Игрок (СИ) - Гейл Александра - Страница 20

— Принимаю. Двести.

— Уравниваю.

Наконец Григорий сдает нам по две карты и выкладывает трехкарточный флоп (общие карты). Что ж, теперь можно увидеть некие перспективы. Поймав испытующий взгляд Сантино, я понимаю, что он оценивает мою мимику. Не верит в то, что я могу обыграть своего оппонента. Я не мастер блефа, рассчитываю только на удачу, но хотелось бы верить, что на открытую книгу я не похожа, и ему нечего ловить. Однако, внимание чуточку смущает. Вдруг Григорий расценит этот взгляд неправильно? Но тот, по-видимому, занят расчетом вероятностей, в результате которого поднимает ставку до пятисот.

— Вот и славно, — сообщает Ян, удостоверившись, что все его чертовы желания учтены, и поднимается с места. — Пойду погуляю там, где трава зеленее. Удачи, сестренка.

Если бы брат не был так осмотрителен и обошел стол с моей стороны, клянусь, я бы ему подножку подставила… Но он без проблем скрывается, не удосужившись даже дверь придержать. По крайней мере хлопает она так, что морщатся все. А вот Сантино не уходит. Он вообще выглядит так, будто происходящее его ужасно нервирует. Волнуется за меня? Отчего? Уж не считает ли себя в долгу?

— Ваш брат — настоящая находка для учредителей подрывной деятельности, — сообщает мне Григорий, заставляя ужаснуться тому, что я снова думаю о парне, с которым переспала всего однажды. — Подумать только, заставил вас играть в покер.

— Считаете, женщины плохи в азартных играх?

— Женщины по натуре не азартны. Это противоречит вашей природе.

— О, как же вы ошибаетесь… — усмехаюсь, коротко стреляя глазами в Сантино снова.

Черт! Черт-черт-черт! Елисеева, хватит уже. Переспали, он был неплох, внимателен… ладно, очень неплох и очень внимателен, но это также означает, что не все, а очень все. Очень-очень все.

— Кстати, слышал, вы нейрохирургией увлекаетесь. — Неприятно, что Григорий говорит о моей большой любви так, будто это детская игрушка.

— Уверяю вас, с нейрохирургией у меня более чем серьезно.

— Значит, вам нравится спасать людей.

И смотрит, главное, так, что хочется ощупать лицо, дабы убедиться, что его взгляд не образовал на нем приставучую паутинку… Весь он — этот Григорий — до приторности липкий. Как разлитое по скатерти варенье. Если уж поставил локоть — то не избавишься, пока не отмоешься.

— И вы не из крыс, которые бегут с тонущего корабля, даже когда он представляет собой крайне сомнительную партию в покер.

— Думаете, дело в этом? Думаете, мне нравится стоять на постаменте героя и получать заслуженные лавры? — хмыкаю. — О нет. В какой-то мере хирургия напоминает покер. Вскрывая ваш череп, я не буду точно знать, что там увижу. Но если все сделаю правильно, если проконтролирую каждое свое движение, и если карта пойдет, то вы останетесь живы. Собственных усилий всегда недостаточно, риски велики, а шанс ошибиться огромен, но когда все срастается… Это ощущение не передать словами. Я не Флоренс Найтингейл (сестра милосердия и общественный деятель Великобритании), Григорий, я всего лишь игрок.

Его взгляд все такой же заинтересованный, не отпускающий. Он выкладывает на стол следующую карту, даже не глядя на колоду.

— Поднимаю до двух миллионов.

— Поддерживаю, — киваю, не говоря о том, что это мои последние сбережения.

И в этом весь кошмар сегодняшней игры. Если он еще поднимет ставку и не примет в качестве ответа то, чем мы располагаем помимо денег, я буду вынуждена пасовать, и мы все потеряем. Ровер. И карту. Да и в ад бы ее, но делать заново все тесты, вспоминать все операции, поселиться в больнице… О нет, не так я планировала провести ближайшие месяцы. Ян может сколько угодно полагаться на мою удачу, но, пока я не царь Мидас, — мы — рабы воли ублюдка напротив. А в том, что он именно ублюдок, лично я ни разу не сомневаюсь.

— Это все, что у вас есть? — улыбается Григорий, подтверждая мои опасения. — Какая жалость, ведь я бы не прочь еще поднять ставку…

— Только после ривера (последняя общая карта), — напоминаю я ему правила.

— А после него у вас волшебным образом появится требуемая сумма?

— Только если вы разбираетесь в бриллиантах, — киваю я на собственные часы, подаренные мне родителями на двадцатилетие.

— Чудесно. Но без оценщика я не могу дать за них, скажем, больше двух миллионов.

— Трех.

— О нет, Евгения Александровна, двух и ни копейкой больше.

— Думаете, я вру?

— Думаю, вы не в том положении, чтобы торговаться.

Золотые часы с драгоценными камнями… говорю же, ублюдок. Чувствую, как под столом меня едва ощутимо пинает Сантино. Если он думает, что таким образом передал мне некую неведомую информацию, и я ее расшифровала, то у меня для него плохие новости.

— Давайте так, — говорю. — Если после ривера будет смысл торговаться, вы просто назовете то, что примете в качестве ставки.

— Отличный план, — улыбается Григорий и выкладывает карту.

В общем-то, мне она была ни к чему — я уже знала, что торг уместен, но теперь по короткому хищному взгляду мужчины понимаю, что он ликует… Посещает ли меня тень сомнения? Разумеется, только я все равно гоню ее прочь.

— Сколько вы там хотели? Три миллиона? Ну так давайте поднимать на три. До пяти.

На стол опускается внушительный кейс. Кейс против милых моему сердцу маленьких часиков и неизвестности.

— Итак. Какова ваша цена? — спрашиваю у Григория, теребя пальцами металлический браслет.

— Вы. — Ну да. Что-то такое я и предполагала… — Столько элитным проституткам не платят.

Естественно, проститутки развлечения своим клиентам не оплачивают. Я точно знаю, что мои часы стоят не два и не три миллиона. И ведь еще делает вид, что по достоинству оценил. Мразь.

Новый пинок под столом. И опять же вопрос — побуждают меня к дальнейшим действиям или предостерегают — остается без ответа.

— Уверены, что не пожалеете? — Еще пинок. Намного более чувствительный. Эй, товарищ, уймитесь уже!

— Знаете, у всех вкусы разные, — начинает вдруг Григорий издалека, и предчувствия меня охватывают отнюдь не хорошие. — Кто-то любит блондинок, кто-то брюнеток, кто-то высоких и стройных, как вы, кто-то, наоборот, предпочитает в теле, а я люблю… шрамы.

Не сумев скрыть эмоции, я отчетливо вздрагиваю и до боли впиваюсь ногтями в ладонь в попытке совладать с собой.

— Уверен, вы меня не разочаруете.

Больной кретин… Извращенец. И Ян — не лучше…

Новый пинок под столом.