Игра с нулевой суммой (СИ) - Блэр Фей - Страница 18

Его собственные вещи были куда грязней Бенькиных, но Алёхе всё-таки пришлось влезть в них. Надо будет их почистить тоже – он чистюлей не был никогда, но надевать на себя воняющие лошадью и вымазанные в грязи тряпки было физически неприятно. Постирать бы их, но как и где? Самостоятельно Алёха делать это не умел, а прачечных здесь нет наверняка. Не говоря уже о стиральных машинках.

Справившись с последними завязками – у них же есть пуговицы, думал Алёха, почему, ну почему его штаны держатся на шнурках? Ку! Дифференциация по штанам – только в этот раз не по цвету! – он собрал Бенькины тряпки и пошёл было искать хозяев, но уже на пороге Бенька его окликнул и остановил требованием:

– Ты забыл горшок.

– Чего? – переспросил Алёха, обернувшись и непонимающе моргая.

– Мой горшок, – Бенька брезгливо поморщился. – Его надо вылить.

– Какой горшок? – озадаченно спросил Алёха.

– Ночной, – Бенька смотрел на него раздражённо и почти обиженно. Было похоже, что он действительно обиделся, потому что ехидно спросил, явно не сдержавшись: – Почему я должен говорить тебе об этом? Это-то ты должен знать!

Ну да. Логично: если Алёха ухаживал за отцом… ну вот – теперь он забыл имя своего хозяина. Отлично, хотя – какая теперь разница? В общем, если он ухаживал за стариком, то, действительно, такое должен знать. И вроде бы ведь не было ничего такого в Бенькином требовании, но Алёхе стало так противно! Хотя он ведь тому, другому Беньке, своему, и памперсы менял. Но то брат. А то… вот поди ж ты.

– Угу, – буркнул Алёха, оглядевшись в поисках горшка. Бенька с тяжёлым вздохом ткнул пальцем куда-то под кровать, и Алёха, наклонившись и прочувствовав все тело до последней мышцы, извлёк довольно большую ночную вазу, расписанную весёленькими красными цветочками. Судя по весу – полную. Спасибо хоть, что с крышкой.

На сей раз он всё-таки ушёл – и внезапным испытанием для него стала лестница, спуститься по которой оказалось пыткой. Кажется, идти вчера наверх было не в пример удобней… а ведь ещё надо было не растерять Бенькино барахло и не расплескать нужник в цветочек.

Пока Алёха, стеная и едва не плача, враскоряку медленно сползал по лестнице, балансируя при этом горшком, то с некоторым содроганием понял, что тоже хочет в туалет. Надо… надо будет посмотреть заранее, есть ли там бумага. Ну а если нет? Что он делать будет? Больше тряпок у него в карманах нет, а тут с голой задницей не выскочишь – люди же вокруг. Наверное.

Интересно, а чем Бенька подтирался?..

Хозяйка – Яранга… нет, не так… стоп, как её зовут? Там надо как-то буквы переставить. Не Яранга, а… Янгара, точно. Как река, только через «я» – обнаружилась в кухне, где пахло какой-то едой. Просьбе выдать щётку она ничуть не удивилась и немедленно снабдила Алёху требуемым, но он всё же счёл нужным объяснить:

– Мы вместе с лошадью все вещи потеряли.

– Понятное дело, – кивнула она. – Что делать будете?

– Нам ехать надо, – расплывчато ответил Алёха.

– Куда? – тут же спросила она, и он растерянно сморгнул. Может, и не стоит прямо спрашивать насчёт этой обители?

– У вас тут туалет есть? – глупо спросил он.

Янгара покосилась на ночную вазу в его руке и рассмеялась:

– Нет, конечно, мы же святые! Вон туда, – она подошла к окну и сделала округлый жест, словно огибая некое препятствие. – Найдёшь там. И смотри – там лопухи вокруг, конечно, но среди них есть и бешеные. Не перепутай.

Лопухи – это было здорово! Вот она какая, значит, местная бумага… ну, во всяком случае, лучше, чем ничего. Но вот что значит «бешеные»?

– А они какие? – осторожно спросил он, и Янгара изумлённо на него уставилась:

– Не знаешь?!

– Я ведь головой ударился, – выдал Алёха привычное уже объяснение. И добавил: – И стал ей скорбен.

– На оборот смотри, – с тяжёлым вздохом ответила Янгара. – Бешеные – с красными прожилками. Но это взрослые, – добавил она. – Маленькие не трогай лучше. У бешеных неровный край, но… – она махнула рукой.

