Человек в безлюдной арке - Шарапов Валерий - Страница 6

У Мишки все складывалось наоборот. В те дни, когда Лидия Николаевна боролась с недугами, он получал свободу и бесконтрольность. Для него начинался настоящий праздник. Никто не заставлял его мыть руки после улицы, переодеваться в домашнее и надевать каждое утро свежую сорочку. Никто не стоял над душой, требуя делать уроки, съедать за обедом полную тарелку борща или ложиться спать в десять вечера. Так происходило год за годом, и в конце концов у молодого человека выработался рефлекс: чем хуже чувствовала себя его мама, тем вольготнее и радостнее становилось у него на душе.

Негромко выругавшись, он подобрал с пола свой перочинный ножик. Из-за небольших размеров он, вероятно, не заинтересовал сотрудников НКВД, и те бросили его на пол. Сунув нож в карман, Михаил вдруг вспомнил:

– Моя спичечница!

Его часть талисмана хранилась в одном неприметном месте, о котором не знал никто, ни одна живая душа. Присев на корточки возле дальней кроватной ножки, он поднатужился, приподнял ее над полом и выдернул круглую металлическую пяту. Пошерудив пальцем внутри открывшейся полости, он вытянул наружу сложенную трубочкой плотную бумагу. Следом вывалилась и заветная спичечница.

Мишка замер, прислушался…

Мать по-прежнему находилась в гостиной. Сестра крутилась в коридоре у телефона и пыталась куда-то дозвониться. Им было не до него.

Победно улыбнувшись своей хитрости (даже опытные энкавэдэшники не сумели отыскать тайник!), молодой человек развернул плотную бумагу. Это были фотографические картинки голых женщин. Мишка выменял их у одноклассника Генки Дранко на раскладное увеличительное стекло и два рубля в придачу. На тот момент для юного школьника такая сумма выглядела очень внушительной. Теперь она казалась мелочью, ведь семья не бедствовала: отец получал на секретном военном заводе около шестисот рублей в месяц, мать в музыкальной школе – более трехсот. Еженедельно ему от родителей перепадало от трех до пяти рублей, а к праздникам бывало и больше.

Михаил отыскал среди снимков свой любимый. Запечатленная на нем красотка сидела на старинной кушетке в очень вульгарной позе. Левым локотком она опиралась о резную спинку, а в правой руке держала веер. Карточка была до того затерта, что все мелкие детали изображения давно исчезли, а манящая похотливая улыбка красивой натурщицы осталась только в Мишкиной памяти.

Помимо карточек и спичечницы в тайнике лежало несколько десятирублевых купюр, накопленных за последние полтора года. Сначала он копил на велосипед, потом, взрослея, решил купить фотокамеру. Недавно вдруг понял, что и камера ему уже не нужна.

– Миша, подойти сюда! – послышался требовательный голос сестры.

– Чтоб ты сдохла! – вздрогнув, тихо выругался он и принялся распихивать по карманам свои сокровища.

Анна стояла возле телефона и пыталась дозвониться до ближайшей подстанции «Скорой помощи».

– Миша, я не могу понять, что происходит, – пояснила она, беспрестанно нажимая рычажок висящего на стене аппарата. – Днем наш телефон работал – я звонила в деканат и подруге. А теперь молчит.

Брат взял у нее трубку, приложил к уху… Аппарат действительно безмолвствовал: ни гудков, ни треска, ни привычного фона.

– Может быть, отключили? – пожал он плечами.

– Как отключили?! Почему?!

– Откуда я знаю? Наверное, из-за обыска. Чтобы мы никуда не звонили…

Предположение брата окончательно добило Анну. События последних часов: арест отца, обыск, мамины обмороки – навалились и буквально раздавили ее. Спокойная, размеренная жизнь, наполненная радостью, любовью родителей, мыслями о счастливом и благополучном будущем, померкла в одночасье. Тепло этих мыслей внезапно натолкнулось на что-то холодное, жестокое и очень сильное.

– Но как же так?.. Маме плохо. Давление, видно, подскочило, – бормотала она, машинально продолжая нажимать рычажок. – Нужно вызвать карету «Скорой помощи», а они отключили. Как же так?..

