Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Горчаков Овидий Александрович - Страница 12

Допивая боржоми, я услышал, как диктор приглашал на посадку пассажиров рейса №234. Того самого, которым я мог улететь и не улетел по своей собственной оплошности. Я вышел из кафе и направился к железной низкой ограде. Поверх неё хорошо было видно все летное поле и Ан-24 с приставленным к нему трапом. Я стоял и смотрел, как идет посадка пассажиров. Ничего особенно интересного не увидел, но не уходил. Стоял и смотрел, пока все пассажиры не вошли. Из сорока с лишним человек запомнились только мужчины в синих плащах, какой-то тучный, килограммов на двести, дядя в тирольской шляпе без пера и прелестная девочка в красном. Да еще тот молодой, сильно загорелый человек, который утром был на пляже с девушкой. Он почему-то взбежал по трапу самым последним, за несколько секунд до того, как была задраена дверь. А его спутницу, бортпроводницу Ан-24, просто невозможно было не запомнить. Такие, как она, запоминаются в любой толчее. Увидев её один раз, не забудешь всю жизнь.

Она взмахнула рукой и сказала аэродромным служащим:

-Ну, а теперь все сорок пять человек на месте. Убирайте трап! Будьте здоровы! До завтра!

Бортпроводница исчезла. Входная дверь задраена. Трап убран. Смотреть не на что, а я все смотрел и смотрел. Чего-то ждал. На что-то надеялся. Кому-то в чем-то завидовал. О чем-то печалился.

Так, именно так всё и было, как я написал о себе.

Вот почему то, что случилось с самолетом Ан-24, его экипажем, с пассажирами, я принял так близко к сердцу. И на меня нападали Суканкасы. И в меня стреляли. И мою кровь пролили. Я причастен душой и сердцем ко всему, что случилось с Ан-24 и его пассажирами.

Ан-24 медленно вырулил на взлетную полосу. Вдали сияло море. Часы на башне аэровокзала показывали двенадцать двадцать пять по московскому времени.

Тане осталось жить не более десяти минут.

Она стояла в дверях под светящейся надписью: "Не курить" - и некоторое время молча добрыми м приветливыми глазами смотрела на пассажиров.

Косые и толстые, как пшеничный сноп, лучи полуденного солнца били в иллюминаторы левого борта. Ковровая дорожка, казалось, была залита жидким золотом. Тепло. Светло. Шумно. Весело. Пассажиры местной линии, в отличие от тех, кто летит на дальние расстояния, чувствовали себя в Ан-24 как в электричке или автобусе. Сумки с яблоками, грушами, виноградом, хурмой, каштанами лежали на коленях, чемоданчики и пакеты под руками, пальто и плащи не сняты. Незачем основательно располагаться, так как рейс будет непродолжительным.

Таня набрала в грудь побольше воздуху и привычно, на одном дыхании объявила:

-Добрый день, товарищи пассажиры! Командир и экипаж приветствуют вас на борту Ан-24 и желают вам счастливого полета. Мы полетим на высоте 900-1000 метров. Продолжительность полета - 25 минут. Пристегните, пожалуйста, ремни. Не поднимайтесь до тех пор, пока вас не пригласят на выход. Со всеми просьбами обращаться ко мне. Повторяю: пристегните, пожалуйста, ремни!

Тучный человек в тирольской шляпе умоляющим жестом подозвал к себе стюардессу, доверительно шепнул:

-Кулечек бы мне, девушка.

-Что?

-Бумажный пакетик... Извините великодушно. Не воспринимаю крылатой техники. Противопоказана. Вынужден летать в силу необходимости.

-Вы не тревожьтесь, гражданин. Долетим хорошо.

Суровая старушка в старинном национальном платье, сидевшая рядом с тучным человеком, не выдержала, презрительно фыркнула:

-Тоже мне мужчина! - Достала из сумки целлофановый мешочек, бросила соседу: - Вот вам пакетик. Непромокаемый.

Таня, невозмутимо улыбаясь, отошла от толстяка. Взяла в багажном отсеке поднос с конфетами и начала свой традиционный, послевзлетный, обход пассажиров.

Человек в роговых очках, по виду корреспондент, машинально брал леденцы, один, другой, третий, а сам не сводил глаз с бортпроводницы.

-Ужасно милое лицо! Великая находка! Скажите, пожалуйста, можно вас увековечить на пленку моего аппарата?

