Мои семейные обстоятельства (СИ) - Лерой Анна "Hisuiiro" - Страница 6

Я на несколько секунд прикрываю глаза, пытаясь успокоиться. Сама чуть не до потолка подпрыгнула от удивления, когда он очнулся. Боялась, что оберег в конвульсиях биться будет, как только отъедем от границы. А ему побоку. Как лежал себе, так и лежит.

— Почему темно? — переспрашиваю, оглядываясь. В купе уже и не темно вовсе, время близится к рассвету. Не мог же он ослепнуть? Или мог? В панике я приподнимаю голову Фьюрина и, не придумав ничего лучше, укладываю себе на грудь. Первый осмотр — облегченно выдыхаю. Глаза у него просто закрыты.

— Придурок, — жалуюсь неизвестно кому. — Глаза раскрой.

— О, действительно, — раздается в ответ, и гляделки тут же распахиваются. Он вращает глазами, осматриваясь вокруг. И беззаботно спрашивает очевидное: — И на чем это таком мягком я лежу?

— Раз тебе так полегчало, то уже не лежишь! — пытаюсь столкнуть голову с себя и сталкиваюсь почти что с мольбой:

— Верни, верни обратно, и слова не скажу. Только поверни меня немного вбок, а то так нос упирается.

— Вот сам бы и повернул.

— Не могу, не понятно, что ли? — и тут я замечаю, что и с разговорами у него проблемы: челюсть практически не шевелится, только язык, из-за чего слова невнятные. И да, конечности так и остались вялыми и тяжелыми. Только глаза раскрываются и язык шевелится.

— Ты еще благодарна должна быть, я по нашему континенту в списках холостых и богатых на почетном пятом месте. И то из-за того, что у меня наследник есть и я оберег, а, значит, со мной не съездишь на побережье Аюри и не попьешь коктейлей в Сау-Доу, — бурчит, не унимаясь, Фьюрин. Я закатываю глаза и еще больше раздражаюсь. — И я все вижу! Точнее, не вижу, но знаю, что ты сейчас глаза закатила. А где твое спасибо за то, что я не умер? Жаль, что после свадьбы у меня не будет возможности подать на тебя в суд…

— Ах, ты ж, скотина! — пытаюсь столкнуть с себя тело. Мне некогда разбираться, предсмертный это бред или его личный отвратительный характер.

— Ты еще скажи, что тебе что-то не нравится!

— Не нравится! В общем, мне не нравишься ни ты, ни наша предполагаемая свадьба, ни сложившаяся ситуация. И у меня от твоей головы вмятина в груди будет, но это частности.

— Я — великолепная партия! К тому же наши семьи связаны договоренностями, которые необходимо чтить. И, знаешь, твое колено пытается отбить мне немаловажную часть моего тела, но я не жалуюсь.

— Что? Гадость какая, — пытаюсь убрать колено из подозрительных мест. — Ты мне судьбу испортил, придурок!

— Я даю твоим землям стопроцентный шанс на выживание. Это я напоминаю, вдруг у тебя склероз. За моей поддержкой стоят неплохие денежные вливания в вашу разрушенную экономику, — фыркает. — И не ерзай!

— Хочу и ерзаю! В карман дяде эти денежные вливания, а не в экономику. Продажная свинья, а не родственник. А ты ничем не лучше его, мажор, привыкший получать все за деньги, — от ярости я вцепляюсь Фьюрину в волосы и сильно тяну. А потом замечаю неладное: — Так, я не поняла. Руками-ногами ты, значит, шевелить не можешь, череп твой тяжеленный мне толком дышать не дает, вставать ты отказываешься. Дескать, сил нет. А что это мне в ногу такое упирается, а? Ты что издеваешься?!

— Я же говорил, не ерзай. А ты еще и грудью перед глазами трясла. Так что фактически я не виноват.

— Предки! Ну, ты и скотина. Еще скажи, что это не твое.

— Нет, почему же, мое. Но это неконтролируемая реакция.

— Лучше бы ты ее проконтролировал. Иначе можешь и не досчитаться твердых частей тела.

— Хорошо, хотя мне откровенно сложно понять, почему я должен это делать. Мы почти женаты. Но раз ты так хочешь, буду думать о визерских горгонах… Они такие противные, мерзкие и отвратительные. Даже тошно их вспоминать!

— Эй, ничего не изменилось. Ты либо слабо вспоминаешь, либо ты еще тот извращенец!

