Пропавшая кузина (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 22

— Исчезновения, экселленц, именно исчезновения, прошу меня простить, — фон Прюлль неубедительно попытался изобразить вежливость, хотя на его длинном и как будто высушенном лице явственно читалось адресованное нам пожелание отправиться ко всем чертям. — Никакое похищение пока не доказано и даже не обнаружено. Так вот, что же касается исчезновения баронессы фон Майхоффен, то я бы убедительно попросил вас не предпринимать каких-либо самостоятельных действий. Закон и порядок в Пассау охраняет городская полиция и проведение расследований есть ее исключительная прерогатива. Разумеется, я незамедлительно вас извещу, как только в деле появятся новые проверенные сведения. На этом прошу меня простить, но служебные дела не терпят отлагательств.

Да-а-а… Вот интересно, что именно фон Прюлль на нас вылил — ушат холодной воды или ведро помоев? Что-то мне кажется, на второе это походит больше…

— Ну как, доктор, вы по-прежнему полагаете необходимым доверяться полиции? — ехидно поинтересовался я, когда мы вернулись в гостиницу.

— Хм, — доктор не сразу нашел, что и ответить. — Полицмейстер фон Прюлль формально абсолютно прав, но с полицмейстером фон Штеккеном взаимодействие получалось намного лучше.

Дипломат прямо… Но прав же, с ландсхутской полицией было что лучше, то лучше. Проблема, однако, состояла не в этом, а в том, что с фон Прюллем никакого взаимодействия вообще не просматривалось — ни сейчас, ни, как подсказывало предвидение, в будущем. Этот будет действовать сам, один, ну, если не считать, конечно, его подчиненных. Или… Да, или не будет. Не в том смысле, что не будет действовать один, а в том, что не будет действовать вообще. Не видел я в этом фон Прюлле никакого желания искать Катарину фон Майхоффен. И вот это мне очень и очень не нравилось.

Мне вообще сейчас много чего не нравилось. Не нравилось, что на нас напали. Не нравилось, что ни Альберту, ни доктору Груберу не пришла в голову здравая идея пострелять по ногам. Не нравилось, что из-за кровожадности доктора и Альберта мы так и не узнали, что это было — выходка обычных разбойников или попытка не пустить нас в Пассау. Не нравилось, что этого, похоже, не поняли мои партнеры. А уж как мне не нравился лично полицмейстер фон Прюлль, вообще скромно промолчу.

Тему о смысле нападения на нас я поднял за ужином.

— Кстати, коллеги, — поименовал я Альберта и доктора Грубера на университетский манер. Против истины я тут не погрешил — раз делаем общее дело, стало быть, и правда коллеги, — вам не показалось странным поведение дорожных разбойников?

— Странным? — удивился Альберт. — А что там было странного?

Доктор промолчал, но посмотрел на меня о-о-очень внимательно. Похоже, он с юных лет впечатлился разъяснением причины, по которой у человека аж целых два уха и всего один рот[21].

— Сам смотри, — я приготовился объяснять, — действовали они вполне грамотно. Дорогу перегородили, когда развернуться мы уже не могли. В атаку кинулись молча, не сбивая дыхание криками и ругательствами. Храбрости им тоже не занимать. То есть видно, что опыт таких дел у них есть. Но, дружище, опытные разбойники всегда имеют сообщников среди обычных людей. Кто-то скупает награбленное, кто-то наводит на богатую жертву, неспособную оказать серьезное сопротивление, кто-то предупредит об опасности, если в деревне появятся солдаты или полицейские. А что было в нашем случае? Они не знали, что звонкой монеты и шуршащих ассигнаций у нас с собой не так много, почти все наши деньги — это чековые книжки. Они не знали, чем и в каких количествах мы вооружены, иначе действовали бы по-другому, а скорее, просто бы не сунулись. Что скажешь?

— И правда, как-то странно… — Альберт умолк и задумался.

— То есть, вы, экселленц, полагаете, что это не было обычным разбойным нападением? — подал голос доктор Грубер.

— Я полагаю, что нас, возможно, не хотели пропускать в Пассау, — ответил я. — Хотя и против такого допущения найдется немало доводов.

