Переплести судьбу (СИ) - Гусина Дарья - Страница 1

— Мама…

— Да, Оленька, — я почувствовала мамину руку на своей ладони. — Что ты? Больно, зайчик мой?

— Нет. Мама, наверное, уже скоро.

— Господи, Оля… — мама зарыдала, — доченька. Ну неужели… неужели ничего нельзя сделать?

Ты же знаешь, что нельзя. Мы продали все, что у нас было, чтобы найти лечение. Бесконечные консилиумы, поездки в Москву, дорогие анализы. Меня мучает чувство вины за то, что мама страдала не меньше, чем я. Все произошло слишком быстро.

Беда пришла на четвертом курсе университета, почти перед окончанием. Я была так счастлива. У меня появился парень. Он настойчиво ухаживал, и я уступила. Артем все время повторял, что любит меня и ждет, когда я сама решусь на свадьбу. И я почти решилась, но… Начались приступы слабости, потом пропал аппетит. Никто не знал, что со мной, мне просто становилось хуже с каждым днем: я спала по двадцать часов в сутки, вставая с кровати, едва добредала до туалета и иногда не могла самостоятельно вернуться в комнату. Меня часто рвало. Я сдала все возможные анализы, однако врачи не могли сказать ничего определенного. Диагноз менялся каждый день, как и методы лечения. При этом болезнь прогрессировала.

Я третий месяц лежала в больнице, но мне становилось все хуже. Поняв, что никогда не встану с постели, я смирилась. Лишь бы мама не убивалась после… моего ухода.

— Мамуль, — сказала я. — Ты только не переживай, ладно. Выходи замуж за Дмитрия Сергеевича, он тебя любит. Тебе только сорок три, еще сможешь ребенка родить.

— Какого… ребенка? О чем ты говоришь? — глухо сказала мама. — Не повторяй больше таких глупостей, ладно? Ты скоро выздоровеешь, мы будем гулять, все вместе. Как же я замуж? Как я без тебя? Ты боец, Оля! Не покидай меня!

— Мам…

— Оля, я знаю, ты не веришь. Я… я говорила с гадалкой.

— Ну мам…

— Послушай. Она сама ко мне подошла, очень странная такая, настойчивая. Сказала, что у меня больна дочь, что на тебя навели порчу. Дала мне амулет, убеждала меня, что в нем спасенье. Возьми. Оля, возьми, хуже не будет. Она ведь даже денег не попросила.

Мама вложила мне в руку что-то холодное. Я уже несколько дней не могла нормально видеть, поэтому просто ощупала непонятный предмет.

— Это что-то вроде кулона, — пояснила мама. — С большим камнем, светло-зеленым. Моховый агат называется. Или моховой. Там прожилки, словно веточки… деревья… или лес?

— Какой холодный.

— Разве? Я не заметила. Пусть у тебя будет.

— Хорошо, — я не стала спорить, какая уже разница? — Мама, Артем не приходил?

— Оленька, — голос мамы стал несчастным. — Он, наверное…

— Понятно. Передавай ему от меня привет. И спасибо. За все.

— Оль, не надо… так. Моя девочка, мой милый сорванец. Тебя все любят. Все молятся о тебе. Ты ведь всегда была очень храброй. А я трусиха…

— Мам, ты тоже храбрая. Ты поддерживала меня все эти месяцы. Я… я устала. Иди домой. Завтра приходи. Купи мне… купи… йогурт. Очень хочу грушевый.

— Хорошо, детка, — судя по голосу, мама приободрилась — я уже давно не просила ничего съестного.

Мама ушла. Тихо попискивали приборы. Я лежала, глядя на потолок, который уже видела лишь как белое пятно. Скоро, скоро, скорей бы. Мне почему-то было не страшно. Я действительно устала. У мамы все будет хорошо. Однажды она смирится, я знаю, она уже отпустила, а все эти смешные попытки задержать меня… они бесполезны. Я больше никогда не пробегу по зеленой траве, не будут веселить своих друзей забавными шутками, не получу нагоняй от Артема, который хочет, чтобы я была серьезной. Не получилось у меня серьезной жизни, одна… шалость, которая плохо закончилась.

Я сжала в ладони холодный плоский предмет, что дала маме странная гадалка, он почему-то придавал мне уверенность. Сердце окончательно сбилось с ритма, приборы загудели. Белое пятно потолка перед глазами потухло. Я погрузилась во тьму.