В области груди вдруг раздается пофыркивание, ржать полной грудью у Фьюрина не выходит, но даже этого мне хватает, чтобы окончательно выдавить из себя остатки жалости к оберегу. Я даже не кричу, потому что крик — это тоже расход энергии. Теперь шевеление моих ног и рук следует определенной цели — или перевернуть этого идиота на бок, или самой вывернуться из-под него. Хм-м-м… если выворачиваться, то стоит быть осторожной. А то рухнет еще Фьюрин на полку плашмя и сломает себе что-то важное. Мне-то все равно, не жалко, да и я не специально вроде бы. Но в суде будет сложнее отбиться от обвинений.

Этот не сразу замечает, что что-то не так.

— Эй, ты что делаешь? Эй? Эй!

Не обращаю внимания на шум и возмущения и делаю пробный тычок. Вполне удачно. Тело Фьюрина слегка качается, мне удается поменять расположение свободной ноги, вклинить локоть и чуть сдвинуть плечо. Хорошо, что на нем не шелковая рубашка. Ничего, кем мне только не довелось работать в бытность студенткой. Куда и как применить скромную силу рук и ног, я найду. Тело поддается, я направляю движение — и, наконец, немыслимым толчком переворачиваю верхнюю часть мужчины на бок. Закидываю безвольную руку за спину. Фьюрина забавно скручивает, он уже не орет, а презрительно и злобно сверлит меня взглядом.

Я удобно сажусь, разминаю руки, шею и потягиваюсь. Дальше просто сгибаю ногу оберега в колене и вытягиваю свои занемевшие конечности. Кое-как встаю, делаю пару шагов и замираю, наслаждаясь чувством свободы. Включаю свет в купе, пью воду. Фьюрин что-то хрипит за спиной. Фыркаю — вот уж кто не рад моему освобождению. Хотя мог бы и поблагодарить, я же помощь приведу. Точнее, сообщу начальнику поезда и сойду на следующей же остановке. Мало ли что кому придет в голову по моему поводу. А так вообще замечательно: пока вокруг оберега будет суматоха, я тихо на попутках доберусь до Феникса. Здесь совсем немного остановок осталось.

За спиной хрип переходит в какое-то звериное сипение. Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что Фьюрин не просто задыхается, а уже синеет. Глаза у него закатились, видны лишь белки в красных прожилках, рот приоткрыт, по подбородку стекает слюна. Все тело как-то странно трясет мелкой дрожью. Я на секунду замираю столбом, разрываясь между «позвать на помощь» и «помочь самой». Звук из сипения вдруг становится воем и окончательно стихает. Я прихожу в себя и бросаюсь к бестолковому оберегу. В голове бьет набатом мысль, что у него что-то защемило, когда я его переворачивала. Хотя что я ему, здоровому на вид мужчине, могла сделать?

Первым делом приоткрываю ему рот, благо ни рвоты, ни слизи или инородных предметов там нет. Хорошо, что полка твердая. С криком окончательно переворачиваю Фьюрина на спину, прикладываю пальцы к шее, ищу сосуды, но пульс не прощупывается. В голове все плывет, в том числе и методы оказания первой помощи. В лаборатории нам каждый год проводили семинар с практическими занятиями. Потому что при отравлении некоторыми веществами алхимики могут и не дожить до прибытия помощи. Вот и учили всех справляться самостоятельно. Меня тоже. Но что же там было? Предки! Где должны быть руки? А скорость? В голове возникают громадные цифры пятнадцать и два. Пятнадцать нажимов и два выдоха, понимаю, а ладони, между прочим, уже давят на грудную клетку. Вот это как, оказывается: глаза боятся, а руки делают.

На третьем заходе Фьюрин вдруг дергается. Я интуитивно подхватываю его подмышками и вздергиваю вверх, сажаю, удерживаю так, насколько хватает сил, чтобы он проморгался и, как мог, откашлялся. Но вскоре приходится уронить его обратно на спальное место, потому что всплеск адреналина у меня уже прошел, сил больше не осталось, а руки сложно даже сжать в кулаки, настолько они дрожат.

Мы приходим в себя одновременно. Он прекращает неосознанно моргать, а взгляд становится более цепким. А я, наконец, обнаруживаю, что так и сижу на его бедрах.

— Спасибо, — слышу хриплое.

— Сочтемся, — пошатываясь, киваю. После стресса хочется лечь и поспать пару часов, но я останавливаю себя. — Воды?

Он кивает, я сползаю с него. Но стоит мне сделать шаг в сторону, как снова слышу знакомый хрип. Бросаюсь обратно. На этот раз хватает пары легких похлопываний по щекам, чтобы Фьюрин пришел в норму.