Мишка понял, что его дальнейшее присутствие в коридоре необязательно, и поспешил смыться в отцовский кабинет.

Все наиболее ценное отец хранил в старом металлическом сейфе, стоящем в кабинете рядом с высоким книжным шкафом. Секретные чертежи и документы, с которыми он работал ночами; незаконченные слесарные поделки; самые редкие и дорогие инструменты; наградной револьвер, ордена и медали.

Прошмыгнув по коридору, Мишка заглянул в отцовскую обитель. В комнате царил полнейший беспорядок. Вещи были разбросаны так, что складывалось впечатление, будто проверявшие их сотрудники нарочно старались насолить хозяевам квартиры. Стекло в правой фрамуге единственного окна зачем-то разбили, и осколки рассыпались по верстаку; врывавшийся в комнату ветерок безжалостно трепал светлую занавеску.

Перешагивая через валявшиеся на полу вещи, Мишка подошел к сейфу. От волнения сердце колотилось в груди, словно он только что пробежал три квартала. Тяжелая дверка была распахнута, внутри не осталось ничего, за исключением плоской коробки немецких карандашей. Бронзовый зажим для галстука отец тоже хранил здесь, на верхней полке сейфа. Он никогда не пользовался зажимами, и Мишка не понимал, зачем он вообще его сделал. Наверное, только для того, чтобы скреплять им другие детали талис- мана.

Кулаки сжались. В бессильной злобе юноша скрипнул зубами и огляделся по сторонам. Он не понимал, зачем сотрудникам Госбезопасности забирать с собой бронзовую безделушку, и потому надеялся, что они швырнули ее на пол, так же как сделали это с его перочинным ножиком.

Михаил облазил на четвереньках весь пол в кабинете: проверил пространство под письменным столом и верстаком, пошарил ладонью под книжными шкафами, заглянул под каждую из валявшихся вещей. Но зажима он так и не нашел.

Молодой человек пребывал в бешенстве. День его рождения наступил более двух часов назад. Он так ждал этого события, так долго представлял его в своих мечтах!

И вдруг – полное фиаско: отец арестован, мать в обмороке, в квартире обыск, главная часть бронзового талисмана исчезла вместе с другими изъятыми вещами. Остальные части талисмана проклятые энкавэдэшники, наверное, не тронули. Зачем им женские вещи: заколка для волос и крохотное зеркальце?

Впрочем, и Мишке они теперь стали без надобности. Он тысячу раз выпрашивал их у матери с сестрой, присовокуплял к ним свою спичечницу и часами пытался разгадать запрятанную в талисман тайну. Ничего не выходило.

Понурив голову, он покинул отцовский кабинет и поплелся по длинному коридору.

– Миша, ну помоги же наконец! – оторвал его от тяжких мыслей голос сестры. – Что ты мотаешься без дела?!

Проходя мимо Анны, он показал пальцем на перерезанный провод выше аппарата.

– Ты ослепла? Разве не видишь, что они специально оставили нас без телефона?

– А чего ж ты раньше молчал?!

– Я сам только что увидел…

– Подожди, – схватила сестра его за руку. – Надо вызвать врача для мамы.

– Так вызывай.

– Не могу же я одна среди ночи… – залепетала девушка. – Давай я останусь с мамой, а ты сбегаешь на подстанцию за каретой? Тут недалеко – кварталов пять или шесть…

– Да пошла ты! – не дал он договорить сестре.

Мишка попытался освободить руку, но Анна не сдавалась:

– А ну стой! – двинулась она на него с грозным видом. – Ты что себе позволяешь, мелкий негодник?!

«Мелкий негодник». Так Анна обзывала его во время стычек и потасовок, случавшихся много лет назад. В последнее время они не ссорились. Прохлада и неприязнь в отношениях никуда не делись, однако до открытого противостояния больше не доходило. Оба стали взрослыми, их интересы кардинально поменялись, точек соприкосновения не осталось. Жили каждый сам по себе.

Брат был шире в плечах и почти на голову выше Анны, но сейчас на ее стороне был праведный гнев. Она готова была растерзать Мишку за равнодушие, за наглость, за демонстративное нежелание помогать в тот момент, когда мама нуждалась в поддержке.