Во тьме я пробыла недолго. Перед глазами начали вспыхивать и гаснуть цветные искры и всполохи. Наверное, так умирает мозг, подумала я. И заволновалась. Мозг умирает, но я еще мыслю и испытываю эмоции. Смерть отличалась от моих представлений о ней. Всполохи становились ярче, откуда-то доносились голоса и гул, похожий на шум толпы. И вдруг яркая вспышка, словно после черного телевизионного экрана вновь "включилось" изображение. Нестерпимо заболела голова, все поплыло перед глазами. Я зажмурилась и покачнулась. Чья-то рука поддержала меня.

— Принцесса… госпожа, — раздался скрипучий голос над ухом. — Вам плохо? Что вы чувствуете?

Шум немного стих. Я открыла глаза и попятилась: внизу передо мной колыхалась толпа, яркая, заполонившая все пространство до кромки леса. Я стояла на скальном возвышении, украшенном ивовыми арками, оплетенными цветами и лентами. Цветочные гирлянды спускались до самой земли. Аромат щекотал ноздри. Как все… реалистично! Я жива? Что со мной? Люди внизу стояли, обратив ко мне лица. Я провела взглядом по толпе: странная одежда (яркие ткани, вышивка, причудливые головные уборы), у кого-то на лице удивление, у кого-то сочувствие, у кого-то откровенная неприязнь.

— Принцесса, — повторил голос за спиной.

Я обернулась. На меня смотрел невысокий худощавый старик в пестрой, расшитой, плотной накидке в пол.

— Принцесса, — повторил он.

Я рассматривала старика, раскрыв рот. Во-первых, он был уродлив. Во-вторых, при взгляде на него внутри меня к горлу начала подниматься тошнота. Я сглотнула и замотала головой. И старик вдруг скривился и зашипел, склонившись ко мне:

— Чувствуешь, да? Это зелье, очень сильное. Наконец-то он получит тебя. Можешь и дальше смотреть на меня, как на червяка у твоих ног, Илэль, но ты проиграла, проклятая принцесса.

Я протянула руку и коснулась лица старика. Тот попытался отпрянуть.

— Вы кто? Актер? Здесь где-то скрытая камера?

— Сумасшедшая ведьма, — проскрипел старик, отдирая мою руку от своей куцей бороденки. — Засни уже, наконец!

Толпа внизу рокотала. Я посмотрела за спину старика и даже шагнула в ту сторону, привлеченная волшебной картиной. Передо мной до самого горизонта шумел листвой невероятной красоты лес: дубы в три охвата, огромные ели, поляны, полные цветов. Что с моим зрением? Как очкарик с детства может так далеко видеть? Я пощупала нос и переносицу. Все-таки я в коме: очков нет, мой довольно крупный нос мал и тонок… и скулы. У меня разве такие скулы? Кома — это хорошо, это надежда. Вот только странные картинки выдает мой мозг.

С этой стороны скалы тоже был обрыв. Я застыла на краю. Чудесный лес манил меня. Интересно, в этом сне я могу летать?

— Возьмите же жезл, принцесса! — пискляво возопил за моей спиной старикашка в расшитом бурнусе. — Ибо сегодня ваша магия явится нам во всем своем великолепии!

Я обернулась. Старик подавал мне поднос, на котором лежала… короткая, толстая палка. Обычная сухая палка с сучками, похожая на плывун, обточенный рекой или морем.

— Фаллический символ? — на всякий случай спросила я, надеясь получить подсказку: если старик подтвердит мое предположение, я точно сплю. И сны мои по Фрейду.

Старик так оскалился, что мне стало не по себе, если это выражение можно было применить к данной ситуации. Я быстро взяла «жезл». И на ощупь он был… как сухая палка. Толпа почему-то взвыла. Я подержала жезл в руках, вопросительно глядя на старика. И только сейчас заметила, что слева от меня под оплетенным цветами навесом сидит ярко разодетая пара: мужчина и женщина. Женщина, статная, светловолосая, с очень высокой прической-башней, смотрела на меня умоляюще. Мужчина… мужчина глядел странно. Перехватив мой взгляд, он опустил горящие каким-то жадным огнем глаза. Он не был молод, но не был и стар. Его одежда была так же вычурна и ярка: вышивка, вставки другого цвета, на голове широкий золотой обруч, уходящий под волосы.