Жажда наслаждений - Дивайн Тия - Страница 19
- Предыдущая
- 19/69
- Следующая
Пора было прекращать лгать самому себе: пути назад не было.
Шенстоун не был врагом. Элизабет?
Он также не знал, насколько сильно ее желал, пока не заполучил ее тело…
Но она тоже уже не имела значения. Нужно было сфокусироваться на тех, кто сейчас находился в коридоре за его дверью, считая себя такими умными.
А где-то там, в темноте, его поджидала Невидимая Рука, готовая нанести удар.
Дом был похож на склеп, окутанный жуткой, нереальной темнотой, без малейшего проблеска света. Густая матовая тишина не нарушалась ни одним звуком.
Все следили за Николасом.
«А кто следит за мной?»
Было полным безумием покидать свою комнату. Еще более безумным казалось, что она сможет найти в темноте то, что не смогла найти при свете.
Но как она могла просто сидеть, бездействовать и ждать?
…Ждать… Боже, как она ненавидела ждать.
Темнота скрывала все. Не существовало никаких границ; казалось, что она покинула землю и унеслась в пустоту.
Элизабет выставила руки вперед. Она не могла ничего нащупать, и это пугало больше всего.
К тому же она не догадалась прихватить свечку.
Разумнее было бы вернуться к себе в кровать, а не идти в пустоту, окружавшую ее.
Ее отец, Виктор, Питер — они обо всем позаботятся. Но почему-то она не особо на них надеялась. Если бы им приходилось волноваться еще и о том, что она крадется по дому, подобно привидению, ситуация бы только осложнилась.
Она на самом деле ощущала себя привидением, как будто она больше не существовала после того, как чужое присутствие разрушило ее жизнь.
…Сын брата Уильяма. Вся запутанная история семьи должна была разрешиться с рождением сына Уильяма и Элизабет… Настоящий ночной кошмар. Было так темно. В темноте ничего не существовало: она была похожа на смерть, такая же сковывающая и ослепляющая. Она держала ее…
У любого человека в темноте начинает разыгрываться воображение. С колотящимся сердцем она сделала шаг назад, но за спиной тоже была пустота.
В коридоре, помимо нее, был кто-то еще… О Боже…
Она протянула руку в темноту, но не нащупала ничего, даже двери.
О Боже, что происходит? Она развернулась и… коснулась человека. От неожиданности она подпрыгнула, и он крепко зажал ей рот ладонью и прижал к своей груди.
— Как ты могла подумать, — зашептал ей на ухо голос, — что меня можно заставить держаться от тебя подальше?
Ужас, оцепенение.
Она была полностью обездвижена его руками, одна из которых держала ее за талию, а вторая закрывала рот. Человек был слишком силен. Он втащил ее обратно в спальню, двигаясь в темноте с уверенностью кошки и неумолимо приближаясь к ее кровати. Он швырнул ее на кровать, как мешок с мукой, затем залез на нее и прижал своим телом.
Она чувствовала его тепло, силу, ярость, желание поглотить ее…
…В темноте женщины чувствуют себя беспомощными… а мужчины всегда знают, что делать…
И теперь она точно знала, на что способны мужчины…
Неужели Николас?
В данный момент она не была уверена ни в чем, кроме каменной тяжести над ней. Его запах…
Его прикосновение… Она знала. Она знала, это был он… Но как?..
Как?
Он был в ее комнате. А сколько времени прошло с тех пор, как за его дверью было установлено наблюдение?
Знали ли его стражи, что он отлучился? Как долго? Как долго продолжался поцелуй? Долгий, крепкий поцелуй — его поцелуй — ей был знаком; от него ее тело начинало плавиться. Он поцеловал ее, чтобы возбудить, отвлечь, предвосхитить ее вопросы… Он поцеловал ее в полной темноте, где все было разрешено и она не стала бы ему ничего запрещать.
В темноте он мог делать с ней что угодно, и она хотела, чтобы он делал с ней все, что захочет. Там, где их никто не видел. В темноте…
— Не задавай вопросов, — прошептал он, в очередной раз впиваясь в ее губы. — Просто чувствуй.
Проникая поцелуем все глубже и глубже, он стащил с нее ночную рубашку, пробираясь к ее вульве. Она почувствовала, как что-то прижалось к ее клитору, что-то очень знакомое, что ее тело привыкло ощущать внутри. Жемчужина!
