Геноцид - Диш Томас Майкл - Страница 5

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая

У нее был такой вид, словно выступала истцом в суде. Явление первое: Грета Андерсон, собственной персоной, стоит, подбоченясь, откинув плечи, выставив полные бедра, утопая в грязи босыми ногами, точно корнями, уходящими в землю. Она была достойна лучшего наряда, чем надетая на ней бумазейная блузка. В уборе из материи побогаче и поярче расцветками да при хорошем питании тип ее красоты, без сомнения, затмил бы любой другой; она и сейчас выглядела не измочаленной жизнью, а лишь чуточку перезрелой.

— Что-то я тебя почти не встречаю. Живем вроде дверь в дверь…

— Если не считать, что и дверей-то нет.

— …а я тебя неделями не вижу. Мне порой кажется, что ты меня избегаешь.

— Не без того. Но сама видишь — не удается. Ну, что не идешь готовить мужу обед, как положено хорошей жене? Вообще, не день сегодня, а дрянь какая-то.

— Нейл в панике. Думаю, нынче вечером его высекут, а мне вовсе незачем торчать возле дома, когда он явится после порки. Хотя какой это, к черту, дом, так — драный тент. Нейл сейчас чего-то мудрил с веревкой в загоне у Стадса, чтобы представить дело так, будто он тут и не при чем, что Стадс сам перемахнул через загородку. Отвертеться хочет. Ой, я прямо-таки вижу, как Стадс сигает через восьмифутовый забор. Только до добра-то это его не довело. Клэй и еще полдюжины народу все видели. Ну, сегодня его высекут знатно!

— Идиот! Грета засмеялась.

— Это ты сказал, а не я. Нарочито небрежно она уселась ступенькой ниже Бадди.

— Знаешь, я тоже частенько сюда захаживаю. Мне бывает так одиноко в новом городе. Да и не город это вовсе — так, что-то вроде походного лагеря с палатками на лето, куда воду таскаешь из ручья. Господи, до чего тоскливо. Ты-то понимаешь, о чем я. Ты лучше меня это знаешь. Я и сама хотела уехать в Миннеаполис, но сперва папаша, потом… Да ведь тебе-то нет нужды рассказывать.

На лежащее в руинах селение опустилась беспросветная тьма. Летний дождь застучал по листьям Растений, но лишь несколько капель пробили плотный покров. Похоже было, что сидишь у озера, а с него долетают брызги.

Они долго молчали. Она облокотилась на ноги Бадди, откинув назад голову, так что казалось, будто ей не удержать густые, выгоревшие волосы. Сидя так, она разглядывала листья на самой верхушке Растения. Грета снова засмеялась мелодичным, хорошо отработанным смехом.

Что и говорить, ее смех приводил Бадди в восхищение. Впечатление было такое, будто смех был ее профессией — она брала такие ноты, какие другим было просто не вытянуть.

— А помнишь, как ты подлил водки в пунш на папашиной вечеринке с друзьями детства? И мы стали плясать твист под его жуткие старые записи. Ох, это было шикарно, это было так здорово! Кроме нас с тобой, никто и понятия не имел, как танцуют твист. Просто кошмар, что ты натворил. Я имею в виду водку. Папаша так и не допер, что случилось.

— Помнится, Жаклин Брюстер тоже ловко откалывала твист.

— Жаклин Брюстер — зануда.

Он засмеялся. Ему уже давно не приходилось этого делать, и смех получился чуть визгливым и корявым, как бритва с иззубренным лезвием.

— Жаклин Брюстер умерла, — произнес он.

— Да-да. Ну, после нас с тобой, допустим, она и вправду плясала лучше всех. Переждав немного, Грета опять с деланной живостью заговорила:

— А когда мы пошли к старому Дженкинсу, в дом, что стоял на второй окружной дороге, помнишь?

— Грета, давай не будем об этом.

— Но это было так забавно, Бадди! В жизни не было ничего забавнее. Мы были вдвоем, только мы, а старый скрипучий диван скакал, наверное, чуть не милю в минуту, так мы его раскачали. Я думала, он на куски развалится. А этот, наверху, точно помер, по нему, видно, хоть весь мир провались, его это не касается.

Сам того не желая, Бадди громко и презрительно захохотал.

— Да он был глухой, — он произнес это по-деревенски, растягивая гласные.

— Боже мой, больше такого не будет, те времена не вернешь.

Она повернулась и взглянула на Бадди глазами, в которых мерцало и светилось не только воспоминание, но что-то большее.

