут такое творилось, что даже заповедник хотели сделать. На шутника колдун–эксперт походил как стилет на маятник, поэтому подозрения о подвохе вполне имели право на существование. Если бы не обнаруженная природная защита, качественно объясняющая все происходящее, впору действительно кавалькаду в поддержку запрашивать.

По ушам с двух сторон бабахнуло двойным выстрелом хлопка фанерно–застекленных входных дверей. С ментальной стороны — по каналу от Ерика, и с реальной — снизу, через все лестничные пролеты. Неудивительно, что Марь Филипповна периодически жертвовала полотенцами: под такую канонаду не то что спать — жить невозможно. Хотя привыкнуть, наверное, можно ко всему.

Рою как–то в Лос–Анджелесе квартиру снимать довелось, в пору расцвета трамваев. Так там с пяти утра начиналось. Грох–грох–грох, бух–бух–бух, дзынь! Поехал, значит, трамвайчик на работу. Дзынь–дзынь–дзынь, грох–грох–грох, бух! Остановка. Окна выходили на оживленный перекресток со светофором, работающим даже в полное отсутствие пешеходов. Ба–бах! Двери открылись. Бу–бух — закрылись. Дзынь–дзынь–дзынь, ч–ш–ш-шшш! Дальше поехал.

Ничего, приспособились. Про Лимб и говорить не стоит. Там, как раз, в тишине отдыхать сложно: раз тихо стало, хотя бы на одном уровне, значит, точно где–то прорыв намечается.

От Ерика снова звякнуло. Хлопнула дверь, и перед глазами встали квадратики смутно знакомого, выцветшего до полной потери первоначального окраса, линолеума.

— Проходи, гостем будешь, — мрачно подал голос завхоз.

Наконец–то. Голос у подозреваемого оказался полностью подходящим под очерченную воспоминаниями Марь Филипповны внешность — густой, хмурый и с намеком… нет, не на надлом, но на некую трещинку.

Пока Рой оценивал полученные данные, Ерик шустро воспользовался предложением. Изображение линолеума сменил тоже уже виденный заборчик деревянного паркета, а дальше напарник, очевидно, попытался задрать морду и оглядеться.

На самом деле, смотреть глазами фамильяра — удовольствие сомнительное. Примерно такое же, как использование его чересчур острого обоняния. В отличие, кстати, от восприятия звука или общих ощущений.

Обычно Рой предпочитал ограничиваться стандартной связью, но тут решил перестраховаться.

В поле зрения оказалась такая же типовая квартира, как и ведомственная тридцать третья, с точно так же плотно задернутыми шторами, только более суровыми. На этом сходство заканчивалось. В отличие от тридцать третьей ведомственной, буквально заставленной разношерстной мебелью, здесь в полной мере наблюдалась постепенная деградация от мастеровитого, на все руки, хозяйственника, до почти неприкаянного холостяка.

Обои, насколько сумел зацепить взглядом Ерик, добротно поклеенные, успели слегка выцвести в ожидании смены. Потолок, когда–то побеленный в несколько слоев, пошел легкой сетью пока еще мало заметных трещин. Мебель, изначально явно задуманная как гарнитур, не удалась всеми тремя разномастными стульями и новым креслом, никак не подходящим обивкой к затертому дивану без обычного для данной местности покрывала.

Ну и широченная кровать со смятой простыней и сбитым в ком одеялом, прекрасно гармонировала со столом, покрытым тонким слоем пыли. И совершенно не вписывалась ни в ансамбль из так называемой горки с этажеркой и комодом, ни в союз книжных полок, набитых на стену на манер огромного книжного шкафа.

Ерик сунулся под кровать, затем под этажерку, расчихался и выкатился обратно, таща за собой застарелые клубки пыльных хлопьев.

Под кроватью обнаружился старый чемодан из кожзаменителя, под этажеркой — покинутое гнездо вытравленных муравьев. Насколько Рой успел заметить, ни фотографий, ни каких–либо картин на стенах не висело. Настолько типично для носителя, что аж засвербело — прийти и прочесть лекцию о пользе родственных связей.

— Тц–тц–тц, — донеслось из кухни. — Тц–тц–тц! Тьфу, как там тебя, — досадливо буркнул завхоз. — Иди сюда, я тебе жратвы насыпал.

Насыпал? Не налил? Все–таки, щенок, значит; не котенок. Рой воспрянул духом: если бука–завхоз так легко взялся стать хозяином бесхозного бобика, то и небольшая серость купируется очень просто. За собачкой следить нужно, особенно в условиях почти городской квартиры. Гулять ежедневно, кормить. А она его любить будет и очень радоваться любому вниманию. Глядишь, с другими собачниками познакомит, а там и круг общения резко увеличится.

Немного смущал тот факт, что данный расклад больше подходил для города, не для поселка, где все и так друг друга знают. Но лиха беда — начало, как здесь говорится; главное — ключик найти.

— Кис–кис–кис, — неожиданно сменил пластинку предполагаемый носитель.

Ну, или кошечку попробовать подсунуть. Игривую искать нужно, обязательно ласковую.

— Да не бойся, — завхоз негромко постучал ногтями по полу, подзывая найденыша к еде.

— Цып–цып–цып, — издевательски предложил Ерик, окончательно сбив Роя с толка.

И мелко зацокал коготками по паркету, поспешив на зов.

В голову из пушистого с цокающими коготками приходила только морская свинка. Но что–то Рой сомневался в ее широкой распространенности в данной местности. Еще меньше он верил в способности не слишком интеллектуальной твари перенаправить в светлое русло мысли носителя.

— Жри, паразит, — ласково пригласил Ерика к столу будущий хозяин неведомой зверюшки. — Высохнешь, вынесу на волю, — пообещал он.