Тьма на пороге (СИ) - Махавкин Анатолий - Страница 10

— Обычную человеческую жизнь. То, чего он всё время так сильно хотел. Почему и выбрал эту…дрянь.

— Ну, то что дрянь, тут не поспоришь.

Первый раз собеседницы в чём-согласны одна с другой. А мне режет грудь острая боль, будто кто-то ткнул туда ножом и раскачивает оружие из стороны в сторону. Нет, я не могу понять и принять происходящее. Проще смириться с том, что я стал монстром, опасным для людей, чем допустить, что та, кого я считал самым близким человеком, так поступила со мной.

— Значит ты уже успела придумать, что именно я ничего подобного Лёне предложить не смогу, так? — в голосе Анастасии звучит то ли сомнение, то ли отзвук глубокого раздумья. — Потому что я под колпаком, как и твой разлюбезный Громов?

— Мой? Ха! Типа для тебя он не твой. — Настя мычит что-то неразборчивое. — Вот и помалкивай. Нет, не потому. Просто ты не в состоянии хоть кого-то сделать счастливым вообще.

Много ты во мне понимаешь!

— Много. Ты даже себя не смогла сделать счастливой, что уж тут говорить о других. В погоне за хрен пойми чем, ты угробила свою жизнь, жизнь Лёни и чёрт знает кого ещё. Я не читала твоё досье, да и не стала бы, даже если бы получила такую возможность, но думаю там точно есть что-то эдакое.

— Заткнись! Заткнись! Ты ни хрена про меня не знаешь!

Штанга с диким звоном отлетает на пару метров в сторону, а Егор отпрыгивает назад и приседает, выставив руки перед собой. На лице Хоменко — неподдельный ужас. Такое ощущение, будто товарищ вот-вот бросится наутёк.

Спорщицы смотрят на меня и их лица бледны, до синевы. Не думаю, будто в этом повинен испуг из-за отлетевшей штанги.

— Какого дьявола тут происходит? — Федя уже рядом и быстро окидывает взглядом нашу компанию. Потом тяжело вздыхает. — Ребята, понимаю, что обстановка — напряжённее некуда, но…Блин, давайте поубиваем друг друга; легче кому-нибудь станет, а? — он пинает ногой штангу. — Егор, ты совсем сбрендил, столько накидывать? Ладно у Лёни в башке непонятно какие тараканы шастают, но ты же должен меру знать. Таким весом слона задавить можно.

— Эксперимент, — вяло ворчит Хоменко. Испуг мало-помалу сходит с его физиономии.

Я медленно поднимаюсь и смотрю на женщин. Они смотрят на меня и расходятся прочь друг от друга. Всё, брэк. Ничья. Пока что.

— Папа прислал план операции. — Федя качает головой. — Обнаружили несколько проходов в норы под городом. Есть достаточно крупные, куда можно пролезть.

— Сколько групп принимает участие в операции? — усталость медленно наполняет мышцы, точно отравленная жидкость чистый сосуд.

— А ты как думаешь? — Федя криво усмехается. — Смешной…Целая одна. Наша. Собираемся.

На стекле окна можно различить тонкую сетку из тёмных линий. Почему я никогда прежде не обращал на них внимание? Может, потому что в раздевалке ещё ни разу не было так тихо и безлюдно, и я не сидел, предоставленный сам себе, меланхолично рассматривая белые облака, лениво плывущие над крышами домов.?

Тишина неприятно давит на уши, словно кто-то недобрый приложил две большие подушки к моей голове и удерживает их. Остальных выгнали ещё за полчаса до нашего прихода и остался лишь хмурый крепыш с бритой загорелой головой, едва торчащей над покатыми плечами. Он выдаёт нам оружие с таким выражением на лице, словно перед ним находятся злейшие враги. А возможно, он и реально так считает. Многие до сих пор винят именно меня в том, что произошло со Степанычем.

Не хочется даже шевелиться. Хочется просто откинуться на спинку стула и зажмуриться. Однако чёртовы веки и не думаю подчиняться, так что я продолжаю рассматривать облака за тонкой паутиной тёмных линий.

До начала операции — ещё прорва времени, поэтому меня никто не тревожит. Ещё есть время посидеть и хорошенько обдумать…Вот только, что именно? Брифинг у Папы или то, что происходило параллельно ему? То, о чём знаю я один. И то, из-за чего хочется взять пистолет, приложить к виску и…Не ломать голову, как поступать дальше.

