Бабочка и Орфей (СИ) - Аспера Лина Р. "rakuen" - Страница 30

— Радуемся.

— По два месяца без доплат вам двоим и полгода Сорокину. Свободны.

Мы виртуально щёлкнули каблуками и вышли.

— Слушай, как ты так точно угадал про сроки? — с любопытством спросил я у Васи.

— Совпадение, — отмахнулся он. — Причём в отношении тебя совсем не точное.

— Ладно, но ты помнишь: если что-то понадобится…

— Не понадобится. Считайте это благотворительной помощью неумным товарищам.

Такой меценатский подход был мне не по душе, однако с Щёлоком спорить — только зазря голосовые связки трудить.

Что бы Тимыч ни рассказывал про равнодушие к потере работы, результатом переговоров он был страшно доволен, пускай и проявлял свои чувства гораздо сдержаннее Бабочки. Впрочем, я подозревал, что радовало его наше с Васей участие, а не счастливое избавление от угрозы безработицы. К факту жёстко урезанной зарплаты он вообще отнёсся беспечно, притащив на следующий день по бутылке своего любимого «Реми Мартан» для меня и Щёлока. Ольгу тоже не обделил: ей досталась изрисованная иероглифами коробка каких-то сладостей.

— Поститься планируешь, а, Сорокин? — сделал Вася логический вывод из стоимости высокоградусного выражения благодарности.

— Прочищать аскезой внутреннее восприятие реальности, — поправил Тим его формулировку.

— Смотри только, чтобы до больнички не дочистился, аскет.

— Обещаю держать благое рвение в пределах разумного.

— Да уж постарайся. Нам тут голодные обмороки не нужны.

Поскольку самые драматичные моменты истории с «БухУчётом» прошли мимо Ольги, то подаркам она закономерно удивилась. Не умеющий складно врать Тимыч ответил на её вопрос расплывчатым «Просто так», и аналитик, против обыкновения, не стала пытать его дальше. Между ними двоими определённо что-то происходило, но что именно я разобрать не мог. Хотя, какая разница? Служебного романа там не предвиделось, а всё остальное вряд ли могло испортить рабочую обстановку в коллективе.

Между тем, приближалась пятница, и передо мной ребром встал нелёгкий выбор: удовлетворение праздного любопытства или потенциально негативные последствия от приглашения Тимычу продегустировать его коньячный презент? Нет сомнений, что выбрал бы благоразумный человек, но, с другой стороны, благоразумный человек и в трансформаторную будку навряд ли полез бы.

— Я считал, сюда со своим нельзя, — удивился Тим, когда я не таясь вытащил из пакета подаренную бутылку и поставил чётко по центру стола.

— Кому нельзя, а на кого сквозь пальцы посмотрят. Девушка! Будьте любезны: два бокала и сырную тарелку.

Пустяковый заказ принесли практически мгновенно, я разлил по бокалам янтарную жидкость и понял, как сильно успел по всему этому соскучиться. По неяркому свету, гулу голосов пятничного бара, хорошему коньяку и блаженно принюхивающемуся к нему Тиму-Бабочке.

— За возобновление традиции! — поднял я первый тост, сжигая мосты к отступлению, и мой визави не успел спрятать радостную улыбку.

Я планировал задать свой вопрос как бы невзначай, по ходу разговора, однако сейчас передумал. К чему нам лишние па марлезонского балета?

— Слушай, ты же извинишь, если я сознаюсь, что неспроста предложил тебе посидеть где-нибудь вечерком?

— Конечно, извиню, — проявил Тим своё всегдашнее благородство. — Я, собственно, так и предполагал.

Порой мне кажется, будто он читает меня почти так же свободно, как любую из своих книжек.

— Бабочка, скажи, — я сознательно обратился к нему-настоящему, — почему ты называл меня Дрейком?

От благодушия Тимыча не осталось и следа. Он отставил снифтер, сцепил пальцы в замок — нервничает? В какой секрет я снова умудрился влезть?

