Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес - Конофальский Борис - Страница 11

– Ты знаешь, что кузнеца ночью подпалили? – сразу начал Волков, садясь к приятелям за стол.

– Ишь ты! Нет, не знал, экселенц.

– Теперь он сюда, к нам переезжает.

– Так это ж хорошо?

– Хорошо-то, хорошо, но кто его мог сжечь?

Фриц Ламме и Ёж переглянулись, и Фриц сказал:

– А вот подумалось мне, что наш приятель-конюх мог осерчать немного на кузнеца.

– Конюх Вунхель? – спросил Волков удивляясь, что сам об этом не подумал. – А с чего ему кузнеца жечь? Чего ему на кузнеца злиться?

Тут Фриц Ламме и его приятель опять переглянулись. И морды у них были такие, что Волкова осенило:

– Ты что же, мерзавец, конюху талер посулил, на стол его перед ним положил и не отдал?

– Экселенц, да он так спесив был… Корчил тут из себя… – начал было Сыч.

Но тут кавалер схватил его за загривок, за ухо, за шкуру на шее, за жирные волосы своею тяжёлой рукой, схватил крепко, зло и встряхнул подлеца. И зарычал:

– Болван, жадный дурак! Выиграл талер, большая прибыль тебе? А мне нужен был человек в замке! Человек мне нужен был в замке барона!

– Так чего, экселенц, – оправдывался Сыч, кривясь от боли, – зато кузнец у нас теперь свой есть.

– Он и так бы у меня был, – отвечал кавалер и с размаху отвесил Сычу тяжеленную оплеуху, такую, что шапка улетела на пол с глупой головы Сыча, а самого его мотнуло немилосердно.

Ёж сидел рядом с Сычом со стеклянными глазами, как будто он тут не при чём совсем. Народец в кабаке притих испуганно, только Максимилиан стоял да смеялся за спиной кавалера.

Волков вытер руку, уж больно сальны были волосы Фрица Ламме, встал:

– Шубу почисть, болван.

И пошёл прочь из кабака.

– Обязательно почищу, экселенц, – кричал Сыч ему вслед.

– Эх, Фриц, Фриц, доведут тебя твоя жадность и хитрость до беды когда-нибудь. – всё ещё смеясь говорил Максимилиан, поворачиваясь и уходя следом за кавалером.

– Да, ладно, иди уже! – кричал ему Сыч, почёсывая щёку и шею, поднимая шапку с пола и надевая её. – Ходят тут, учат ещё…

Закончив с Сычом, поехал за реку в лагерь, где уверял нескольких собравшихся купцов, что к маю все векселя свои оплатит. Карл Брюнхвальд тоже обещал, как умел, но обещать он мог плохо. Из него вообще купец был так себе. И купец Гевельдас тоже уговаривал собратьев торговать. Этот был много лучше Брюнхвальда, собратья купцы ему верили. В общем, двадцать шесть больших обозных телег с полотняным верхом и с колёсами, обитыми железом, одиннадцать бочек солонины, сто пятьдесят пудов муки ржаной и пшеничной и две большие бочки свиного жира купцы ему обещали поставить в течении недели, соглашаясь принимать его расписки и векселя.

После, хоть и устал он и день пошёл к обеду, дома кавалер не остался. Собрался и поехал в Мален. Епископ был прав, ему нужно было чаще появляться в городе, не то такие ловкачи, как фон Эдель расстроят его отношения с горожанами. Этот старый пёс графа был умён, на многое был способен.

С собою взял он Увальня, Максимилиана, фон Клаузевица и братьев Фейлингов, который сами напросились. Хотели дома побыть хоть ночку.

Вспоминая предостережения отца Теодора, Волков подумал, подумал, да и решил надеть свой синий колет с подшитой кольчужкой. И перчатки с кольчугой. Взял свой пистолет. Бережёного, как говориться, Бог бережёт.

«Если епископ говорит, так слушай его – дурного да глупого он ещё ни разу не посоветовал».

Также, велел все людям своим хоть как-то защититься и взять всякое иное оружие, кроме их новомодных мечей для костюмов, больше похожих на зубочистки.

Фон Клаузевиц был небогат, и недавно Волков подарил ему отличную бригантину ламбрийской работы. Он её и надел. Братья Фейлинги тоже красовались в бригантинах, Максимилиан же поддел под колет красивую кольчужку, которую ему давно подарил Волков. А Александр Гроссшвюлле, недолго думая, натянул свою огромную стёганку, а поверх неё ещё и свою кирасу. И раз уж сеньор велел вооружиться, и шлем с подшлемником нацепил. А ещё взял свою алебарду. Чего уж там мелочиться. Так и поехал, несмотря на шуточки молодых товарищей.

