Шарм, или Последняя невеста (СИ) - Билык Диана - Страница 47

– Не переживай, все сейчас уладим, – говорю испуганной девчонке и тащу ее на улицу. – Ты где живешь?

– На Новогородской.

– Отлично. Это недалеко.

– Да я сразу говорила, – бормочет Яся, – что не нужно в больницу, но ваш коллега настоял.

Пока идем по коридору, я считаю серые кубы на полу, чтобы успокоиться, чтобы не спрятаться в мутном коконе души, куда я не попадал уже почти три месяца. Благодаря Лере, только она держала меня на плаву. Тараторя, задаю волнующий меня вопрос Ясе:

– Ты знаешь Валерию Белинскую?

– Первый раз слышу. А кто это?

И второй озвучиваю:

– Что ты делала в закрытом крыле школы?! – говорю жестко, чтобы у нее не было шансов отступить и выкрутиться.

– Но ведь… – девушка кладет свободную руку на грудь. Маленькая, худенькая, темноволосая. В распахнутых глазах темной зеленью разливается страх, а на пышных ресницах переливаются слезы, будто бусинки. Дутая куртка цвета весенней травы едва прикрывает узкую талию, брюки обтягивают худощавую фигуру. Девушка дрожит, будто ее в ледяную воду бросили. – Мне сказали к вам подойти… что вы хотели на счет выставки поговорить.

– Что?! Кто сказал?

Не могу дышать. Не могу. Вылетаю на улицу и врезаюсь в кирпичную стену плечом, стараясь не рухнуть в мартовскую грязь. Фонарь подсвечивает крыльцо и очерчивает силуэты припаркованных машин.

– О, Майя-пчелка-танцовщица, привет! А Север еще не ушел? У меня к нему срочное дельце нарисовалось, – из темноты выступает Ян. Худой, длинный, остроносый. В руках переливается серебром связка ключей, что неприятно брякает от его дерганных движений.

– Да, – выдавливаю и, отлипая от стены, бреду к воротам. Не хочу здесь быть. Не хочу показывать всем, какая я жалкая и обманутая. Гордо уйду с дороги, не стану мешать. Пусть Генри просто будет счастлив.

В голове так резко складываются недостающие пазлы, что меня чуть не прибивает к холодной земле, покрытой к ночи изморозью. Ясины сопли в чате, ее бесконечное желание быть с Генри, потом молчание столько дней, картины о мести и разбитой любви. А с другой стороны: постоянная занятость жениха, его закрытость, его «потом скажу, дай мне время». И последние штрихи картины – их трепетные объятия. Такие нежные: глаза в глаза, и мягкое движение его ладоней по ее маленьким плечам, прикосновение пальцев к кончикам волос. Я сгорела, как спичка, от их близости, от восставших в голове картинок, где они целуются, ласкают друг друга… И этот невозмутимый тон Генри, будто ничего не произошло, будто не обманывал столько времени. Он даже не окликнул меня, не остановил, не попытался оправдаться. Ничего не сделал!

Я – просто глупая дура, что поверила в добрую сказку. Девочка, что хотела найти свое счастье там, где его БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!

И договор, и проклятие дополнили недостающие кусочки. Они, Генри и подружка, вдвоем заранее спланировали это. Я не знаю зачем, но все эти пункты о неразглашении в документе: о сексе, о запрете прикосновений, о невозможности спрашивать… Ведь не просто так! Ему просто нужна была подстилка на три месяца. Мне даже не хочется копать и разбирать, какой в этом был смысл, я просто хочу отойти в сторону.

Если бы не шарм, я бы никогда не поверила, что существуют проклятия, но я, зная свою особенность, понимаю, что Генри спутался со мной ради чего-то важного. И договор – просто банальная инструкция, как достичь желаемого результата. Значит, лично я ему не нужна была, требовалось только мое тело. На время, на эти долбанные девяносто с хвостиком дней.

Да лучше бы я вышла замуж за толстосума! И папа был бы жив, Валентина бы его не тронула. Ненавижу! Лучше пусть меня бьют, чем вот так – лаской привязывают, чтобы потом выбросить, как ненужную вещь. Не хочу осознавать правду. Не хочу! Понимать, что каждый его взгляд – это ложь, каждое прикосновение он делил на троих.

Дышать. Дышать. Не могу… Словно кто-то приставил к горлу ржавый нож и по миллиметру надавливает, чтобы я медленно умирала.

