Ромашка с шипами (СИ) - Филимонова Лина - Страница 18

— Вот тут ты не прав. Я уже не тот неразборчивый сопляк. А Ева… Это Ева.

Он мечтательно закатывает глаза.

Явно влюбился, павлин малолетний…

— Зайдешь? — спрашиваю я.

— Не-а. Спать пойду. Завтра пары с утра.

— Ну беги-беги. Спи.

Один.

Я чувствую, что мое настроение взлетело вверх. Я даже стучусь в пограничную дверь и спрашиваю Еву:

— Хочешь какао?

Вчера, когда я заблудился, то забрел в какой-то магазинчик и купил там пачку какао. Сам не знаю, с чего вдруг. В последний раз я пил шоколадный напиток в глубоком детстве. Но мне почему-то показалось, что Еве какао понравится.

Вчера нам с Евой так и не удалось по-дружески попить кофе. Может, с какао получится.

Оказывается, сварить какао в кофеварке нельзя. Ну, или мы не поняли, как. Так что варили на плите, помешивая и толкаясь плечами.

У меня снова возникло то странное теплое чувство… Как тем субботним утром, когда Ева приготовила мне завтрак, переходящий в обед.

— Как прошло свидание? — не удержался я.

— Прекрасно.

— Куда ходили?

— В кино и в кафе-мороженое.

— Детский сад, штаны на лямках, — пробормотал я.

— А ты куда обычно водишь своих дам? — дерзко вскинула подбородок Ева. — В бдсм-клуб? Плетки, наручники и взрослые игры?

Я молчу.

— Любишь латекс и пожестче? — не унимается Ева.

Вот малолетняя коза! Заставила меня представить ее в латексном костюме.

Чуть какао не упустил…

Артур

Мне всегда нравились неподходящие девушки.

Помню, в школе я был до заикания влюблен в главную красавицу класса. Естественно, она не обращала на меня внимания. Ни одна девчонка не поведется на тощего сутулого очкарика с заклеенным глазом.

Да, в детстве у меня было косоглазие. Я носил окклюдер. До сих пор вздрагиваю, если случайно слышу это жутко слово. К счастью, меня вылечили.

От косоглазия, не от привычки влюбляться в неподходящих девушек.

В институте вообще была душераздирающая история. Я снова запал на королеву курса. Идиот.

Страдал молча, даже не пытался подкатить. Куда мне! Хоть от очков с окклюдером я к тому времени избавился, но до звания крутого парня мне было как до Луны на карачках.

Я был худым, нескладным, и, главное — бедным. Носил видавшие виды джинсы и дешевые немодные рубашки. На нормальные шмотки, которые так важны в девятнадцать лет, денег не было. Мой отец был обычным работягой, мама работала медсестрой, и наша большая семья едва сводила концы с концами.

Как-то я решился и отправил королеве открытку на восьмое марта. А она… заговорила со мной! Меня чуть паралич не разбил от счастья, но я все же смог ей что-то ответить. И даже предложил проводить домой после пар.

Она согласилась. По дороге я буквально вывернулся наизнанку. В моем настоящем не было ничего, что могло бы ее впечатлить. Поэтому я сделал ставку на будущее. Повторил то, что говорил мне мой любимый профессор Сан Саныч, единственный, кто внушал мне веру в себя.

Я расписал королеве, какой я умный, какой у меня уникальный аналитический талант, и как в будущем это приведет меня к успеху. Она слушала, кивала и поддакивала. И записывала меня на диктофон — как выяснилось впоследствии.

И ту хвастливую тираду, и мои робкие признания, и много еще чего. Все это потом было вывалено на всеобщее обозрение. Королева, вместе со своим парнем, смеялась надо мной. А ее свита поддакивала и издевалась…

Я получил хороший урок. Но не усвоил его.

В последний раз я влюбился лет в двадцать семь. Я уже работал в Москве и добился первых успехов. Носил дорогие костюмы, ездил на статусных тачках, завел часы стоимостью с машину. Отрывался за нищее детство.

А она была из интеллигентной семьи. Хрупкая тургеневская барышня, чьи предки на протяжении последних столетий издавали литературные журналы, писали симфонии и другими способами приносили пользу искусству и отечеству. И, естественно, были коренными москвичами до десятого колена.