Дороги развезло так, что даже верхом ехали долго. Едва-едва успели в город до закрытия ворот.

Фейлинги уехали к себе, а Волков даже уже и не знал, куда ему поехать. Можно было и у епископа остановиться, и нового родственника можно было визитом порадовать. Купец Кёршнер был бы, конечно, рад ему. Но поехал он к племяннице. Купец Кёршнер дома хорошего для своего сына и его молодой жены в городе не нашёл, поэтому купил несколько домишек, что стояли вместе на хорошей улице. Купил, денег не пожалев, да снёс их к дьяволу, а на месте, что освободилось, стал строить хороший дом, из тех, у которых бывают широкие дворы с колодцами, и конюшни, и даже сады. А пока такой дом построен не был, молодые снимали за дорого небольшой, но уютный дом.

Урсула Кёршнер и её муж, хоть и было уже темно, не спали, и встречали кавалера и его людей с большим почтением.

Урсула совсем другая после свадьбы стала. Была серьёзна, делала ему книксен, говорила такие фразы, которые в устах её казались странными:

– Велю вам камин топить сейчас же, ночи ещё не теплы. Вы мыться любите, так велю ещё и воду подать горячую, а для ноги вашей больной в постель велю грелки класть.

Молодец, она всё помнила и знала, что ему нужно. Странно это было, странно, словно тринадцатилетняя девочка играла во взрослую женщину, хозяйку большого дома с полудюжиной слуг.

Впрочем, она уже и была хозяйкой дома, а может вскорости, когда ей и пятнадцати ещё не исполнится, так будет уже не только хозяйкой дома, но и матерью семейства.

Он подошёл и, пока она ещё что-то пыталась сказать, прижал её голову к своей груди. Крепко прижал и погладил по волосам, а потом, отпустив, спросил:

– Ну, как поживаешь, моя дорогая?

– А вы знаете, дядя, хорошо, – отвечала она. – Хорошо поживаю, муж мой в своём ребячестве бывает часто глуп, но он человек хороший и добрый, я рада, что вы нашли мне такого мужа. Да и мама у нас бывает часто, и тесть со свекровью тоже, и братья Людвига Вольфганга бывают, и нас в гости часто зовут, так что живу я хорошо. Весело.

Кавалер засмеялся и посмотрел на её мужа, что стоял тут же. Людвиг Вольфганг Кёршнер улыбался и, кажется, совсем не злился на жену за то, что она называла его глупым. Волков протянул ему руку для рукопожатия. Молодой человек пожал её с большим почтением.

– Ну, а что у вас на ужин сегодня? А то я и пообедать не успел нынче.

– Я уже велела накрывать, прошу вас и ваших сопровождающих к столу, – говорила юная и радушная хозяйка дома.

Дел в городе оказалось у него много. Поутру, ещё до рассвета, не позавтракав, кавалер поехал к епископу, чтобы успеть поговорить с ним до начала службы в храме. Отца Теодора он встретил на пороге его дома. Старик всё ещё вел утренние службы сам, несмотря на возраст, и он уже спешил на службу, но по дороге они успели переговорить. Старый поп ещё раз повторил всё то, что уже писал в письме, но особенно напирал на распрю с графом:

– Уж не думайте, что Малены отступятся, – они медленно шли по ещё тёмным улицам к кафедральному собору, где у епископа должна была быть служба. – Их фамилия всегда была упряма и в средствах неразборчива. И вообще… Я думаю, что лучше бы вам отказаться от вдовьего надела графини. И сделать сие публично.

«Отказаться? Да ещё публично? Признать перед всеми своё поражение?»

– Нет, сие невозможно. Я обещал графине добыть ей поместье, – твёрдо сказал рыцарь. – Не захотят отдать добром, так силой заставлю.

– Силой? – епископ даже остановился. – Да не всё же можно решить силой!

– Не всё, но этот раздор можно. Приведу людей, возьму его замок и заставлю признать, что поместье принадлежит графине.

– Имейте в виду – наживёте себе вечного и кровного врага, такого унижения фамилия вам не простит, да ещё и герцог всегда будет на стороне родственников. И знать местная вся тоже, для неё вы вовеки будете чужим. Так и будете жить, лишь на меч опираясь.