— Ты был тогда просто бешеный. Тебе прямо удержу не было. В этой развалюхе ты был король, а я — королева, разве нет? Разве не была, а, Бадди?

Внезапно она схватила его за руку и стиснула так, что в другое время разодрала бы ему кожу ногтями, но теперь на ногтях у нее не было маникюра, а его кожа изрядно загрубела. Он выдернул руку и встал.

— Прекрати, Грета. Ты ничего не добьешься.

— Имею я право помнить? Все так и было. Не открестишься. Я знаю, теперь все иначе. Стоит глянуть по сторонам, чтобы это понять. Ну, где дом Дженкинса, а? Ты хоть раз пробовал его найти? Нет его — пропал, и все. А футбольное поле — где оно? Каждый день хоть что-нибудь, хоть помаленьку, но куда-то девается. Я раз зашла к Маккорду, где были лучшие в городе платья, самые-самые. Так там вообще ничего не осталось. Ни пуговички. Похоже на конец света. Не знаю, может, это вовсе не так уж важно. Люди, понятно, важнее всего. Так ведь и лучших людей тоже не стало.

— Да, — отозвался Бадди. — Да, не стало.

— Считанные люди остались. Тебя-то не было, а я видела, что тут творилось. Часть народа — Дугласы, еще кое-кто — подались в город, когда только-только паника началась. Кто смог — вернулся, вроде как ты. Я хотела уехать, но после маминой смерти папа совсем сдал, и мне пришлось с ним нянчиться. Он все Библию читал. И молился. Меня заставлял становиться на колени у его постели и молиться с ним вместе. А голос-то у него был уже не тот, так я частенько молитву одна заканчивала. Я думаю, со стороны это выглядело смешно — вроде я не Богу молюсь, а своему папаше. Правда, к тому времени и смеяться-то некому было. Пересох весь смех, как река в ущелье.

Радиостанция работала два раза в день, когда новости передавали, а кому, скажи, охота слушать новости? Разве что эти, из национальной гвардии, все старались заставить нас выполнять распоряжения правительства. Делано Полсена убили как раз в ту ночь, когда мы от гвардейцев избавились, а я про это еще целую неделю не знала. Никто мне говорить не хотел, потому что, как ты уехал, я с Делано стала встречаться. Ты этого, верно, и не знаешь. Папаша, едва на ноги встал, так собрался нас женить. Правда-правда, он хотел. В то время от этих Растений, кажется, деваться было некуда. Они и мостовые проламывали, и сквозь водопроводные линии прорастали. Прежний берег озера превратился в настоящее болото, так они и там росли. Знаешь, как было скверно? Я смотреть не могла. Сейчас просто прелесть по сравнению с тем, что было.

Но хуже всего тоска. На развлечения и времени-то ни у кого не было. Ты уехал, Делано погиб, папаша.… В общем, можешь себе представить. Нехорошо это, но, признаться, когда он умер, я вроде даже обрадовалась.

Ну, а потом еще, когда твоего отца выбрали мэром и он в самом деле стал приводить людей в чувство и распоряжаться, кому где жить и что делать, я подумала: «Для меня тут места не найдется». Я все вспоминала Ноев ковчег, потому что папа это место по многу раз перечитывал, и думала: «Они уплывут без меня». Мне так страшно стало. Я думаю, всем было страшно. В городе тоже, наверное, кошмар был, когда люди вокруг мерли. Я про это слышала. Но мне было по-настоящему страшно! Можешь ты это понять?

А потом твой братец стал ко мне захаживать. Ему вот-вот должно было стукнуть двадцать один, и с виду он был вполне ничего, на девчоночий-то взгляд. Подбородок только подкачал. Ну, я и сказала себе: «Подруга, не зевай — подворачивается случай выйти за Иафета».

— За кого?

— За Иафета. Так звали одного из сыновей Ноя. Бедняга Нейл! Я имею в виду, что возьмись он за дело сам по себе, то вряд ли ему бы что обломилось, а?

— Слушай, ты, кажется, уже всласть навспоминалась. Может, хватит?

— Я говорю, что он о девчонках и понятия не имел, не то что ты. Всего-то на три месяца тебя младше, почти двадцать один год, а про девочек, полагаю, даже и в мыслях у него не бывало. Он потом говорил, что это твой отец меня ему присоветовал! Представляешь? Точно он бычка выращивал!

• Предыдущая
• 5/41
• Следующая