В то же мгновение она почувствовала возбуждение, предвкушение… она хотела, чтобы жемчужина осталась там навсегда. Она была такой гладкой, плотной, идеально подходящей для ее тела, выгибающегося и изнемогающего под его руками, его неутомимыми пальцами, диким языком.
— Сегодня все для тебя, — произнес он вплотную к ее губам. — Сегодня я получаю удовольствие от твоего наслаждения…
У нее вырвался стон.
— Конечно, ты хочешь большего. Жемчужина пробуждает потребность в большем. Она не наполняет тебя так, как тебе бы хотелось, ведь так? А ты уже знаешь, что наполнение так же важно, как ощущение…
Он раздвинул ее ноги.
— Ночью ты получишь и то, и другое. Жемчужину и наполнение… — Он медленно, очень медленно вошел в нее, приближая свои бедра к ее, погружая свой пенис дюйм за дюймом.
— Вот так, моя спелая вишенка. Вот так. И вот так. Обними собой мой член, — прошептал он прямо в ее губы. — Вот так… теперь ты чувствуешь… мой член и жемчужину… так плотно, так глубоко…
Он впивался в ее губы, продолжая шептать между поцелуями, прижимая свои бедра к ее дрожащему, извивающемуся телу.
— Вот так, именно так. Я хочу еще. Дай мне еще. Ты уже чувствуешь, ты хочешь, дай мне себя…
Ее тело затрепетало, она сорвалась на ритмичное, яростное «Трахай меня!». Вся энергия устремилась вниз, собралась там в единый шар, ринулась в голову, нарастая, нарастая… …Сейчас…
И взорвалась, затопляя ее целиком, вздымая на гребне волны необъяснимого блаженства, разбиваясь на яркие пучки наслаждения, постепенно удаляющиеся и ослабевающие. В темноте.
Никто не должен был ни о чем знать… Даже о том, что он был с ней… У нее перехватило дыхание. Наслаждение очень коварно. Оно лишает рассудка… она не должна быть на его стороне…
Он наверняка знал, о чем она думает, поняла она, когда к ней вернулась способность мыслить.
— Все ты делаешь для русского, — пробормотал он, одновременно с поцелуем извлекая из нее свой пенис и жемчужину. — И для меня… И ушел.
Через дверь? Через окно? Нет: Он до сих пор в комнате.
— Поймайте меня… если сможете, — насмешливо сказал он, и наступила тишина.
Ожившая тишина, полная образов того, что только что произошло между ней и ним.
Черт побери… Она была настолько измождена, что с трудом могла двигаться.
Черт бы побрал коварную жемчужину; черт бы побрал ее предательское тело.
Николас был прав, что все, что случилось, было для русского. Все, чему он ее учил, было для Питера.
Питер!
Они должны были поймать Николаса за пределами его комнаты…
Она спустила ноги с кровати, поправила ночную рубашку, нащупала халат и свечу.
Спички в руках дрожали, как будто у нее был паралич. И наконец — свет. И тени, странно удлиненные.
А Николас свободно разгуливал по ее дому — его дому? — выставляя их всех дураками.
Черт. Она побежала в холл, затем вверх по ступенькам в гостевое крыло, преследуемая колеблющимися тенями.
Все были там: ее отец, мирно спящий на одном из стульев вдоль стены, полусонные Виктор и Питер сидели на полу. Питер, завидев Элизабет, моментально вскочил на ноги.
— Он здесь? — задыхаясь, спросила она. Питер прижал палец к губам и прошептал:
— Конечно же, он здесь. Что за вопрос? Так и должно быть, Элизабет.
— Откуда ты знаешь?
— Мы не сходили со своих мест всю ночь.
А в чем дело?
— Проверь, действительно ли он у себя?
— А почему тебе понадобилось будить его посреди ночи?
Почему? Потому что он разгуливает по дому и ничто не может его удержать. Почему? Потому что он слишком легко согласился на заточение, затем явился к ней подобно привидению, выставив ее полной дурой, перебирала она в голове происшедшее.
— Чтобы… чтобы… Посмотреть.
— Я думаю, надо проверить, там ли он. Питер неуверенно взглянул на нее.
- Предыдущая
- 19/69
- Следующая
