Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег - Страница 3

В феврале была проведена совместная операция флота и пехоты против дарданелльских крепостей. Турки сопротивлялись яростно. Потери среди флотских экипажей и солдат Суворова были велики, но зато батареи окончательно перестали угрожать свободному судоходству в проливе. Их пушки были демонтированы и отправлены в Россию. А в город пошел поток продовольствия и добровольцев из Эллады, и все жители Константинополя вздохнули с облегчением. Почти одновременно с этим Румянцев собрался с силами и захватил все черноморское побережье Болгарии, включая город Бургас.

Турки окончательно приуныли. Новопровозглашенный султан Абдул-Хамид и те, кто реально правили за его спиной, поспешили закончить войну, пока русские ещё чего-нибудь не захватили. С апреля месяца было объявлено перемирие, и потянулись долгие и нудные переговоры. Которые и закончились неделю назад подписанием в Бургасе выгоднейшего для России трактата. Османы признавали независимость Крымского ханства. Признавали автономию княжеств Валахии и Молдавии. России навсегда отходили города Азов, Кинбурн, Керч и Ени-Кале. Гарантировалась свобода торгового судоходства через проливы, свобода посещения святых мест и многие другие свободы. Разумеется, Константинополь пришлось вернуть туркам, но флотские за время перемирия успели основательно его ограбить, непрерывно гоняя захваченные и зафрахтованные суда к крепости Александршанц, что стояла в устье Днепра, и в Таганрог. Туда вывезли не только многочисленные запасы и пушки береговых батарей, но и оборудование грандиозных султанских верфей. Говорят, флотские просто рыдали, когда пришлось сжечь то, что не смогли вывезти до подписания мира.

Попутно вывозили и тех из жителей Константинополя, что боялись возвращения турок. А таковых оказалось очень много. Так что усилиями адмирала Сенявина на месте крепости Александршанц начал быстро расти новый город, а Таганрог возродился из пепла.

Но в деле ограбления турецкой столицы участия Суворов уже не принимал. Как только было объявлено перемирие, его почти насильно препроводили пред ясны очи Румянцева. Разумеется, подозрения в его связях с самозванцем были нелепостью. Государыня уже разобралась, что за спиной этого бунтовщика стоит Франция, верный союзник турков. Так что подметные письма и прочие акции в адрес генералов Русской армии были объяснимы коварством галлов и их марионетки.

Но приказ есть приказ, и почти месяц генералу пришлось провести в ставке командующего в Бургасе. А настроения в армии были тревожные. За день до его приезда был убит генерал Потемкин, прошли аресты и казни среди казаков. Многие из них дезертировали. В пехоте дисциплина была пока в порядке, но и там ходили по рукам подметные письма самозванца. Полковые командиры пытались с этим бороться, но Румянцев запретил жесткие меры, дабы не обозлить солдатскую массу. Так что полагались в основном на увещевания и разъяснения, что, дескать, Пугачев французский агент и на пользу турку действует. И никаких вольностей от него никогда не будет, а только новые господа на шею народу насядут, коли у самозванца дело сладится. Вроде бы солдаты верили. Но было тревожно.

И вот в конце апреля в отношении Суворова наконец наступила ясность. Государыня пожаловала его чином генерал-лейтенанта, табакеркой с бриллиантами и поручила возглавить все наличествующие в Крыму, под Полтавой и Бахмутом части для наискорейшего выдвижения на борьбу с самозванцем.

Флотские продолжали грабить турецкие прибрежные крепости, и Бургас не стал исключением. Запасы и пушки с его укреплений вывозили в Кинбурн. Поэтому, дабы не терять времени, Суворов воспользовался оказией и добрался до Александршанца морем, чем выиграл почти неделю, и теперь его коляска катила в сторону Полтавы в сопровождении очень скромного отряда драгун, коих смог выделить генерал-майор Вессерман.

На дорогах было беспокойно. После заключения мира из войска султана множество татар поехало в свои дома в Крыму, да и собственные казачки шалили. Но Суворов не пожелал дожидаться выходящих из Крыма, воинских частей князя Долгорукого и поспешил в Полтаву с минимальной охраной. И, как оказалось, поступил весьма опрометчиво.