-А зачем? С какой стати?

-Кто знает, может, попадете на обложку "Огонька" или "Смены". - И он молниеносно снимает смеющуюся стюардессу.

Пять минут, всего пять минут осталось ей жить.

Таня подошла с подносом к белокурой женщине, сидевшей рядом с корреспондентом. Пассажирка со страдальческим выражением лица брала конфету левой рукой, а правой пыталась снять с распухших ног узкие, на высоких каблуках, новенькие туфли. Когда ей наконец удалось освободиться от тесной обуви, по её лицу разлилось сладчайшее блаженство. Плохо быть простым, рядовым человеком. То ли дело - королева! У неё в числе прочих придворных служителей есть камеристка для особых поручений: разнашивать обувь, сделанную придворным башмачником. Разнашивала до тех пор, пока она на становилась мягкой, совершенно безопасной для вельможных ножек.

Бортпроводница перешла на правую сторону и молча предложила конфеты пассажирам...Андреевым, как она полагала.

Суканкасы переглянулись, отрицательно помотали головой. Ни тот ни другой не взглянули на стюардессу. Рано? Боялись потерять запал?

Таня не спешила уйти. Смотрела на глухо застегнутые плащи пассажиров и говорила:

-У нас жарко. Разденьтесь. Я унесу одежду на вешалку.

Ей ответил старший налетчик:

-Спасибо. Мы так и сделаем. Но не сейчас. Мы потом разденемся и позовём вас.

Таня пошла дальше. Во втором ряду справа сидели два солдата-отпускника с черными погонами связистов. Один успел крепко задремать. Другой бодрствовал. Он, смущаясь, сгреб с подноса целую горсть конфет.

Таня поощрительно улыбнулась ему: все, мол, хорошо, не стыдись, парень!

Делая своё привычное дело, она время от времени бросала взгляды в хвост самолета, туда, где сидел Ермаков. И он не сводил с неё грустных глаз. Тихо шевелил губами, шептал - для самого себя:

-Будь счастлива! Всегда! Везде! До глубокой старости. До последней своей минуты.

Ан-24 стремительно помчался по сухому, шершавому бетону взлетной полосы, отделился от земли и круто взмыл над морем. Стал виден могучий и мутный горный Чорох. Глубоко в море вторгся, но не желает растворяться в нём. Живёт особо. Коричневато-жёлтый остров в синем море. И с высоты это особенно хорошо видно.

Расчудесный осенний день в разгаре. После дождей, ливших днем и ночью в течении целой недели, на безоблачном небе пылало не осеннее, по-июльски жаркое солнце. Чёрное море переливалось перламутром, бирюзой и проглядывалось далеко-далеко, до самого горизонта.

Пролетев немного по прямой, Ан-24 свернул направо, пошел вдоль Батуми, с его резко обозначенными гнездами новых высотных домов. В порту и на рейде-целая эскадра кораблей. На пляже-многолюдно. Горы еще зелёные.

Прошло четыре минуты после взлета Ан-24. Мир для Тани был полон солнца. Она все еще не покинула пассажирского салона. Её внимание привлёк пассажир, пожалуй, самый весёлый. Молодой. В белой нейлоновой рубашке. Кудрявоголовый. С огненными глазами. Порядочно выпивший. Увидев перед собой стюардессу, он всплеснул ладонями, восторженно заорал:

-Вай-вай-вай! Девушка предлагает мужчине конфеты! Позор для рыцарской Грузии. Не по-зво-лю! Я буду угощать вас, девушка! - и, достав из портфеля огромную коробку шоколадных конфет, протянул бортпроводнице. - Вот, берите, пожалуйста!

-Что вы, что вы! Спасибо.

Таня замахала руками, убежала к себе. "К себе" - это значит в багажное отделение. Там она ухитрилась выгородить уголок для стюардессы.

Пассажир с огненными глазами, в белой рубашке, с восхищением посмотрел ей вслед. Сказал всем и никому в отдельности:

-Гордая девушка. Умная девушка. Правильная девушка. От незнакомого мужчины нельзя принять даже бескорыстную улыбку. Я знал, что она откажется. Ничем не рисковал. Эта коробка предназначается другой. Моей сестрёнке. Она сегодня замуж выходит. Весь Сухуми будет гулять в её доме. Настоящего джигита подхватила. Бочонок вина выпивал мой будущий зять-и не пьянел.