Алёха не обиделся. Наверное, и вправду он должен был казаться ей придурком. Ну и пожалуйста – не страшно. Главное, чтобы не подозрительным. Какая ему разница, что она про него думает?

Лопухи он выбирал самые крупные. Отличались они и вправду лишь прожилками – а так, сверху, и вообще никакой разницы. Нарвав самых зелёных, какие смог найти, он на всякий случай сперва проверил их на руке – пусть лучше её жгут, чем задницу. Но ничего с его рукой не случилось, и Алёха, оставив Бенькины вещи вкупе со своей курткой на лопухах, закрылся наконец в деревянной будочке.

Закончив все свои дела, он вылил горшок, постоял, подумал, обтёр его лопухами – хотя надо было бы его помыть, конечно, да где взять воды? Пришел к печальному выводу, что делать этого не хотел, но, видимо, какие-то инструкции ему в мозг подгрузили помимо воли. Вот он уже и…

«А я еще в “Макдак” не хотел...»

Потом долго чистил вещи – сначала свою куртку, затем штаны, и только после этого принялся за Бенькины одёжки. И от нечего делать разглядывал окрестности. Алёха деревню не любил: к счастью, мать не страдала всем этим садово-огородным кошмаром, да и денег на покупку дачи у них никогда не водилось, так что Алёха за всю жизнь был в деревне – у друзей – считанное количество раз. И на огороде, естественно, не горбатился.

Грядок здесь было, что называется, до горизонта, и росли на них какие-то зелёные кустики с белыми цветочками. Тоска какая…

А вот слева, дальше от дома, было что-то изумительно странное. Такое, что сначала Алёха списал эту странность на обман зрения или сбой в системе собственных глюков, но потом понял – нет, взаправду, и решил пойти посмотреть.

Сперва – от сортира – ему показалось, что на крайних грядках иллюминация. Или блики какие-то, как на стенах диско-клуба. И только совсем вблизи он рассмотрел, что это не блики и даже не глюки, а самые обычные розы, только мелкие и на кустах, а то, что он принял за светомузыку – лепестки.

Розы меняли цвет, как говорится, в прямом эфире, поворачиваясь к свету и распуская бутоны. Казалось, что они ищут более комфортное для себя положение и окраску, потому что они замирали и переставали изменять цвет, как только их все устраивало, а бледные лепестки – синие, розовые, оранжевые, красные или зелёные – наливались яркостью и контрастом, как пропущенные через фильтр, и становились почти неестественными.

Этих роз было грядки две, и, возможно, они были съедобными, но Алёха, помня о кролах, тестировать не рискнул, к тому же его с нетерпением ждал голый голодный пацан.

Когда Алёха вернулся наконец к Беньке, тот встретил его возмущённым воплем:

– Где тебя носило?

– Одевайся давай, – буркнул Алёха. Настроение у него было препаршивое: тело ныло, хотелось есть и пить и категорически не хотелось идти куда-то.

А ещё он, как выяснилось, позабыл горшок у туалета. Вот нечего было таращиться по сторонам!

А главное – он так ведь и не вымыл руки! Да, он их, конечно же, сто раз вытер лопухами, и травой, и ещё какими-то листочками, но всё это даже рядом не стояло с обычным туалетным мылом.

– Ты всегда такой медлительный? – недовольно спросил Бенька, садясь на край кровати и вытягивая ноги.

– Всегда, – хмуро ответил Алёха. «А куда мне было спешить?» – про себя добавил он.

Напялить на Беньку чулки оказалось крайней непростой задачей – куда более сложной, чем снять их. Они почти не тянулись – не то что трикотажные колготки или же носки. Нет, они были сделаны из плотного материала вроде шерсти или хлопка, Алёха в таком не разбирался, и лезли на ногу с большим трудом. И если с первым чулком Алёха справился довольно быстро, то второй у него с самого начала перекрутился, и на полдороги пришлось его снимать и надевать ещё раз. Бенька злился, у Алёхи отваливалась спина и болели руки, а ведь ему пришлось ещё привязывать дурацкие чулки к трусам. Какой идиот вообще придумал эдакую конструкцию? И главное, зачем? Чем им тут штаны не угодили? Шнурков было много, они были тонкими, и Алёха проклял всё и всех: портного, моду, Беньку, и особенно себя и свою дурацкую судьбу.