Я снова оказался не ко двору. Рядом с ней я выглядел неотесанным гопником, ограбившим бутик. Ее родня при виде меня демонстративно морщила свои интеллигентные носы. Мы вполне закономерно расстались.

С тех пор я не влюбляюсь. Я просто время от времени завожу себе очередную подружку — для удобства. Я не бабник, мне не надо менять их каждый вечер. Мне комфортнее в постоянных отношениях. Основанных на взаимной симпатии и выгоде.

Похоже, я мало наступал на эти грабли. Меня снова тянет к девушке, которая мне категорически не подходит.

Ее и девушкой-то назвать трудно. Она взбалмошная девчонка. Возмутительно юная и невыносимо притягательная…

Если бы я мог себе это позволить, я бы, наверное, влюбился в Еву. Плюнул бы на весь свой разумный подход и прыгнул в этот омут.

Омуты, как известно, притягивают…

Но я не могу.

Она младше меня на шестнадцать лет, а это слишком много. Она мне почти в дочери годится! Мне хорошо рядом с ней. Но я ощущаю эту огромную разницу каждую секунду.

Она дочка моего профессора. Человека, которому я многим обязан. Он попросил меня присмотреть за ней. И он явно не имел в виду, что я буду присматривать за ней в постели. Я не могу его подвести.

А теперь она еще и девушка моего племянника. Еще одна причина… Как будто мало первых двух!

Нет.

Ничего нет и не будет. Просто дружеские отношения.

Я смогу.

Но это будет не так-то просто! Если Ева будет делать так.

Она наклоняется и дует на какао, и ее по-детски пухлые губы становятся недетски сексуальными. Потом она отпивает немного, и над ее верхней губой остаются усы из белой пены.

У меня внезапно поднимается температура и начинается лихорадка.

— Что? — спрашивает Ева. — Чего ты так смотришь?

Не успев подавить опасный импульс, я протягиваю руку и вытираю пену большим пальцем. Ее губы упругие и мягкие. Я знаю, какие они на вкус. Хотя не должен этого знать…

Я не могу не думать о том, что ее губам удивительно идет вкус какао.

Отдернув руку я хватаюсь за свою кружку. Пью какао, обжигаюсь.

— Черт, — бурчу сердито.

— Зефирки! — восклицает Ева.

Вскакивает со стула и убегает к себе. По дороге слегка задев меня бедром.

Снова приступ лихорадки.

Я тяжело дышу и стараюсь унять бешеное сердцебиение. Да что за фигня со мной творится? Краснею от взглядов и трепещу от прикосновений, как прыщавый школьник…

Ева возвращается.

Вбегает в кухню с победным кличем и упаковкой зефира в руках.

Но меня не интересует зефир в упаковке. Мои глаза приклеились к восхитительным зефиринкам под ее футболкой.

Так. Это уже ни в какие ворота…

Мой диагноз ясен.

Мне не идет на пользу воздержание. Мне нужна женщина.

И надо решить эту проблему как можно скорее.

Артур

— Ты тиран и деспот, — заявляет Ева. — И беспринципный манипулятор.

— Что за предъявы? Какао не нравится?

— С какао все в порядке. А с тобой нет.

Я знаю, что нет. Но она-то точно не догадывается, что мне весь вечер приходится душить свою мужскую природу.

— И что со мной не так? — спрашиваю я.

— Ты не умеешь нормально общаться с людьми.

— Нормально — это как?

— Ну… по-человечески.

— И когда я обошелся с тобой не по-человечески?

— Вчера! Ты положил на одну чашу весов машину, а ну другую — меня. Это нормально по-твоему?

Это было бы нормально, если бы сработало. А так… Это был провал. Моего метода и всего аналитического подхода.

— Давай замнем, — говорю я.

— Тогда ответь на другой вопрос: что ты имеешь против Никиты?

— Он тебе нравится? — спрашиваю я.

— Ну… да.

— Тогда какая разница?

— Ты прав. Никакой. Я знаю, почему ты хотел отобрать у меня Никиту.