Свист, крики, конское ржание вырвали генерала из полудремы. Генерал встрепенулся и огляделся по сторонам. С закатной стороны из-за невысокого холма на дорогу выливалась конница. И очень много. Бунчуки и пестрая одежда выдали принадлежность войска.

— Запорожцы! Ах ты ж… Напасть какая, — выругался денщик генерала Прохор Дубасов.

Казаки быстро окружили маленький отряд и вынудили его остановиться. Охрана даже не пыталась хвататься за оружие, поскольку перевес сил был подавляющий. Казачки своими конями сходу отделили драгун от коляски, и Суворов понял, что полагаться придется только на красноречие и авторитет. Он привстал в коляске, улыбнулся и громко крикнул:

— Здорово бывали, братцы казаки!

В ответ конники уважительно расступились, и к возку генерала выехали трое немолодых казаков. Один из них, одетый богаче всех, оглядел Суворова и произнес:

— Слава Богу, господин генерал. Меня звать Петро Калнишевський. Я кошевой атаман запорожского войску. Это, — он указал на казака справа от себя, — Павло Головатий, наш войсковой судья. А это, — на этот раз указан был казак чуть помоложе по левую руку, — Иван Глоба, наш писарь. А вас как звать-величать?

Все окружающие выжидательно уставились на генерала.

— Генерал-лейтенант российской императорской армии Суворов Александр Васильевич.

Народ загудел, зашумел. Атаман кивнул головой:

— Слыхали мы про твое геройство в Царьграде. Славное дело вышло. И к миру турку склонило изрядно. А куды теперь путь держите?

Суворов замялся. Говорить правду было опасно. Намерений этих казачков он пока не понимал. Потому ответ был округлый:

— По делам службы следую в Полтаву.

Писарь Глоба усмехнулся и достал из седельной сумы свернутый в трубку лист бумаги.

— Не по этим ли делам? — спросил он, развернул лист и торжественным голосом зачел: — «Киевской губернии Генерал-губернатору, Новороссийской губернии Главному Командиру. Генерал-аншефу Воейкову Федору Матвеевичу. Во исполнение высочайшего повеления императрицы и самодержицы всероссийской Екатерины Второй уведомляем вас о назначении генерал-лейтенанта Суворова Александра Васильевича высшим начальствующим лицом над воинскими силами Новороссийской и Киевской губерниями, а також воинскими частями, выводимыми из земель Крымского Ханства. Возлагаем на вас обязанность всячески способствовать генерал-лейтенанту Суворову в его подготовке к походу против войск мятежников. Для чего поручаем вам…»

Писарь прервал чтение и уже обычным голосом прокомментировал:

— Ну там далее про передислокацию гарнизонных частей и обеспечение провиантом и порохом похода. Так что нам ведомо, что за дела службы у вас, Александр Васильевич. Против истинного царя Петра Федоровича выступить поспешаете.

Казачки вокруг угрожающе загудели. Стали раздаваться крики: «На гиляку барина!». Атаман воздел к небу свой пернач и крикнул:

— Тихо, козаче! Не нам решать, что с генералом делать. Государь отметил его орденом за заслуги, а стало быть, жизнь этого генерала государю небезразлична. Так что ни единый волос с его головы не должен упасть по нашей вине. Отвезем его прямо к Петру Федоровичу. Поклонимся ему таким знатным пленником.

Казаки одобрительно закричали, а Суворов с тоской опустился на сиденье своего возка. Жизнь снова сделала крутой поворот. И впереди была полная неизвестность.

* * *

Антонин Нивлт, наследный мэр маленького городка Ртыне, что с незапамятных времен расположился в предгорьях Крконоше, курил трубочку и поглядывал во внутренний двор своего трактира, совмещающего и функции местной мэрии, так называемой рыхты. Его предки давным-давно, ещё во времена террора герцога Альбы, сбежали из Фландрии в эти места. Сбежали удачно, прихватив по пути «лишние» ценности некоторых особо ревностных католиков. Эти средства предки и превратили в самый большой и красивый дом в этом маленьком городке.