— Ты вряд ли вспомнишь, — медленно начал Тим, — но в самом конце летнего отпуска тебе приснился сон. Лето и дача, школьные каникулы. Поспевающие яблоки, которые у соседей заведомо вкуснее. Ранним утром ты забрался на чужой участок; яблоня росла опасно близко к дому, но ты рискнул. И так вышло, что хозяйка тебя наверняка бы заметила, если бы не…

Он говорил, и с каждым словом в памяти одна за другой всплывали подёрнутые патиной картинки. Август, дача, чужая яблоня почти сразу за домом. Я сижу в развилке ветвей, а внизу мимо дерева идёт незнакомый белобрысый мальчишка. Он несёт трёхлитровую банку варенья в земляной погреб на противоположном конце огорода; мой прокол — хозяйка дачи вместо того, чтобы мирно спать, по утренней прохладе занялась закрутками. Я уверен, что не выдаю себя и пол звуком, но пацан вдруг поднимает глаза вверх. Однако я не теряюсь: по-свойски ему подмигиваю и прикладываю к губам указательный палец. Незнакомец понимающе кивает, но тут на огород выходит дородная тётка в кипенно-белом переднике. Я понимаю, что пропал: сейчас меня заметят, и даже если получится сбежать, мать всё равно обо всём узнает. И тогда до самого конца каникул я вместо купания на речке буду дни напролёт прилежно батрачить на участке.

Наверное, незнакомый мальчишка тоже это понимает, иначе почему вдруг специально разжимает держащие банку руки? Ба-бах!

— Тимофей! Ах ты ж, зараза криворукая! — хозяйка подлетает к нему, однако на крону яблони, естественно, не смотрит. Пацан успевает втянуть голову в плечи — я-взрослый вспоминаю, что уже видел это движение, — и получает звонкий подзатыльник.

— Немедленно убери и шагом марш в дом! Сегодня никаких книг, будешь картошку полоть!

— Картофельная плантация у тётушки тогда была знатная: гектар, не меньше. Весь день работать, если одному.

— Но я добыл вторую тяпку, поэтому вдвоём мы управились до обеда, — подхватил я нить рассказа. — А потом сбежали на речку.

— Так ты не забыл? — изумился Тим.

— Выходит, не забыл. В том сне я сам представился тебе Дрейком, только с какого перепугу ты внезапно превратился в Тимофея?

— Ну, тётушка всегда считала, что родители дали мне чересчур легкомысленное имя.

— Однако. Ладно, а почему ты вообще мне приснился, если тогда мы в принципе знакомы не были? И почему помнишь этот сон лучше меня?

— Я, — Тим запнулся, однако решительно продолжил, — со странностями, ты сам в курсе. Одна из них — способность видеть чужие сны. Я не загадываю, не управляю этим, оно просто берёт и случается. Но тот раз был первым и единственным, когда я в чьём-то сне участвовал. Так что на первый твой вопрос мне, увы, ответить нечего.

— Очешуеть, — я взлохматил волосы. — Ты просто очешуеть, какой уникальный.

— Да уж, — Тим сделал хороший глоток коньяка, скривился и быстро зажевал сыром.

— Слушай, но это же круто: видеть сны других людей, — я не совсем понимал, что могло его огорчать. — Это ж почти как мысли читать.

— Угу, а ещё круче иметь безобидную шизофрению, нестандартную ориентацию и асоциальность средней степени тяжести. Всё, давай не будем развивать тему. Пожалуйста.

Похоже, я со своими исследованиями нечаянно испортил ему вечер пятницы.

— Без проблем, давай не будем. Извини, что задел, — я не нарочно.

— Я знаю, не нужно извиняться, — через силу улыбнулся Тим. — Давай лучше я тебе расскажу про что-нибудь взамен.

— Ну, расскажи.

— Например, про смерть. Тебе будет интересно про смерть?

Сказать по правде, это был второй вопрос, который я страшно хотел задать, но уговаривал себя хотя бы здесь держаться в рамках приличий.

— Ещё бы! Кому про такое не интересно?

— Да? Надо же, мне казалось, что это я один настолько, м-м, любопытный. А, не важно, — Тим снова пригубил «Реми Мартан». — Только хочу сразу оговорить: умирание представляется мне штукой достаточно индивидуальной, поэтому обобщать мой рассказ не стоит. В общем, я не спал, думал всякое, и в один не прекрасный момент попросил — не знаю кого — о помощи. Совсем любой. Потом, конечно, обозвал себя дураком, попробовал, наконец, заснуть, однако вместо сна попал в смерть. Легко и безболезненно.