Нет, я никогда не был слабаком, который ищет утешения и спасения в смерти т даже катастрофа, превратившая жизнь в ничто, не смогла заставить меня сдаться. Дело тут совсем в другом.

Поэтому я вспоминаю и думаю. Нужно взвесить всё.

Ну что же, для начала Папа рассказывает нам о предстоящей операции. И да, особо рассказывать ему нечего: нам предстоит опуститься на нижний уровень недостроенной ветки метро и через свежепрорытый тоннель проникнуть в сеть переходов, которые враг выкопал под городом. Даже по очень осторожным прогнозам, сеть эта очень велика и разветвлена почище, какой-нибудь грибницы. Абсолютно не представляю, как такое можно заблокировать. Судя по некоторым мыслям, высказанным вслух, Папа тоже не представляет.

Но наша задача в этот раз — просто исследовать проходы. И как я догадываюсь, в очередной раз подставиться, чтобы враг попытался сотворить со мной нечто эдакое, что поможет нашим умникам определить его намерения.

Зина с прищуром смотрит на меня и покачивает ногой, закинутой за ногу. Она сидит на краешке Папиного стола. Полковник морщится, глядя на вопиющее нарушение дисциплины и субординации, но почему-то молчит.

— Я так понимаю, — Федя поднимает голову и в упор смотрит на Папу. Кажется, от их сталкивающихся взглядов в середине комнаты громыхнёт взрыв, — что главной целью этой эскапады, станет очередное исследование способностей Лё…капитана Громова. Может уже достаточно использовать его в качестве хрен пойми кого?

— Ну почему же, хрен пойми кого, — улыбка на лице Нади кажется приклеенной. Сама Кротова смотрит не на Папу — на Настю. — В качестве лабораторной мыши и приманки одновременно, да?

— Вообще-то сам Лёня тоже здесь, — хмыкает Зина. — Не думаете, что от подобной заботы у мальчика и вовсе кукуха потечёт?

— А от другого у него кукуха потечь не может? — не пойму, серьёзен Егор или нет, но рожа у него дубовая — что тебе деревянная маска.

Я молчу. Отчасти потому что, от всех этих дрязг хочется удрать куда-нибудь подальше, хоть и к самому чёрту. Мало произошедшего с Варей, так ещё и близкие друзья словно с цепи все посрывались. И Папа, который прежде в момент осаживал скандалистов, сейчас молча сидит за столом и кажется древним, будто языческий истукан. Всё, полковник перестал играть в гляделки с Федей и перевёл взгляд на меня.

Но всё это вторично и даже неважно по сравнению с одной вещью, которая не даёт мне покоя с самого начала брифинга.

В воздухе раздевалки смешались запахи пота, каких-то одеколонов с дезодорантами и резкой терпкой химии. От этой смеси свербит в носу и першит в горле. Я открываю бутылку с водой и делаю несколько глотков. Вода отдаёт той же химией, так что возможно чёртовы ароматы лишь мерещатся моему повреждённому мозгу. Кто-то из пиджаков утверждал, что подобные галлюцинации вполне возможны.

Ну, раз уж все остальные имеются в наличии, так почему бы и нет?

Подбрасываю бутылку на ладони, испытывая сильное желание запустить ею в окно. Проверить, выдержит ли армированное стекло. Выдыхаю и ставлю несчастный сосуд обратно: в конце концов он ни в чём не виноват.

Во всём виноват один я.

Так вот, в тот момент, когда я открываю дверь Папиного кабинета и вхожу внутрь, в стене напротив тоже открывается дверь и в комнату входит человек. При том, что в противопожарной стене никогда не было двери и зеркала, чтобы отразить моё появление, там тоже нет.

Да и вошедший совсем не человек.

Наверное.

Это всё та же женщина, которая регулярно появляется в моих кошмарах. Даже толком не рассмотрев её, я понимаю это так же чётко, как и то, что за окнами — ясный день и солнечные лучи пересекают пол, подобно дорожной разметке. Пересекают, доходят до стены и…

Вот только боковой стены кабинета сейчас нет. Напротив Папиного стола — ещё одна комната. Она зеркально отражает кабинет Алексея Константиновича. Там даже имеется некое карикатурное подобие полковничьего стола и кресло, больше похожее на трон из струящегося мрака.