— И каких же? — доктор обратился ко мне, но при этом буквально ткнул своим острым взглядом Альберта, будто говоря ему: «Смотри, балбес, слушай и учись!».

— Мы, если помните, ехали не главной дорогой, — да, тут мы положились на опыт Герхарда, утверждавшего, что так будет быстрее, — вот и вопрос: откуда разбойникам это знать? Откуда, опять же, им вообще знать о нас?

Доктор задумчиво покачал головой. У меня, правда, проскочила мысль, откуда они могли о нас узнать, но пока я не имел никакой возможности это проверить, поэтому просто отложил ее в сторону, сделав в памяти зарубочку. Поглядим попозже, если получится…

— У вас, экселленц, очень интересные суждения, — хм, что-то я пока лести от доктора не слышал. Это что, признание моих талантов или заход к вопросу с подковыркой? — А еще вы невероятно удачливы в предсказаниях, — так, а теперь надо слушать с особым вниманием… — Скажите, как вам удалось предупредить нашего кучера о засаде? Вы же ее не видели?

— Кстати, да, — влез Альберт. — Алекс, как тебе это удалось?

И что теперь? Признаваться им в наличии предвидения? А оно того стоит? Тут же то самое предвидение и проявилось, просигналив, что нет, пока не стоит. Что ж, значит, и не будем. Но что-то отвечать надо… Ну хорошо, пусть будет так:

— Я все-таки одаренный… — начало получилось туманным, но да ничего, сойдет.

— Прошу простить, экселленц, какого разряда? — с обычным для себя кивком-поклоном спросил доктор.

— Четвертого, — я постарался, чтобы ответ прозвучал скромно, уж не знаю, получилось или как, но тут приятель испортил мне всю музыку.

— Алекс — ученик профессора Левенгаупта, — с гордостью за столь продвинутого друга возвестил он.

— Вот как, — Грубер, похоже, такого оборота не ждал, но сразу взял себя в руки. — В этом случае многое становится понятным…

Что там стало ему понятным, что было непонятным и что оставалось непонятным до сих пор, он не сказал, а я не стал спрашивать, имелись вопросы и поважнее, поэтому я вернулся к разговору о разбойниках.

— К сожалению, мы не озаботились взять кого-то из них живым, — Альберт и доктор, если я не ошибся, сообразили, что камешек полетел в их огород, — поэтому узнать это сможем, лишь когда будут схвачены непосредственные похитители.

— Вот только когда это будет… — недовольно проворчал Шлиппенбах. — Еще и фон Прюлль этот…

— А что фон Прюлль? — похоже, надо дать коллегам возможность произнести некоторые слова самим. Для них же лучше будет, если не я это скажу, а они решат, что сами додумались.

— Что фон Прюлль?! — взвился Альберт. — Да он вообще не желает искать Катарину!

— А вы как считаете, доктор? — спросил я Грубера.

— Господин граф, на мой взгляд, несколько эмоционально оценивает ситуацию, — ага, я, значит, «экселленц», а сынок работодателя просто «господин граф», — но, должен с сожалением признать, что некоторые основания к такому предположению полицмейстер фон Прюлль своими высказываниями дает.

Ну что ж, вот и сказали. Теперь и мне можно. Сам я полагал, что прав, как ни странно, именно Альберт, и никакую баронессу фон Прюлль искать не горит желанием, но пока это не подтверждено даже моим предвидением, а тем более хоть какими-то фактами, говорить так не стану. По-другому скажу.

— Но если мы предоставим полицмейстеру сведения о баронессе, деваться ему будет ведь некуда, не так ли?

— Вы правы, экселленц, — подтвердил доктор. — Он будет вынужден либо всерьез приняться за следствие, либо убедительно объяснить причины своего бездействия. И не только нам объяснить. Но, прошу прощения, — с недоумением спросил он, — как мы сможем предоставить ему какие-то сведения, если он запретил нам их собирать?

— А разве я сказал, что именно мы будем их собирать? — изобразить невинность я, конечно, попытался, но играть в театре, похоже, работа не для меня. — Мы будем сидеть в гостинице и отдыхать, время от времени попадаясь на глаза полицейским, чтобы они видели наше бездействие, а уж кому рыть носом землю, в городе найдется.