Интересно, и когда Генри понял, что я ему не нужна? Когда таблетки предложил пить? Когда так волнующе уточнял, что я не беременна? Или намного раньше? В тот вечер, когда Валентина ласково передала меня ему прямо в руки за сотню тысяч долларов?

А как же его: «Люблю. Хочу с тобой быть всегда»?

Вранье!

Жестоко. Жестоко… Же-сто-ко…

Лучше бы выстрел между лопатками, чтобы наверняка. Как теперь жить? А если будет малыш? Как я вытащу все сама?

Хочется просто заорать в голос, но я грызу кулак, давлю в груди слезы и тащу окаменевшие ноги куда-то в темноту улиц.

– Эй! А ты куда, прима-балерина? Ночь же на дворе, еще украдут, – вдруг замечаю, что сисадмин, с виду неприятный тип с кривыми зубами, увязался следом.

– Тебе же Генри нужен был, – рычу и злюсь. Я хочу побыть одна. – Вот и иди к нему, прислужник.

– Не люблю, когда милые девушки плачут. И? Кто тебя так обидел, что ты похожа на прокисший фрукт?

– Отстань.

– Ладно-ладно, – он приподнимает костлявые ладони, серебристые шипы на манжетах кожанки мерцают, как звездочки, и машет в сторону: – Могу подвезти с ветерком, куда скажешь, – и показывает на припаркованный у обочины громадный байк.

– Лера? А почему ты без Генри? – от авто на другой стороне улицы отделяется Егор.

Я отступаю к Яну. Не знаю, что делать: сомнения грызут, как голодные крысы, разрывая ребра, впиваясь невидимыми зубами в сердце.

Может, стоило с Севером поговорить? Хотя бы попрощаться нормально. Пусть бы мне в глаза сказал, что я не нужна. Ирония. Чего я хотела от одурманенного шармом мужчины? Я ведь все знала заранее. Видела красные ленты, чувствовала едкую отраву его блеска, его чар. Но почему я слепо верила в его слова? Ведь Генри так очевидно тормознул меня сегодня дома да и в больницу не пустил. Предупредить хотел свою ненаглядную?

Ревность затапливает мои мысли, и я с трудом выдавливаю:

– Это тебя не касается. Ты не мой охранник, а Севера, так что выполняй свою работу, а ко мне не лезь.

– Лера, что случилось? – спокойно говорит квадратноголовый и подступает ближе. Руки держит на поясе, но я знаю, что бросится, стоит мне попытаться бежать. Ян прячется за байк, словно остерегается охранника.

– Вот у него и спросишь, – рявкаю пренебрежительно. – Или ты не в курсе его «особенности»? – показываю пальцами кавычки, и понимаю по глазам старого друга Севера, что попала в точку.

– Он тебе все рассказал? – чуть тише и глубже спрашивает Егор и зыркает на Яна.

– Догадалась.

– Смирнов, вали домой, я сам девушку отвезу.

– Нет, – вмешиваюсь и отхожу к сисадмину ближе. Он хмыкает, звякает ключами, до колючего звона в ушах. – Я сама решу с кем и куда ехать.

По злющим огням, что вспыхивают в глазах охранника, я понимаю, что просто так не отделаюсь от него.

– О, и меня подвезите, – к нам развалисто подходит Женя. Он неожиданно быстро лезет ко мне, пытаясь обнять. Или хочет устоять на ногах?

– Ну, что, – Ян оглядывается на крыльцо больницы, снова дергает ключами и садится на байк. Голова зубастого монстра на брелоке вываливается на его костлявый палец и подмигивает мне красным глазом. – Поехали?

– А как же жених, Лер-ра? – Женя сдавливает мою талию, чувствую, как горячие и неприятные пальцы скользят по спине. – Прошла любоффь, пожухли помидорки? – кривляется Ильховский и снова тянет меня к себе, царапает щетиной щеку. От него жутко несет выпивкой, чем-то крепким, коньяком или водкой. Как он вообще Ясю сюда привез в таком состоянии? Или догнался в ближайшей забегаловке, пока мы подъехали?

– Лера! – далекий вскрик Генри заставляет замереть на месте, будто меня пронзает двести двадцать вольт. Нужно решать сейчас: готова ли я его выслушать, смогу ли разобраться и понять. Или лучше бежать сломя голову и никогда больше его не встречать?